Честный ЕГЭ: добро пожаловать в пустыню реального

В 2014 году команда чиновников и специалистов, ответственная за проведение ЕГЭ, наконец-то может сказать: «У нас получилось!» Высокий уровень организации и исполнения процедуры успешно отсек любые хитрости и уловки со стороны школьников. Вскрывшуюся в результате реальную успеваемость школьников красноречиво характеризует решение Рособрнадзора снизить минимальный балл для получения аттестата зрелости: на четыре балла по математике и на двенадцать - по русскому языку. Станет ли признание неприглядной реальности первым шагом к оздоровлению образовательной системы, попытался выяснить Центр политического анализа.

«Розничная цена учебника - 180 рублей, она на 20% выше оптовой цены. Какое наибольшее число таких учебников можно купить по оптовой цене на 10 000 рублей?» - примерно такие задачи должен решать выпускник 11 класса для того, чтобы успешно окончить школу. Пара квадратных уравнений, система неравенств, немного геометрии – и можно не стыдиться отметки в аттестате. Если учесть, что в обычных, без претензий, школах, последние два года обучения принято целиком посвящать подготовке к ЕГЭ, интеллектуальное самочувствие российских школьников не может не вызывать озабоченности. Впервые за много лет, более-менее широкая общественность смогла воочию наблюдать, чего стоят байки о русской школе, до сих пор актуальные у людей несведущих.

А вот на учителей открывшаяся неприглядная правда впечатления не произвела. Они ведь годами и десятилетиями не только писали в ведомостях «три», но и держали в уме реальное «два». Двоек в советской и российской школе не ставили вовсе не от душевной щедрости или корпоративного цинизма, а просто потому, что это было не комильфо. «Всеобщее высшее образование», ставшее бичом постсоветской России, начинается именно с ковровой выдачи аттестатов выпускникам школ. Искусно проводить через игольное ушко высоких экзаменационных требований стада верблюдов с айфонами – это викторианский балет российского учителя.

Вполне закономерно, что подобная изнанка средней школы, систематически ускользающая от публичного интереса, неизменно становилось предметом подозрения, в крайнем выражении сводящего задачу школы к тому, чтобы не дать стайкам детей без родительского присмотра свободно слоняться по подворотням, нюхать клей, хулиганить или разыгрывать ремейки «Повелителя мух». Подобный скепсис, как будто, находит свое подтверждение в мотивировке решения о снижении минимального балла по обязательным предметам в этом году. Рособрнадзор обосновал подобную необходимость именно возможными «социальными последствиями». Если в большинстве развитых стран человек без аттестата – это просто человек без аттестата, то в России пресловутая справка, с которой избранные лоботрясы покидают школу, - однозначно воспринимается именно как справка о социальном фиаско, удостоверение лузера и пропуск на дно. Иррациональный ужас перед химерой ПТУ, отчаянное желание ни в коем случае не быть хуже всех и, в целом, утробная материнская любовь к ненаглядному чаду – субстрат этой эмоциональности наполняет артерии стимуляционной машины среднего образования.

Итак, для учителей не стал сюрпризом реальный уровень знаний их подопечных. Меньше всего стоило бы в данном случае говорить о деградации качества подготовки выпускников школ. Учителя сходятся в том, что именно такова была реальная доля двоечников более-менее во все времена. Мнения разделились в вопросе о том, стоило ли снижать уже установленную планку, ради того чтобы привычная доля двоечников в полтора процента не обернулась скандальными двадцатью. Надо напомнить, что минимальный «проходной» балл изначально определялся постфактум, исходя из среднего уровня работ. Рособрнадзор стал объявлять о минимальном балле заранее именно под давлением общественности. Общественность же, в конечном итоге, вынудила его переобуться на ходу, когда оказалось, что результаты – не совсем те, которые она ожидала. Очевидно, что определение порога прохождения до или после проверки работ – это вопрос о том, мерить ли детей заданиями (кто не справился, тот не сдал) или задания детьми («не справиться» - попасть в полтора процента худших). Первое, разумеется, более болезненно. Второе видится более практичным. Можно признать дистанцию между желаемым и возможным. Можно послать к черту такое желаемое, до которого карабкаться как на Эверест. Коль скоро команда ЕГЭ действительно нашла управу на школьников – усидеть на двух стульях больше не выйдет: театр закрывается.

