Как прожить счастливую жизнь. Секреты воинствующего атеиста

На протяжении более 50 лет Дэниел Деннет находился в гуще самых значимых дискуссий человечества: о природе и функциях сознания и религии, развитии и опасностях искусственного интеллекта, а также отношениях между наукой и философией и т.д.

Для Деннета, выдающегося представителя американской философии, который, тем не менее, наиболее известен как один из «четырех всадников» современного атеизма наряду с Кристофером Хитченсом, Ричардом Докинсом и Сэмом Харрисом, в основе человеческого существования нет никаких метафизических тайн, никакой магии, никакого бога, который сделал нас такими, какие мы есть. Вместо этого всего есть наука и дарвиновская теория эволюции. В своих новых мемуарах «Я думал» Деннет, почетный профессор Университета Тафтса и автор множества книг для широкой аудитории, прослеживает развитие своего мировоззрения, которое, как он подчеркивает, не менее полно трепета и благодарности, чем у тех, кто более склонен к сверхъестественному. «Я хочу, чтобы люди увидели, насколько полную смысла и счастливую жизнь я прожил с этими убеждениями», — говорит Деннет, которому 81 год. «Мне не нужна тайна».

- Сейчас кажется, что истина никому не нужна, политика стала религией, а планета в катится под откос. Какой наиболее ценный вклад могли бы внести философы, учитывая текущее состояние дел?

- Что ж, давайте посмотрим на эпистемологию, теорию познания. Эрик Хорвиц, главный научный сотрудник Microsoft, назвал нынешнее состояние мира «постэпистемическим»[1]. Эта фраза, сам факт того, что он мог ее произнести, чрезвычайно пугает. Наличие согласованных ориентиров и общих источников знаний — это то, что мы давно считали само собой разумеющимся, но больше не можем считать само собой разумеющимся. Мы должны работать, чтобы попытаться восстановить все это.

- Но как именно?

- Прояснив условия, при которых возможно познание. На мгновение это покажется неверным, но мы исправимся: Эндрю Уайлс доказал последнюю теорему Ферма[2]. Это был один из величайших триумфов математики во время моей жизни. Откуда мы знаем, что он это сделал? Не просите меня объяснять сложную математику. Это выше моего понимания. Что меня убеждает в том, что он это доказал, так это то, что сообщество математиков, частью которого он является, внимательно рассмотрело это и сказало: «Да, он это сделал». Эта модель конструктивного и конкурентного взаимодействия является ключом к познанию. Я думаю, мы знаем, что самый надежный путь к истине — это общение единомышленников и разнообразных мыслителей, которые посвящают серьезное время попыткам добыть истину — и для этого не существует алгоритма.

- В вашей книге «Разрушение чар» есть раздел, в котором вы сокрушаетесь по поводу постмодернистской идеи о том, что истина относительна[3]. Откуда мы знаем, какие истины нам следует считать объективными, а какие — субъективными? Я имею в виду, например, такую область, как личностная идентичность, где мы слышим фразы вроде: «Это моя правда».

- Идея «моей правды» - второсортная идея. Есть люди, которые считают, что это является их мнением, то критику этих мнений со стороны других людей они воспринимают как агрессию — это саморазрушительная и пагубная позиция. Мой рекомендуемый ответ: «Мы хотели бы привлечь вас к разговору, но если вы не сможете рассмотреть аргументы за и против своей позиции, тогда мы не сможем с вами говорить. Тогда вы зритель, а не участник». Невозможно разыграть карту веры. Рациональное исследование происходит не так.

- Немного забегая вперед, в мемуарах вы называете ажиотаж вокруг ChatGPT «пузырем». Почему это пузырь?

- Здесь есть одна мысль, на которой я хочу остановиться подробнее. В статье, которую я написал для The Atlantic о «фальшивых людях»[4], я упоминал, что серьезная опасность со стороны GPT-3, ChatGPT и т.д. заключается в том, что они могут воспроизводиться. Это мемы. Вам не обязательно быть живым, чтобы развиваться. Вирусы не живые, не так ли, но они развиваются. Вещи развиваются, потому что могут, и культурная эволюция — меметическая эволюция — является серьезным явлением. Мы не хотим цензуры, но хотим иметь что-то вроде карантина, чтобы предотвратить распространение культурных вариантов, которые могут разрушить культуру, разрушить демократию. Экономист Пол Сибрайт пишет[5] весьма трогательно о доверии, а доверие – это социальное явление. Общество зависит от доверия. Доверие сейчас находится под серьезной угрозой из-за репликационной способности искусственного интеллекта и липовых интеракций. Это серьезная опасность. Существует естественная человеческая тенденция думать: «Если я смогу это сделать, то я это сделаю», и не беспокоиться о том, стоит ли мне это делать. В сообществе инженеров ИИ слишком много людей, которые непосредственно наблюдают потенциал всего этого и не желают думать о рисках и ответственности. Мне бы хотелось вылить им на головы ведро холодной воды и сказать: «Погодите, это не круто — создавать легко копируемые устройства, которые будут манипулировать людьми таким образом, что разрушат доверие».

