Senectus Mundi: фашизм без футуризма. О старении населения Запада

Мне семьдесят пять, и в последние годы я стал главным предметом собственных исследований.

Не потому, что я особенно эгоистичен или нарциссичен, а потому, что я считаю, что изучение старения — лучший способ добраться до сути психоза Запада. Причина, по которой я решил поразмышлять о процессе становления ничем, медленном неумолимом распаде тела, дисфорическом восприятии телесного «я», отчаянии, которое исходит от потери автономии... не (только) личная. Насколько мне известно, психополитические последствия беспрецедентного старения среднего белого населения не были тематизированы философами или политическими мыслителями нашего времени.

Столетие назад, в годы после распада империи Габсбургов, Освальд Шпенглер написал книгу об упадке Запада (Der Untergang des Abendlandes). Его интересовал духовный упадок, который широко тематизировали писатели и художники Finis Austriae. Меня не так интересует духовное, гораздо больше телесное и психологическое измерение этого упадка.

Я занялся этим постыдным самоанализом, потому что считаю, что здесь лежит важный ключ к пониманию причин текущего скатывания западного белого мира в своего рода психологический маразм, который объясняет такие пагубные решения, как американские войны в Афганистане, Ираке и, что самое катастрофическое, война на Украине, а также объясняет кое-что из реакционного поворота в политическом спектре парламентов Европы и, что самое важное, населения европейских стран. И не только их.

Совместный эффект продления жизни и снижения рождаемости создал беспрецедентную ситуацию на психологическом уровне, но также и на уровне политических установок: потеря памяти, спутанное сознание, маразм и, наконец, яростная агрессивность из-за унижения и бессилия, которые спровоцировало падение жизненной энергии. Президентская гонка в США представляет собой мрачное зрелище двух стариков, которые обмениваются оскорблениями на грани старческого слабоумия: это лучшее изображение скатывания в кошмар хаоса.

В конце прошлого века западные стратеги выбрали Украину как рычаг для окончательного решения проблемы угасающей мощи России, уничтоженной совместным эффектом неолиберальных реформ и разграбления национальных ресурсов. Затем пришел Путин, который постановил любой ценой обратить вспять российский упадок; поэтому после 2014 года украинский вопрос стал испытательным стендом российского самоутверждения. Незадолго до российской операции в телевизионном интервью Хиллари Клинтон пообещала обеспечить президенту России новый Афганистан в качестве мести за поддержку, которую Кремль оказал Дональду Трампу. Новый Афганистан, конечно же, находился на Украине. Украинцы оказались пушечным мясом для этой американской политической игры.

Более того, война на восточной границе Европы стала непреодолимым искушением для администрации Байдена: конфликт позволил разрушить экономические отношения между Россией и Европой, особенно между Россией и Германией. В конечном итоге война на Украине обернулась катастрофой для Зеленского, для американских подстрекателей и для европейских спонсоров. Во-первых, это человеческая катастрофа для украинского народа, чье будущее было разрушено во имя прогорклых идеалов национальной гордости. Во-вторых, это экономическая катастрофа для европейских стран, особенно для Германии, в то время как российская экономика быстро восстановилась, превратившись в систему военной экономики. Наконец, это стратегическая катастрофа для Запада в целом, поскольку она ускорила сближение врагов Запада, России и Китая, не сумев при этом изолировать Москву на международной арене.

Украина — это конфликт между белыми людьми, в котором столкнулись «свободный мир» и «русский мир», два мира, которые одинаково приходят в упадок в демографическом отношении, два мира, где старение стало главной тенденцией на культурном и психологическом уровне. Отчаяние белой культуры во всем мире (потеря энергии, потеря интеллектуальной сосредоточенности, хорошо известные черты надвигающейся старости): таков ментальный фон (очевидно) неудержимого подъема ультрареакционного движения во всем мире.

