О чем нас предупреждает кризис в Южной Корее

Когда президент Южной Кореи Юн Сок Ёль 3 декабря 2024 года появился на телевидении, чтобы объявить чрезвычайное военное положение, можно было подумать, что это трансляция второсортной продукции Netflix.

Президент объяснил свое антидемократическое решение как необходимую меру для защиты демократии, в частности от «антигосударственной деятельности» со стороны внутренних политических оппонентов, связанных с Северной Кореей. Всего шесть часов спустя, в 4:30 утра 4 декабря, военное положение было отменено, когда парламент выступил против войск, размещенным у здания правительства, и собрался, чтобы проголосовать против президента.

Этот инцидент ознаменовал начало ошеломляющей череды политических событий, которые можно резюмировать следующим образом: президент Юн был подвергнут импичменту, отстранен и вместо него посадили управлять страной премьер-министра Хан Дак Су, который также член правящей партии «Сила народа». Несколько офицеров, участвовавших в неудавшемся путче, были арестованы. Две недели спустя Хан также был подвергнут процедуре импичмента и был заменен министром финансов Чхве Сан Моком. 14 января Конституционный суд страны провел первое слушание дела против Юна, но которое подсудимый не явился. На следующий день Юн был арестован.

Этот беспрецедентный политический хаос усугубился национальной трагедией. 29 декабря самолет Boeing 737-800 авиакомпании Jeju Air потерпел крушение в международном аэропорту Муан, в результате чего погибло 179 человек — самая трагическая авиакатастрофа в истории страны.

Чтобы понять, что собой представляет эта череда неординарных событий, нужно покинуть Южную Корею. В последние годы мы стали свидетелями эскалации напряженности между Западом во главе с Соединенными Штатами и конкурирующим многополярным порядком, который пытается бросить вызов гегемонии, основанной на американском долларе. Явными показателями растущей нестабильности являются «вечные войны» на восточной периферии империи; глобальная «энергетическая война», в которой Европа, похоже, приняла на себя роль жертвенного агнца, полностью отказавшись от российского природного газа; и чрезвычайные политические события, такие как судебный переворот 6 декабря, который отменил результаты президентских выборов в Румынии (государстве-члене Европейского Союза).

Южнокорейский кризис следует рассматривать именно в этом контексте. В преддверии попытки переворота рейтинг одобрения президента Юна упал до 17% всего за несколько месяцев. Особенно непопулярной была его программа, соответствующая требованиям США, в отношении экспорта в Китай. До его появления на посту президента Сеул имел прочные торговые отношения с Пекином. Вплоть до 2022 года, года избрания Юна, Южная Корея была одной из немногих стран, которые могли похвастаться положительным торговым балансом со своим могущественным соседом. Однако теперь Вашингтон оказывает давление на Южную Корею, чтобы ограничить экспорт ключевых полупроводниковых технологий в Китай, и эта тенденция усилилась в первом квартале 2024 года. Южная Корея выделяется как западный союзник, в котором большая часть экономической собственности остается в руках национальной буржуазии, а не контролируется финансовыми институтами США. Короче говоря, Южная Корея зажата между своими экономическими связями с Китаем и критически важным военным партнерством с Соединенными Штатами, оформленным в 1978 году посредством двустороннего соглашения, которое позволяет генералам армии США возглавлять объединенные с Кореей силы в случае конфликта. Эти двойственные отношения оказывают значительное давление на Сеул, особенно по мере того, как усиливается конкуренция между Вашингтоном и Пекином, оказывая влияние на торговую и технологическую политику страны.

Текущий геополитический ландшафт критически связан с финансовым сектором, причем в такой степени, в которой отнюдь не является неразумным предполагать, что ключевые социально-политические события могут быть последствиями, а не причинами растущей финансовой нестабильности. Южная Корея зачастую рассматривается как слабое звено в глобальной теневой банковской системе (оцениваемой в 63 трлн долл.), где действуют небанковские кредиторы. В 2023 году теневое банковское финансирование пузыря недвижимости Южной Кореи выросло до беспрецедентных 635 млрд долл., что более чем в четыре раза превышает сумму, зафиксированную десятилетием ранее. Сегодня рефинансирование недвижимости и других кредитов представляет собой важнейшую проблему, особенно если учесть, что Банк Кореи был одним из первых центральных банков, повысивших процентные ставки в августе 2021 года после окончания чрезвычайной денежно-кредитной политики эпохи пандемии. Это означает, что высокий риск по плохим кредитам теперь вполне реален в Южной Корее, что может иметь потенциально ужасные последствия как для национальной экономики, так и для мировых финансовых рынков.

