Философ видит (или не видит)

Беседа по поводу выставки «Воспоминания слепого — автопортрет и другие руина» и выбора философа рисунков для нее, зал Наполеона, Лувр с 26 октября по 21 января 1991 г.

Идея организовать серию выставок, отобранных людьми, не имеющими отношения к музейному миру, возникла в Отделе рисунков Лувра как способ внести разнообразие в язык описания искусства, который зачастую оставался чрезмерно техническим. Кураторы хотели таким образом совершить попытку выйти за рамки проблем хронологии и атрибуции. «Воспоминания слепого — автопортрет и другие руины» (Mémoires d’aveugle: l’autoportrait et autres ruines) является первым этапом этого цикла и включает сорок рисунков — все из коллекций Лувра — которые связаны рядом тем, предложенных философом Жаком Деррида. Связи между рисунком и автопортретом в частности, и невозможностью видеть: памятью и крушением, исследуются на грани гипотетического философского знания, основанного на невизуальной парадигме. Отталкиваясь от своего опыта рисования, который он сравнивает с опытом слепого, Деррида анализирует эту тему в автобиографических терминах, по аналогии с библейскими эпизодами утраты и возвращения зрения, в которых брат или отец играют ключевую роль. Ветхий и Новый Заветы, мифы и легенды, поэты и философы объединяются в едином увлекательном нарративе. Таким образом, это выставка, в которой т очень важен текст. Тем не менее, как подчеркивает Франсуаза Виатт, хранитель отдела рисунков, это прежде всего выставка рисунков, и, таким образом, литературная, философская и поэтическая мысль, обусловившая выбор работ, остается очевидной, слегка упрощенной, но одновременно и подчеркнутой чрезвычайной чистотой отбора и небольшим количеством выставленных работ — всего семьдесят. Две части выставки, рисунки и текст, срослись; идеи Жака Деррида и подборка рисунков взаимно обогатили друг друга. То, что предлагается зрителю в качестве выставки – не просто звезда, взятая в оборот, и тем более не поиск оригинальности любой ценой. Посещение выставки до прочтения каталога и еще одно посещение, уже после прочтения — это, возможно, лучший способ «раскрыть» рисунки и освободить их от их материальной природы, которая технически и исторически ограничена, и насладиться философским значением такого parti pris. Тем более, что среди работ есть три портрета Фантен-Латура и три Шардена, «Гомер» Давида, «Товия, возвращающая отцу зрение» Рембрандта, два Куапеля, Гигола и «Полифем» Аннибале Карраччи. Но теперь позвольте высказаться Жаку Деррида.

- Профессор Деррида, вас впервые приглашают принять участие в таком проекте?

- Да, и я с энтузиазмом и благодарностью ответил на приглашение, но также испытал серьезное волнение. Я хотел бы подчеркнуть пределы моей компетенции, поскольку они частично объясняют выбор темы. По семейным обстоятельствам я чувствую себя совершенно неспособным не только рисовать, но и воспринимать и анализировать рисунки. Я чувствую себя слепым; у меня возникает чувство полной немощи перед рисунком. Затем, как раз перед выбором темы этой выставки, в моей собственной жизни произошли события, которые заставили меня задуматься о слепоте. Таким образом, название выставки указывает на большее, чем просто на путь, пройденный мыслью. Прежде всего, для меня это вопрос подготовки воспоминаний о моей слепоте перед рисунком, но в то же время размещение темы слепоты в память о рисунке. Как в иудео-христианской культуре, так и в греческой мифологии мы находим много символических фигур великих слепцов, образ которых хранится у нас всех как графическая память. Многие источники, цитируемые в каталоге, указывают, что когда он рисует, рисующий не видит себя или модель, а рисует из головы — по памяти. Поэтому я пытаюсь проанализировать роль, которую играет память в процессе рисования.

- Как сюда вошел автопортрет?

- Естественно, этот опыт невидения, который делает рисующего слепым каждый раз, когда он рисует, усиливается тем, что мы называем «автопортретом». На выставке есть лица, исчезающие в темноте, под тенью шляпы; пропадающие лица, затерянные в отражении зеркал. А еще есть портреты с закрытыми глазами: сон, агония, внутреннее созерцание, концентрация, мистическое погружение, молитва. Есть циклопы; те, кто ослеп в наказание или в результате жертвоприношения. Есть слепота, связанная с освещением, например, слепота св. Павла, упавшего навзничь и утратившего способность видеть в ярком свете откровения. Но что касается автопортрета, есть более сложная причина для того, чтобы рассматривать его как часть подобного отражения. Без явного указания «автопортрет» мы никогда не смогли бы идентифицировать автопортрет как таковой. Мы можем сделать это только посредством внешних элементов, текстов, рассуждений, подписей, всего читаемого, но не видимого на рисунке, на продукте, полученном в результате ослепления автопортретиста в тот момент, когда он пытается запечатлеть свое лицо в зеркале.

