Страсти по Владимиру

Критики установки памятника князю Владимиру Святому и противники российских властей — в основном одни и те же люди. И мотивируют они свое недовольство примерно в тех же выражениях, что и обличают действующий «кровавый режим». К истории это явно не имеет отношения.

Так уж повелось, что историческая память в современной России — вопрос актуально политический. Нет, разумеется, не только в России и не только сейчас, но в России особенно. И разного рода «исторические» дискуссии позволяют всевозможным спикерам мотивировать любую точку зрения и отстраивать актуальную повестку «с времен очаковских и покоренья Крыма».

Относительно свежий и все еще насущный вопрос — установка памятника князю Владимиру Святому в Москве. Решение вызвало бурную реакцию общественности. Мотивация была различной: одни полагали, что Воробьевы горы, где первоначально предполагалось поставить монумент, никак не годятся, поскольку памятник не вписывается в местную эстетику, иные критики полагали, что сама установка памятника — свидетельство возросшей роли РПЦ (что по их мысли — зло), наконец, третьи указывали на то, что и сам древнерусский князь был политиком так себе, а если уж присмотреться к его моральному облику — так памятник ему ставить и вовсе никак нельзя. Наконец, усматривали противники памятника и актуальные «украинские» параллели — в Киеве имеется памятник, стало быть, наши власти решили переплюнуть «бендеровский режим» и воздвигнуть собственный истукан, тем более, что имя у князя Владимир (отчество, правда, совсем не Владимирович, но это опустим).

Данные мотивировки либо по отдельности, либо в комплексе приводились гражданами, которых по преимуществу объединяет одно обстоятельство — их отношение к действующей российской и уже — столичной — власти довольно критично. Таким образом, памятник стал лишь поводом, дабы лишний раз показать, что российская власть нехороша, не обращает на общественность внимания и на регулярной основе плюет ей в лицо.

Наша власть, вероятно, и впрямь далека от идеала (а где, впрочем, имеется другая?), а бюрократия зачастую действительно стремится обойтись безо всякого диалога с общественностью, кроме общественности стопроцентно лояльной. И Воробьевы горы были не лучшим местом для установки, как выяснилось, причем не только с эстетической, но и с чисто технической точки зрения. В результате та часть противников установки монумента, которые были против места установки, была в целом удовлетворена — памятник теперь куда-то перенесут и, как стало известно накануне, могут открыть уже 4 ноября. Мэрия пока думает над местом, но дело же не только и не столько в месте.

В критике памятника-де-факто проявилась вся «концепция режима», как он представляется его штатным противникам. Режим — в их представлении — аморален, агрессивен, замкнут на своих интересах, навязывает свою идеологию, не считаясь ни с чем, бесчеловечен. И по тем же признакам выбирает себе авторитеты.

Именно тут в ход были пущены «убойные исторические аргументы». Критики российских властей внезапно в массе своей оказались специалистами по древнерусской истории вообще и по фигуре князя Владимира в частности. Тут позволю одну довольно характерную цитату из блога известного оппозиционера, а некогда и замминистра энергетики Владимира Милова. Милов пишет: «Почти наверняка это случилось в рамках разработки некоего общего проекта по „сакрализации“ всего, что ныне творится, с нарытием ссылок про тысячелетнюю историю и вытаскиванием из нафталина личности этого мутного „князя Владимира“. Сильно подозреваю, что его личность до конца не была в деталях описана царю, так как пиарщики докопались бы до многих аспектов (от того, что он Киевский князь, до того, что он просто изувер и маньяк)». Кремлевские пиарщики не докопались, а оппозиционер докопался и рассказывает, что режим не только злокозненный, но и откровенно тупой — но это в общем неважно.

Интересен уровень «анализа», к которому прибегает оппозиционер и те данные, которыми он оперирует. Во-первых, в его представлении, похоже, «Киевский князь» 10-го века и «президент Порошенко» — суть одно. По крайней мере, именно такую логику он вменяет недалеким кремлевским пиарщикам. Почему это так? Да ни по чему. И ни о чем не говорит. Если верить «Повести временных лет», то до захвата киевского престола на протяжении восьми лет Владимир был князем в «российском» (по логике Милова) Новгороде. Это, что, значит, что мы собираемся поставить памятник новгородскому губернатору? Абсурд.