Неудивительно, что как только в Сеуле разразился политический хаос, все основные действующие лица быстро подчеркнули, насколько важно защитить финансовые рынки от потенциальных угроз. Еще 4 декабря Банк Кореи пообещал немедленную поддержку ликвидности, в то время как некоторые цифровые банковские услуги закрылись на несколько часов, чтобы сохранить стабильность рынка. Тем временем национальная валюта, вона, упала до самого низкого уровня со времен мирового финансового кризиса 2008 года, а производственные цепочки были нарушены из-за общенациональной забастовки, последовавшей за объявлением военного положения.

Что нам следует в первую очередь сделать в отношении этой последовательности событий, так это выяснить, что здесь причина, а что - следствие. Чрезвычайное положение, вызванное пандемией, позволило влить триллионы долларов непосредственно в финансовый сектор, чтобы предотвратить потенциально катастрофический кредитный кризис. Но эта стратегия «прямого транзита» была впервые предложена BlackRock в августе 2019 года, за много месяцев до того, как COVID показался на радарах. Вместо того чтобы рассматривать беспрецедентные финансовые меры начала 2020 года как результат карантина из-за COVID, мы должны рассматривать его как чрезвычайную ситуацию, которая позволила принять меры, которые уже считались необходимыми для спасения больного мирового финансового сектора.

Сегодня мы стремительно возвращаемся к финансовому кризису, который уже был до пандемии, и центральным банкам во всем мире все труднее находить «достаточно серьезные» причины для поддержания ликвидности рынков. Южная Корея — это всего лишь микрокосм капиталистической системы, обремененной долгами, в которой дефолты по кредитным картам и кредитам с заемными средствами неуклонно росли на протяжении всей постковидной эпохи и побили новые рекорды в 2024 году. В Соединенных Штатах задолженность по возобновляемым и невозобновляемым кредитным линиям в настоящее время выросла до 1,17 трлн долл. Одна эта цифра рисует довольно тревожную картину как «мягкой посадки байденомики», так и недавнего ралли акций, вызванного пузырем ИИ.

По правде говоря, карман среднестатистического американца испытывает долговой шок, напоминающий депрессию после 2008 года. Дополнительные сбережения, полученные благодаря мерам по оказанию помощи в связи с Covid, теперь исчерпаны. Для трудящейся бедноты откладывать на будущее день финансовой расплаты больше не вариант. Похожая тенденция возникает и в корпоративной Америке. Компании с низким кредитным рейтингом, как и среднестатистический потребитель, изо всех сил пытаются выполнить кредитные и долговые обязательства, возникшие в эпоху низких процентных ставок и экстренных субсидий. Текущий рост пропущенных платежей теперь сопоставим с уровнями, наблюдавшимися в начале пандемии. Несмотря на это, нам рассказывают обнадеживающую историю о том, что мягкая посадка уже позади, поскольку Уолл-стрит продолжает поднимать нас всех на замечательные новые высоты.

Кажущаяся непосредственно на поверхности проблема нынешней системы, основанной на долгах, сравнима с проблемой алкоголика, которому, в качестве лечения прописывают ежедневную порцию виски. Эта порция может успокоить нервы, но она только усугубит состояние. Именно из-за хронической зависимости современного капитализма от кредита требуется постоянный приток чрезвычайных ситуаций как в качестве формы массового отвлечения внимания, так и в качестве средства для печатания денег — или, скорее, щелчка мышью. Существует тонкая грань, разделяющая манипулирование политическими и экономическими кризисами постфактум (или трагическими событиями, которые могут быть следствием износа инфраструктуры, вызванного именно ухудшением экономических условий) и переход к манипулятивной идеологии, чья особая роль заключается в «заботе» о финансовом механизме путем создания кризисов, необходимых системе для ее поддержки.

Учитывая уже рухнувшую покупательную способность населения и взрывной рост доходности казначейских облигаций, несмотря на снижение ставок Федеральной резервной системы, единственным решением, по-видимому, чтанет новый сезон «легких денег», которому будет способствовать бесконечная череда чрезвычайных ситуаций, будь то реальных, сфабрикованных СМИ или их комбинация. Политические кризисы такого рода, которые в последнее время наблюдаются в Южной Корее, включая приостановку демократических процессов, продолжат оказывать давление на наше общество свободного рынка, наряду с другими чрезвычайными ситуациями. Объективно трудно представить себе другой исход, особенно для Запада во главе с США, который полагается на финансовые пузыри, чтобы скрыть свой социально-экономический упадок. В этом отношении весь шум, создаваемый вокруг возвращения Трампа в Белый дом, включая его амбиции аннексировать Гренландию, Панамский канал и даже Канаду, является отвлечением — дымовой завесой, скрывающей структурный недуг, который продолжает давать метастазы, несмотря на коллективное нежелание это замечать.

Compact