Уполномоченный по правам ребенка в Москве, заслуженный учитель России Евгений Бунимович склоняется к тому, что за норму делают люди, а не задает беспощадный идеал: «Можно поставить планку в начале, и кто не перепрыгнул, тот не перепрыгнул. А можно исходить из того, что, условно, 5% не преодолевало некоторую минимальную планку, а остальные – да мы, взрослые люди, которые в том числе, занимаются детьми, образованием должны понять, что да, это и есть знания наших выпускников по русскому языку и математике, экзамены по которым, кстати, являются обязательными», - поясняет учитель. Бунимович обращает внимание на то, что фатальное отставание ряда школьников должно быть зафиксировано еще в 9-классе во время сдачи ГИА. Таким детям в последующие два года следует не пытаться освоить вещи, более сложные, чем те, что не дались им в основной школе, а попробовать сколотить хоть какой-то базис, позволяющий сдать ЕГЭ.

Учитель истории в школе №666 Андрей Лукутин совсем не видит поводов огорчаться из-за более чем скромных результатов по обязательным предметам школьной программы: «Для того чтобы понять, что дети не знают русский язык и математику не нужен ЕГЭ», - резонно отмечает учитель. Лукутин убежден, что ситуация – абсолютно нормальна, и не выделяется на фоне реалий среднего образования других стран, в частности Израиля, где порядка 20 процентов учеников средней школы не получают аттестат зрелости – багрут. На деле, в Израиле цифры еще более впечатляющие, чем те, о которых говорит Лукутин. Любой желающий может изучить статистику, в соответствии с которой, к примеру, в 2007 году экзамен сдавали лишь 74 процента учеников, из которых аттестат получили – 46 процентов. Лукутин подчеркивает, что процент лентяев, бездельников и ротозеев более или менее одинаков по всему свету и призывает в большей степени концентрироваться на ребятах, набирающих около 60 баллов. Ведь здесь действительно можно улучшить результат, и многое зависит именно от школы.

Учитель русского языка в череповецкой школе №37 (элитный лицей «АМТЭК») Андрей Успенский с одной стороны не испытывает ни малейшего пиетета к советской образовательной традиции с систематическим завышением оценок, поголовным «высшим образованием» и другими приметами общественного лицемерия, с другой – не торопится списывать со счетов те самые «социальные последствия», упомянутые Рособрнадзором. Успенский считает, что проблема образования, в конечном счете, упирается в вопрос рынка труда. Не было бы большой беды в том, что 20-25 процентов школьников остаются без аттестатов, коль скоро рынок предоставлял бы таким ребятам адекватные маршруты профессионализации. Сегодня же, по мнению Успенского, во многих городах такому школьнику со справкой попросту некуда пойти. Если в Европе аттестат зрелости действительно не является чем-то жизненно необходимым – в силу тех возможностей занятости, которые открывает изобилие малого и среднего бизнеса, то в России подобный спрос не способны обеспечить ни государство, ни крупные предприятия: «Я думаю, что хорошо было бы вернуться к той модели, когда есть среднее техническое образование, дающее нормальную специальность с обеспеченным рабочим местом», - таким учителю видится предпочтительный выход из тупика, в который заводит страну несоответствие реального образовательного уровня требованиям, принятым за норму.

Научный руководитель института образовательной политики «Эврика» Александр Адамский настроен наиболее радикально. В отличие от других экспертов он убежден, что нижний порог прохождения ЕГЭ для аттестата зрелости снижать не следовало. Адамский склонен видеть в этом поспешном жесте волюнтаристское решение, обесценивающее те правила и договоренности, в соответствии с которыми планка для обязательных предметов была определена изначально. Впрочем, эксперт, подчеркивает, что понимает мотивы Рособрнадзора, и адресует свои претензии скорее общественности, под давлением которой институция была вынуждена пересмотреть правила игры непосредственно в ходе процедуры. Адамский более чем скептически смотрит на перспективу тревожных «социальных последствий», которыми якобы могло быть чревато столь массовое выставление неудовлетворительных оценок: «Дешевые спекуляции на иррациональном страхе в духе «девушки окажутся на панели, а юноши в банде» невозможно обсуждать всерьез», - заявляет Адамский, как и многие другие, ссылаясь на опыт развитых стран, где аттестат зрелости получают далеко не все ученики. Эксперт убежден, что до тех пор, пока на месте «двойки» лицемерно рисуется «тройка», а минимальный балл искусственно занижается во избежание мифических «социальных последствий», о какой-либо конкурентоспособности нации можно забыть.