- Вы пишете, что сознание может возникнуть из функциональной ответственности[6]. Означает ли это, что ничто не мешает ИИ, который мы сейчас считаем скорее способным выполнять различные функции, нежели чем-то сознающим, стать разумным?

- Да, для сильного ИИ это в принципе возможно. Никакого волшебства. Много лет назад Джулио Джорелло, замечательный философ науки и журналист из Милана, взял у меня интервью, и на следующий день в «Corriere della Sera» появился заголовок: «Sì, abbiamo un’anima. Ma è fatta di tanti piccoli robot»: «Да, у нас есть душа, но она состоит из множества крошечных роботов».

- Что вы имеете в виду под «крошечными роботами»?

- Ваш мозг, все ваше тело состоит из клеток. Каждая клетка является самостоятельным живым агентом. У нее есть своего рода план: она пытается остаться в живых. Ей необходимо поддерживать запас энергии, чтобы продолжать шевелиться. У нее есть метаболизм. Она является потомком древнего предка - свободно плавающих живых клеток, которым часто приходилось стоять за себя, и все они объединили усилия, чтобы создать многоклеточное тело. Это маленькие роботы. Если вы заглянете внутрь них, как они движутся? Как нейроны достигают других нейронов и посылают им сигналы? У них есть триллионы моторных белков, а моторные белки не являются живыми. Это макромолекулы. Они шагают по этим маленьким магистралям в мозгу, неся с собой всякое. Они - носильщики. Они несут необходимые материалы, например, для поддержания жизнедеятельности клетки, восстановления и расширения ее дендритов. Моторные белки не живые. Рибосомы не живые. Но жизнь не могла бы существовать без этих маленьких молекулярных машин (их триллионы), которые сейчас работают в вашем теле. Человеческая жизнь и человеческое сознание стали возможными благодаря этим невероятно успешным объединениям маленьких роботов.

- Итак, у нас есть душа, но она состоит из крошечных роботов. Бога нет. Это ваши идеи, с которыми, я думаю, многие люди могут согласиться на рациональных основаниях. Однако разрыв между подобным рациональным согласием и чувствами включает в себя слишком много двойственности или двусмысленности, чтобы люди могли принять подобное мировоззрение. Чем вы так отличаетесь, что вы можете прийти к таким выводам и не чувствовать себя брошенным на произвол судьбы, в то время как другие люди находят эти идеи слишком опасными для себя, чтобы их можно было всерьез воспринимать?

- Некоторые люди не хотят, чтобы им объясняли фокусы. Я не из таких людей. Когда я вижу фокус, я хочу посмотреть, как он устроен. Люди хотят, чтобы свобода воли или сознание, сама жизнь были настоящим волшебством. Что я хочу показать людям, так это, посмотрите, волшебство жизни, оно развивается, волшебство мозга, развивающегося между нашими ушами - это захватывающе! Это все подтверждается. Вам не нужны чудеса. Нужно просто понять мир таким, какой он есть на самом деле, и он невероятно прекрасен. Нам так повезло, что мы живем! Я очень серьезно отношусь к тревоге, которую испытывают люди по поводу отказа от традиционных магических штук. Я понимаю эту тревогу. Но чем больше я понимал вещи, которых не понимал раньше, тем больше утихало мое беспокойство. Чем больше радости, тем больше чудес. В конце «Опасной идеи Дарвина» (1995) у меня есть мой маленький гимн жизни и Вселенной. Это и есть мой Бог — более чудесный, чем все, что я мог как-то себе представить, но он совсем не волшебник.

- А правда, что ваша сестра — священнослужитель?

- Моя старшая сестра — паршивая овца в семье. [Смеется.] Она училась в семинарии и была рукоположена позднее. Она все еще жива. Она воспитывалась в конгрегационалистской церкви, которая стала частью нынешней Объединенной церкви Христа, которая является лайтовой религией. Если бы все религии были такими, то религия была бы фантастической вещью.

- Так что же такое религиозная вера?

- Здесь совершенно никаких проблем. Больше людей верят в веру в Бога, чем верят в Бога[7]. Мы должны признать это, а также признать, что люди, которые верят в Бога, иногда очень неохотно признают, что они могут быть неправы. Что, если я ошибаюсь? Это вопрос, который я часто задаю себе. Эти люди не хотят задавать этот вопрос, и я понимаю, почему. Они боятся того, что могут обнаружить. Я хочу привести им пример человека, который задает вопрос и его не поражает молния. Меня часто цитируют: «Невозможно вежливо сказать людям, что они посвятили свою жизнь иллюзии». На самом деле я сказал следующее: «Нет никакого способа вежливо попросить людей задуматься, не посвятили ли они свою жизнь иллюзии, но иногда вам приходится это делать».

- В ваших мемуарах было кое-что, что мне бросилось в глаза: в конце 1960-х годов, как вы пишете, у вашей беременной жены случилась непроходимость кишечника.

- Да, мы потеряли ребенка.

- Вы представляете это как «самое грустное, одинокое и страшное» время в вашей жизни.

- Да.

- И это занимает всего один абзац ваших мемуаров.