- А что скажете об автопортрете в очках, как у Шардена?

- Есть несколько портретов в очках, потому что это также выставка о патологии зрения, обо всем, что его нарушает. Выражение «вернуть зрение», которое часто встречается в текстах, которые я цитирую, применимо к различным ситуациям. Прежде всего, к чудесным исцелениям, таким как исцеления из Нового Завета; к научным или естественным образом реализовавшимся исцелениям — в XVIII в. начали искать исцеления для слепых с рождения, и это повлияло на такие тексты, как текст Дидро о рисунке и живописи. Однако это же выражение можно интерпретировать и по-другому; можно сказать, что рисующий пытается вернуть зрение, восстановить видимое.

- Что именно, по вашему мнению, представляет собой автопортрет?

- Существует несколько гипотез: портретист, который смотрит на себя в зеркало или смотрит куда-то еще, портретист, который смотрит на себя, изображая себя или что-то еще... короче говоря, практически невозможно определить тему автопортрета посредством простого восприятия или внутреннего анализа картины/портрета. А слезы? Одна из вещей, которая поразила меня при решении поставленной задачи, заключается в том, что фигуры великих слепых из Библии и мифов — легендарные, символически значимые фигуры слепых — всегда мужчины. Женщин очень мало (например, есть женская фигура с завязанными глазами, которая представляет Синагогу, но я расскажу об этом в другой раз). С другой стороны, слезы чаще именно слезы женщин. Мы также пошли другим путем и поставили вопрос, есть ли слезы, характерные только для мужчин. Это вопрос, который также имеет свою историю.

- Другими словами, является ли основная цель глаз быть открытыми навстречу свету, воспринимать, видеть и, следовательно, знать, или же слезы, которые затуманивают взор или посредством которых мы видим, говорят что-то более фундаментальное о самом зрении?

- Зрение — это привилегия, которую человек разделяет с большинством животных, хотя некоторые говорят — и по этому поводу у меня есть некоторые оговорки — что все глаза видят, но только глаза человека плачут. Поэт Эндрю Марвелл, например, сказал нечто подобное о другом поэте, Мильтоне, который был слепым. Этот аргумент вводит обширную философскую тему о роли метафоры глаза, авторитете оптики и эйдетики в том, что касается понятия истины и знания. Это эквивалентно, короче говоря, предложению других способов постижения истины, кроме тех, которые основаны на зрении. Но это гипотеза. Впрочем, вся наша выставка организована как гипотеза. Я должен добавить, что в каталоге больше всего, чем на выставке, мы также следовали традиции великих писателей и поэтов, которые были слепыми, от Гомера до Мильтона, и вплоть до Джойса и Борхеса. В мифах слепой пророчествует. Эта возвышенная способность — одна из главных тем выставки. Есть тема предвидения, провидения, второго зрения, слепца как провидца. Наказание слепотой часто интерпретируется как вознаграждение за необычайную ясность или налагается божественным провидением на тех, кого оно желает просветить верой.

- Возвращаясь к рисунку. Я думала об идее, что нарисованная линия тесно связана со слепотой, потому что она связана с пустым фоном, действительно требует его для своего осуществления.

- В эссе к выставке есть размышления о связи между невидимостью и слепотой. Я начинаю именно с перехода от пустоты к линии. В тот момент, когда рисующий рисует, линия должна найти путь в пустоте.

- Какое отношение ко всему этому имеет тема руин?

- Я считаю, что восприятие руин как мемориала или памятника находится в центре вопроса слепоты и невидимости. В моей гипотезе руины — это не просто то, что происходит «после» разрушения или инцидента, который увековечивает памятник, но то, что существует, видимо с самого начала — руины в самом начале, изначальные руины, если хотите. В качестве метонимии этого общего опыта руин мы представляем рисунок Франсуа Стеллы, изображающий Колизей, который напоминает глазницу, открытый глаз, через который можно видеть.

30 сентября 1990 г.

Беседовала Лучиана Моттола Кольбан

The Art Newspaper