Оружие Четвёртой мировой

Россия может оказаться - и оказывается - в позиции интеллектуальной и культурно-символической зависимости перед западным миром.

Год назад, когда Алексей Навальный баллотировался в мэры Москвы, его противники рассуждали: что произойдёт, если блогер станет мэром. Сейчас, когда администрация США пытается обвинить Россию в причастности к сбитому «Боингу» на основании доказательств, почерпнутых из социальных сетей, можно наглядно наблюдать, что получается, если блогеры становятся у руля сверхдержавы. Все это было бы даже смешно — в духе голливудской комедии положений (в главной роли — Эдди Мерфи) — если бы параллельно вокруг России не разворачивалась не только санкционная, но и вполне реальная война вокруг границ: после Украины уже загорелся Карабах. Сейчас еще стоит чему-то произойти в Таджикистане — и мы получим набор приграничных локальных конфликтов, последствия которых лягут не в последнюю очередь непосредственно на Россию.

В связи с этим, стоит развеять популярный страх перед Третьей мировой, которая вот-вот готова начаться.

Во-первых, Третью мировую войну многие ещё называли холодной — и мы её проиграли. Так что этот поезд давно ушёл и бояться поздно.

Во-вторых, Четвёртая мировая будет продолжением и развитием стратегий, выработанных ещё во времена биполярного мира — и если мы посмотрим на эти стратегии чуть более внимательно, то сможем прийти к выводу, что Четвёртая мировая не только идёт, но и явственно стучится непосредственно в нашу дверь.

Что было особенностью биполярного мира? Таких особенностей к моменту его распада было пять.

Первая: ядерный паритет — и, как следствие, отказ от прямого военного противостояния, обоснованный доктриной гарантированного взаимного уничтожения.

Вторая: перенос военных конфликтов в третий мир, на территории которого сверхдержавы воевали руками своих сателлитов.

Третья: интенсивное идеологическое противостояние, конкуренция моделей социального устройства, образов общества и образов будущего.

Четвертая: экономическое противостояние, в конечном итоге принявшее форму гонки вооружений, и подорвавшей экономику СССР.

И, наконец, пятая черта: действующая и, в целом, признанная всеми основными участниками система международного права — как набор официально зафиксированных правил игры, удерживающих геополитическое противостояние в определенных рамках.

Второй и третий пункты имеют несколько более тесную взаимосвязь, чем это обычно кажется: перенос конфликтов в третий мир и война чужими руками ещё и работали на создание образа государства-миротворца или, напротив, государства-агрессора, служившего важным элементом идеологического противостояния: каждая из сверхдержав стремилась убедить соответствующие целевые аудитории, что она — за мир, а её противник — разжигатель войны.

Что мы наблюдаем сейчас? С распадом биполярного мира и переходом к системе, как изящно выражаются некоторые специалисты по международным отношениям, плюралистической однополярности? Притом, что постсоветская Россия во многом перестала вести себя по отношению к другому полюсу как агрессивный противник, другая сторона сохранила свои агрессивные интенции — лишь трансформировав их имиджевую и тактическую стороны. Снова пройдёмся по пунктам.

Да, ядерный паритет вроде бы сохраняется — но постоянно совершаются попытки его переигрывания и размывания (развитие системы ПРО и т. п.). Да, Россия отказалась от экономического противостояния — напротив, пытается активно интегрироваться в глобальную экономику. Но именно эта интеграция служит оружием давления на Россию. Да, конкуренции моделей общественного устройства больше нет — но происходит не только агрессивная и интенсивная вестернизация всех областей мысли и жизни, но в процессе этой вестернизации России навязывается перманентный комплекс неполноценности по поводу её государственного устройства, истории, культуры, менталитета и т. п.

Иначе говоря, Россия может оказаться — и оказывается — в позиции интеллектуальной и культурно-символической зависимости перед западным миром.

Работа по созданию какого-то индивидуального, самостоятельного образа будущего и образа общества начинает разрабатываться только сейчас — и пока эти попытки нельзя признать успешными.

Локальная система военных конфликтов, активно используемая в биполярном мире обеими сверхдержавами, получила своё развитие. Только теперь в эту игру играет исключительно одна сторона: Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия. Сирия, Египет — теперь, вот, Украина. Более того, развитие системы локальных конфликтов сопровождается идеологической и политической делегитимацией политической системы атакуемого государства, раскачиванием его внутреннего порядка, поддержкой и развитием агрессивных внутренних контргосударственных сил. То есть, военная и дипломатическая стратегия продвижения и развития локальных конфликтов соединилась с гуманитарной технологией делегитимации политических режимов и разрушения гражданского мира. То, что принято называть цветными революциями. Очевидно, США в ближайшее время откажутся от прямого ввода войск в дестабилизируемые регионы и попробуют опираться на поддерживаемые и обучаемые местные силы.