- Да.

- Ведь это каким-то образом вас (или вашу книгу) характеризует, что описанная вами таким образом ситуация занимает столь мало места в вашей автобиографии?

- Обратите внимание на название книги: «Я думал». Существуют сотни страниц разных историй, которые я вырезал из черновиков, потому что они были посвящены моей эмоциональной жизни, моих испытаниях и так далее. Это не книга, рассказывающая обо всем. Я не говорю о безответной любви, неудавшихся подростковых влюбленностях. Есть ошибки, которые я совершил или почти совершил, о которых не рассказываю. Книга не об этом.

- Но так мало … мне кажется, это все-таки что-то говорит о вас.

- Мне интересно, что вы так среагировали. Могу поспорить, что вы не будете одиноки в этом. У нас двое приемных детей. Я не пишу о них много, но они — радости нашей жизни. Я расскажу вам небольшую историю: Джо Вайценбаум[8] был очень любезен со мной, когда мы встретились в 1973 году. Я преподавал в Гарварде, а он писал «Мощность компьютера и человеческий разум». В какой-то момент он стал мне кем-то вроде самозваного дядюшки, давая мне всякие советы. И однажды я сказал ему: «Знаешь, Джо, у меня есть странное чувство. Наши дети растут в хорошем доме, полном книг, музыки и заботы. У них во всех отношениях идеальное детство, по крайней мере, с моей точки зрения, и я боюсь, что, когда они станут взрослыми, они станут как мягкие игрушки. Я не хочу создавать им проблем, но меня беспокоит, что я не доставляю им никаких проблем». Он сказал: «Не волнуйся, Дэн. Они наживут себе проблемы». И им это удалось, причем обоим. Я не пишу о них. Они преодолели препятствия, которые сами себе создали, и об этом я тоже не пишу. Но, черт возьми, я потратил на их воспитание столько же времени, сколько на свою карьеру философа!

- Ваша книга называется «Я думал». Но разве ваши чувства не влияют на ваше мышление и философские идеи, которые вы развиваете?

- Ну, разумеется! Все это, если использовать старомодный термин, движимо страстью. Правят эмоции. Когда я вместе с Мэтью Херли писал книгу о юморе[9], то одно из величайших открытий, которым поделился со мной Мэтью, заключалось в том, что все управление человеческим разумом осуществляется посредством эмоций. Это важная идея. На вашем ноутбуке установлена операционная система. Это диктаторский подход к управлению делами. Это дорожный коп. В вашем мозгу в этом смысле нет операционной системы — это все эмоциональная суматоха. К счастью, мы научились использовать эти эмоции. То есть эмоции научились использовать друг друга. [Смеется.] Но это «я» на каждом уровне и во все времена управляется тем, что мы могли бы назвать эмоциями и микроэмоциями. Давайте посмотрим, как это лучше описать: когда вы выбираете слова, которые выходят из вашего рта, небольшие подсознательные различия в эмоциональном тоне одного слова по сравнению с другим определяют, какое слово вы используете. Если вы в плохом настроении, вы используете одно слово. А если у вас хорошее настроение, вы используете другое слово. Все это контролируется эмоциями.

- Но как возможно быть объективным, если нами правят эмоции?

- Очень хороший вопрос. Здесь возникает конфликт между объективностью и субъективностью. Вы не можете объективно и спокойно изучать вершины сексуальной страсти, которые вы в этот момент, допустим, переживаете. Если вы попытаетесь сделать нечто подобное, то вы потерпите неудачу. Не пытайтесь. Вы можете подумать об этом до или после. Вы можете думать об этом в других обстоятельствах. Вы можете заниматься гетерофеноменологией, но вы не можете бесстрастно изучать свои собственные страсти, потому что вам нужны другие страсти, которые будут руководить вами, когда вы этим занимаетесь. Одновременно на месте водителя может находиться только один набор агентов. Личность — это индивидуально развитый (я специально использую слово «развитый») продукт естественного отбора, который тренирует эмоциональные стимулы в каждом из нас и достигает уровня баланса. Это равновесие. Это своего рода уловка, которая работает какое-то время, пока не исчезает. Это история, которую мы рассказываем себе, но эта история основана на фактах. Все это не просто так. Следует согласиться с Ричардом Рорти и Жаком Деррида, поскольку идеал объективной истины в том смысле, о котором говорит Том Нагель во «Взгляде из ниоткуда»[10] — это своего рода идеал, который каким-либо осмысленным способом недостижим. Абсолютная истина вне обсуждения. Но практическая истина? Это реально, и это то, к чему мы стремимся. Рорти был героем для многих постмодернистов, и он, казалось, говорил, что не существует понятия истины, что это всего лишь слова. Я всегда сопротивлялся: нет-нет, есть еще хорошее понятие истины. Это понятие истины, которое вы используете, когда говорите: «Это хорошая карта дорог штата?» Мы можем быть вполне объективны в этом отношении. [Смеется.] Рорти назвал это вегетарианской концепцией истины. Хорошо, давайте будем вегетарианцами!

The New York Times

Беседовал Дэвид Маркезе