 

Динамика волны либерального фашизма

Чтобы интерпретировать рост популярности правых партий в большинстве стран Запада, политические мыслители и публицисты используют категории, которые есть в их распоряжении: демократия, либерализм, социализм, фашизм и так далее... Но эти слова не отражают сути процесса, который не так уж и нов на уровне идеологических высказываний, в то время как он радикально нов в своем антропологическом и психокогнитивном измерении. Традиционная динамика парламентской демократии и социальной борьбы, похоже, преодолена, как будто циклон небывалой силы смел оборону, которую общество построило после Второй мировой войны.

Но циклон состоит не (только) из националистической риторики или расистских оценок: он состоит из старческого отчаяния и яростной мести старческому унижению. Бессилие воли перед неуправляемыми явлениями, такими как массовая миграция, изменение климата и прекарность: вот топливо этой ярости. Можем ли мы определить происходящее как возвращение исторического фашизма? Я так не думаю: фашизм и национализм — это риторика, идеология, позерство и т.д. Но психополитическая сущность этого движения далека от смелой агрессивной футуристической позиции. Футуризм был эстетической проекцией молодого населения агрессивных мужчин, завоевателей, захватчиков, которые претендовали на роль носителей цивилизации. Теперь позиция обратная: страх вторжения орд мигрантов, страх будущего, истощение. И паника. Возникает явление гигантского масштаба, которое невозможно объяснить в политических терминах, поскольку оно коренится в техно-антропологической мутации.

Можно критиковать мою настойчивость в отношении старения как ключа к пониманию реакционной волны, указывая на то, что среди тех, кто голосует за Трампа, Мелони и Хавьера Милея, много молодых людей. И это правда, что когда Милей праздновал свой триумф 10 декабря 2023 года, площадь перед Розовым домом была заполнена молодыми людьми, скандирующими «Свобода! Свобода!». Но мое определение старости не ограничивается хронологическим возрастом. Я имею в виду болезнь, которая пронизывает культурную сферу, дисфорию, которая пронизывает самовосприятие на социальном и сексуальном уровне, как заметил Поль Пресьядо в книге «Disphoria mundi». Я имею в виду психопатологии, распространяющиеся среди всего западного населения, особенно среди молодежи, что отчетливо видно по взрывному росту потребления таких наркотиков, как фентанил.

В последние годы психиатры отметили беспрецедентный рост тревожности, депрессии и панического синдрома среди тех, кто родился в новом тысячелетии. Конечно, пандемия Covid ускорила эту тенденцию, подпитывая дисфорическое беспокойство, одиночество и своего рода фобическую сенсибилизацию к телу других. В то же время соединительная мутация технологий, особенно коммуникационных технологий, спровоцировала эффект психического расстройства и когнитивного нарушения.

Пост-алфавитный разум все меньше и меньше способен различать истинные и ложные высказывания: широкое распространение фейковых новостей не является новинкой в истории политики и коммуникации. Новое — это неспособность общественного сознания отличать информацию от чуши. Пост-алфавитный разум все меньше и меньше способен выстраивать индивидуальный путь для обработки информации и жизненного опыта. Эта способность фактически зависит от доступного времени обработки, а времени не хватает, поскольку непрерывный поток информации на вход разрушает способность к его критической обработке. В случае молодых людей, которые проводят шесть, восемь часов в электронной среде, время для критической обработки и для эмоциональной проработки поступающей информации сводится к нулю. Различение истинности и ложности утверждений не только затруднено, но и не имеет значения, как в игровой среде. В такой среде нет смысла одобрять или не одобрять насилие зеленых человечков, вторгшихся на красную планету. Это привело бы только к проигрышу в игре. Связующая конфигурация современного массового сознания все больше безразлична к различию между истиной и ложью, между добром и злом.

Такова, по моему мнению, антропологическая структура мутации, которая не может быть сведена исключительно к сфере политического и не может быть исправлена (только) политическими мерами.

crisiscritique.org