О пользе и вреде нейротеологии

Еще в январе 2018 года сообщалось, что законодатели Египта серьезно рассматривают возможность принятия закона о запрете атеизма.

Богохульство уже незаконно в Египте, и людей часто арестовывают за оскорбление или клевету на религию в соответствии с суровыми законами страны. Как они оправдывают эту крайнюю меру? Вот как Халед Салах в своей колонке «Атеисты идут» утверждает: «Известно, чем опасен терроризм, но не многие знают, что атеизм и террор опасны одинаково. Атеизм также ослабляет личность человека и ставит под сомнение устоявшиеся убеждения об истории, канонах, религиозных символах, сподвижниках и последователях Пророка и в конечном итоге приводит к краху целые народы и их святую веру».

Так что никак не религиозный фундаментализм, а именно атеизм виноват в развязывании терроризма, даже если это делается во имя религии. Эта линия аргументации напоминает реакцию Американской католической церкви на волну выявления педофилов среди священников: они провели несколько сомнительных исследований, возложив вину на светско-гедонистическую культуру, которая заразила служителей церкви... Печально то, что за последнее десятилетие атеизм с исламофобским уклоном стал весьма респектабельным в публичном пространстве США (атеизм в духе Харриса/Пинкера/Хитченса, конечно). В результате, в некоторых «радикальных» левых кругах стало модным не ввязываться в критику религии, поскольку она может «служить врагу».

Предлагаемая новелла сделает незаконным неверие в Бога, «даже если они не говорят об этом». Здесь сразу возникает вопрос: как власти установят, является ли кто-то атеистом, если он об этом молчит? Современная наука предлагает решение: можно просканировать мозг подозреваемого с помощью устройств, используемых нейротеологами, пытающимися определить, есть ли следы религиозных переживаний в его нейронах.

Нейротеология представляет собой крайний редукционистский подход к изучению религии: ее формула «(наш опыт) Бога есть (продукт нейронных процессов в) нашем мозге». Это явно перекликается с формулой френологии Гегеля: «Дух есть кость». Гегель называет это совпадение высшего и низшего «бесконечным суждением», которое утверждает тождественность высшего и низшего, и неудивительно, что нейротеологию часто критикуют как новую версию френологии — более утонченную, конечно, но в основном отстаивающую ту же корреляцию между процессами или структурами в нашей голове и психическими процессами...

Ограничения этого подхода очевидны, а линии атаки на него предсказуемы: он не имеет реальной научной объяснительной силы, поскольку основан на ненаблюдаемой параллели между событиями в нашем мозге, измеряемыми приборами, и самоотчетом субъекта о его/ее религиозных (мистических и т. д.) переживаниях, без представления о том, как именно первое может вызвать второе (или наоборот); таким образом, он открывает себя для классической линии атаки Дэвида Чалмерса; «Даже если бы физическая сторона универсума была известна нам во всех деталях, если бы мы знали конфигурацию, причинность и изменение во времени всех полей и частиц пространственно-временного многообразия, эта информация не привела бы нас к допущению существования сознательного опыта»[1]. Короче говоря, невозможно совершить прыжок от «слепых» объективных нейронных процессов к факту самосознания, которое волшебным образом возникает из них, поэтому некая форма сознания или осознания должна быть изначальной и нередуцируемой чертой материи.

Более того, даже если мы отвергаем подобный непосредственный картезианский дуализм, остается более сложная линия атаки, развернутая, среди прочего, Франсиско Варелой: религию (как любой мыслительный процесс) нельзя взять и локализовать в нашем мозге, поскольку она является продуктом социально-символических практик, в которых биологические процессы и символическое взаимодействие, внутренняя и внешняя жизнь, организм и его жизненный мир неразрывно переплетены.

И, конечно, есть также (редкие, истинные) попытки придать результатам нейротеологии религиозный поворот: что, если причинно-следственная связь работает наоборот, а параллель между нейронными процессами и религиозным опытом указывает на то, как Бог вмешался в наше сознание и заставил нас услышать его голос?

Несмотря на все эти ограничения, следует признать, что некоторые научные эксперименты приводят к результатам, которые нельзя просто отбросить как не имеющие отношения к делу. Недавний эксперимент, проведенный Каролинским институтом в Швеции, продемонстрировал, что опыт пребывания внутри собственного тела не так очевиден, как можно было бы подумать: нейробиологи «создали иллюзию присутствия вне тела у участников, помещенных внутрь сканера мозга. Затем они использовали иллюзию, чтобы перцептивно «телепортировать» участников в разные места в комнате и показать, что воспринимаемое местоположение телесного «я» может быть декодировано из паттернов активности в определенных областях мозга». Поэтому чувство «владения своим телом» не следует принимать как должное: это «чрезвычайно сложная задача, требующая непрерывной интеграции информации со стороны различных органов чувств для поддержания ощущения того, где точно находится тело по отношению к внешнему миру».

У этих экспериментов есть два разных значения. Во-первых, они предоставляют аргументы против спиритуалистической интерпретации переживаний человека вне своего тела как доказательства того, что наша душа не находится неустранимо в нашем теле, поскольку она может свободно парить вне его: если можно создать внетелесный опыт посредством технологических манипуляций нашим телом, то наш «внутренний» опыт себя строго имманентен нашему телу. Во-вторых, благодаря этим экспериментам становится проблематичным представление о том, что мы неизбежно «телесны», что наш опыт себя, ограниченный точкой зрения нашего (смертного) тела, является конечным горизонтом всего нашего опыта: эксперимент показывает, что наш опыт себя как «опыт воплощения» является результатом сложных нейронных процессов, которые также могут пойти не так.

Хотя подобная критика нейротеологии имеет определенный (одна больше, другая меньше) вес, она, тем не менее, в конечном итоге натыкается на стену: если доказано, что, манипулируя нейронами, можно результативно вызвать у субъекта некое мистическое состояние, и что таким образом можно экспериментально вызвать религиозный опыт, не указывает ли это на то, что наш религиозный опыт в каком-то смысле вызван нейронными процессами в нашем мозге? Конкретная форма этого опыта, конечно, зависит от культурного контекста и от сети социально-символических практик, и точная причинность, конечно, остается неясной, но — как сказал бы Жак Лакан — мы действительно сталкиваемся здесь с частичкой реального, которое остается одинаковым во всех символических вселенных.

Поэтому трудно решить, что опаснее: непосредственно запрет атеизма или непосредственный нейронный контроль и манипуляция нашим религиозным опытом. Одно несомненно: они оба могут сосуществовать и объединять усилия.

Источник