Параллельно развертыванию системы локальных конфликтов расшатывается система международного права. Право в международных отношениях становится всё более условным и всё более избирательно применяемым. То есть, из инструмента регулирования и поддержания стабильности, как было при биполярном мире, право всё больше превращается в инструмент противостояния, который можно — в зависимости от потребностей ключевых игроков — включать и выключать по желанию. Таким образом, развивается система втягивания противников условного западного мира в череду локальных военных противостояний, ситуации политической и экономической нестабильности, ценностно-идеологического коллапса — и всё это в обход как системы ядерного вооружённого паритета (которая не может влиять на такие вещи), так, зачастую, и в обход системы международного права. Кроме того, применение такого рода военно-гуманитарных технологий не требует прямого военного участия США и, фактически, предоставляет шанс на ведение войны без ведения войны. Именно такое положение дел мы и можем назвать Четвёртой мировой.

До тех пор, пока локальные противостояния происходили далеко — Ливия, Сирия, Египет — можно было рассуждать о классификации конфликтов такого рода. В настоящий же момент конфликт разворачивается прямо на российской границе — это Украина и, вероятно, уже Карабах. И только психологическая аффектация в духе «неужели это происходит с нами?» может заставлять политиков и экспертов придумывать какие-то другие объяснения, искать благоприятные сценарии и продолжать воспроизводить ритуальные слова о дружбе и сотрудничестве. Да, это уже происходит с нами. Иллюзии по этому поводу откровенно вредны — и ставка в этой борьбе — непосредственное присутствие в мировой политике. Выбор сформулирован так: или остаться в международной политике на правах полноценного субъекта и сформулировать новый консенсус (который может быть сформулирован только внутри нового миропорядка), или уйти, окончательно сняв все глобальные претензии и превратиться в страну третьего мира.

В такой ситуации демонстративная приверженность Владимира Путина международному праву выглядит как красивый консервативный жест.

Но одной жестикуляции, пусть сколь угодно красивой, недостаточно. С каждым годом становится всё более очевидно — наши западные партнёры соблюдают международное право в избирательном режиме, и части его, касающиеся суверенитета, воспринимаются как анахронизм. Право само по себе не может обеспечить своё соблюдение, для этого нужно военное или экономическое стимулирование. В ситуации, когда не в интересах сильнейшего игрока соблюдать старые правила, опора исключительно на авторитет международного права не может быть надёжной. Всё в большей степени на рынке международных отношений в бывшем втором и нынешнем третьем мире оказываются востребованы технологии делегитимации, которые США продаёт местным элитам — под видом передела власти и собственности, и местному населению — под видом демократизации и борьбы с коррупцией.

Существует ли альтернативное предложение — кроме опоры на затухающий авторитет международного права — с которым могла бы выступить на международной арене Россия? Да, существует. Это предложение антиоранжевых технологий, технологий сохранения политических режимов и стабилизации. Эти технологии еще только предстоит собрать, обработать и превратить в политический товар, который можно предлагать на рынке политических решений.

Россия может выступить с подобным пакетным предложением: технологией стабилизации и сохранения режимов: выявлением и деактивированием «пятых колонн», ликвидацией враждебных «сетей доверия», стабилизацией границ, установлением гражданского мира и т. п. На международном рынке социальных технологий это был бы востребованный товар.

Очевидно, что на коленке такую вещь не придумать — необходимо подключать специалистов.

И здесь-то и вырисовывается перспектива включения российских общественных наук и гуманитариев в стратегические государственные проекты.

До сих пор это делалось исключительно формально — для галочки или просто ради обеспечения текстового прикрытия тех или иных инициатив власти. Между тем, США с начала ХХ века выстраивают свою общественно гуманитарную сферу — социологов, политологов, психологов — под решение сугубо прикладных задач. Марксистский тезис о недостаточности объяснения мира и необходимости его изменения оказался применен учёными совершенно немарксистского государства. Рынок вооружений ХХI века — не только рынок военных технологий, это рынок социальных и гуманитарных технологий, способных менять контуры человеческих сообществ, социальных систем и политических режимов. Гуманитарные технологии — настоящее оружие Четвёртой мировой, и Россия оказалась перед вызовом, заставляющим научиться такие технологии создавать и применять.