Интереснее формулировка «маньяк и изувер» в изложении критика идеи памятника. Откуда Милов это взял? Скорее всего, конечно, из «Википедии» или какой-то научно-популярной книжки, рассказы в которых в конечном счете восходят все к той же летописи. А там и впрямь князь выглядит, мягко говоря, спорно с нашей современной точки зрения. Летопись повествует, например, что после захвата Владимиром Полоцка, он по совету своего дяди Добрыни сначала изнасиловал дочь местного князя Рогнеду на глазах её родителей, а затем убил её отца и двух братьев. Или вот еще о моральном облике князя: «Был же Владимир побежден похотью, и были у него жены: Рогнеда, которую поселил на Лыбеди, где ныне находится сельцо Предславино, от нее имел он четырех сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, и двух дочерей; от гречанки имел он Святополка, от чехини — Вышеслава, а еще от одной жены — Святослава и Мстислава, а от болгарыни — Бориса и Глеба, а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове, в сельце, котороеназывают сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе
замужних женщин и растляя девиц». Отсюда и берется «маньяк и изувер» в изложении Владимира Милова.

В данном случае мы имеем дело с глубоко антиисторическим подходом, который свойственен некоторым обывателям и профессиональным махинаторам на ниве истории (вроде Анатолия Фоменко), когда логика говорящего и его адресатов, их система ценностей вменяется и историческому персонажу. Причем в том виде, в котором он дошел до нас в сохранившихся источниках. Тот факт, что у автора источника были свои мотивы для такого описания князя Владимира просто игнорируется. Меж тем, нередко в исторических источниках мы имеем дело с примерами с актуальной для того времени идеологией и современными автору источника политическими реалиями.

Каковы они были для автора «Повести временных лет» (иногда дошедший до нас текст ассоциируют с именем Нестора, но судя по всему были у летописца в распоряжении и более ранние летописные своды)? Для него при описании жизни князя Владимира важен преимущественно один момент: крещение самого князя и крещение им Руси. Потому и образ князя делится на два периода — до крещения и после. Язычник Владимир совершал ужасные поступки. Христианин Владимир в них покаялся и правил уже благочестиво — это важно для летописца. В этом плане мы можем относиться к тому, что летописный Владимир творил до крещения с известной долей скепсиса.

И уж точно не следует все эти истории про многочисленных жен и наложниц, поскольку этот пассаж явная реминисценция библейской «Третьей книги Царств». Для наглядности: «И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой, Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок, из тех народов, о которых Господь сказал сынам Израилевым: „не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам“; к ним прилепился Соломон любовью. И было у него семьсот жен и триста наложниц; и развратили жены его сердце его. Во время старости Соломона жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу Богу своему, как сердце Давида, отца его». Собственно, автор ПВЛ и не скрывает особо, откуда он черпает вдохновение, поскольку откровенно пишет: «Был он такой же женолюбец, как и Соломон, ибо говорят, что у Соломона было 700 жен и 300 наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб, Этот же был невежда, а под конец обрел себе вечное спасение». Отстраиваясь от библейского образа Соломона, летописец рисует образ Владимира, но было ли все, что он описывает «в действительности»? Вероятнее всего, что-то было, хотя цифра в 800 наложниц представляется совсем уж фантастической. Важнее для летописца то, что затем Владимир, в отличие от Соломона, впавшего во грех под конец жизни, исправился и встал на путь истинный.

Потому князь и стал святым, потому и остался на многие века в памяти потомков (в том числе и в памяти народной в виде князя Владимира Красное Солнышко). И потому, вероятно, князь достоин и памяти, и памятника. Но это лирика, а основное заключается в том, что не стоит мерять героев прошлого собственными представлениями о прекрасном, тем более основываясь на плохом владении материалом.

Если так посмотреть, то всю мировую историю придется заселить сплошь «маньяками и изуверами». Вот, например, французский монарх Людовик IX — тоже святой, между прочим, даже в Москве на Малой Лубянке имеется Храм Людовика Святого Французского. Но именно его ордонанс 1259 года предписывал евреям нашивать на одежду желтые круги. Практику много столетий спустя использовали нацисты в своих концлагерях, но вряд ли стоит равнять Людовика с Гитлером. Исторически аналогии — вещь вообще опасная. И к использованию «исторической аргументации» нужно подходить довольно аккуратно.

Спешка в деле с памятником тоже объяснима. Князю не смогли воздвигнуть монумент ни к 1000-летию крещения Руси, ни к недавно отпразднованному 1025-летию. А на 2015 год приходится еще одна круглая дата — тысяча лет со смерти Владимира Святого. Юбилей, кстати, совсем скоро: если верить летописи князь скончался 15 июля. Потому и торопят общественники власти, потому и сами власти торопятся. Но логика взаимодействия властей и общества в данном случае — повод для отдельного разговора.