Удовольствие стыдиться иначе

Книга Александра Павлова, безусловно, замечательное явление в жанре российской кинокритики. Едва ли не впервые мы имеем дело не с переводной, а с отечественной законченной и читабельной работой.

Книга Александра Павлова «Постыдное удовольствие: философские и социально-политические интерпретации массового кинематографа», безусловно, замечательное явление в жанре российской кинокритики. Едва ли не впервые мы имеем дело не с переводной, а с отечественной законченной и читабельной работой, рассматривающей массовый кинематограф как нечто большее, чем развлечение — как сложный идеологический и культурный комплекс. Однако после её прочтения вопросов остается больше, чем ответов.

В «Постыдное удовольствие» вошли как ранее публиковавшиеся тексты Павлова (частью существенно дополненные, как часть пятая пятой главы «Маньяки в синих воротничках», так и ранее не публиковавшиеся (например, разбор фильмов по «вампирской» тематике"). С одной стороны, это не идет на пользу целостности текста. Авторский стиль радикально меняется от главы к главе, становясь то сухо-академичным, то пристрастно-журналистским, часто взгляд «спотыкается» о повторения, структура глав — непредсказуема т. д. Но с другой стороны, это позволяет выбирать из книги те части, которые интересуют читателя в большей степени, не боясь потерять нить авторской мысли. Собственно, это делает книгу Павлова похожей на один из предметов его исследования — кинофраншизу, где каждый отдельный фильм самостоятелен, но является частью одной идеологической или культурной вселенной. У Павлова вселенная эта обширна.

Книга охватывает историю западного кинематографа от начала двадцатого века и до начала двадцать первого.

Включает в себя арт-хаус, массовый кинематограф, анимацию, порнографию. Автор исследует различия между модерном и постмодерном в кинематографе, становление таких жанров как «грайндхаус», явления вроде «культового кино» или порношика, политический подтекст в сериалах «Симпсоны», «Американский папаша» или «Южный парк», разбирает трансформацию значения образов зомби и вампиров в фильмах ужасов за два века (временами сильно удаляясь от основной темы книги — собственно кинематографа), изучает культурный контекст фильмов 70-х и 80-х годов, иногда сильно увлекаясь пересказом сюжетов. Отчасти, это дань поиску идеологии, отчасти — способ дать собственный оценочный комментарий.

Вообще, феномену идеологии как пронизывающему массовую культуру явлению Павлов придает большое значение. Критики неоднократно замечали, что автор находится под сильным влиянием словенского философа Славоя Жижека (в частности, его сборника «Киногид извращенца»), одной из самых громких «говорящих голов» со стороны «левых» и одновременно признанного специалиста в поиске идеологий где угодно и при каких угодно обстоятельствах. Жижека в книге Павлова действительно много. Четвертая глава «Постыдного удовольствия», хотя и номинально посвящена постмодернизму в кинематографе, фактически почти полностью посвящена Жижеку — если изъять из неё упоминания о кино вообще, она ничего не потеряет.

Кажется, что Павлов поставил перед собой интеллектуальную задачу запихать читателя в бадью, полную Жижека, и утопить его в ней.

Впрочем, это ощущение проходит, стоит автору переключиться на анализ конкретных примеров из массового кинематографа. Подход Павлова к анализу явления больше похож на анализ живописи — разбираются детали, а уже после делаются выводы, подгонки под желаемый нарратив нет. И тут становиться понятно, что аналитическое кредо Павлова довольно значительно отличается от постпсихоанализа Жижека. Павлов не так категоричен и не так безвкусно-назойлив. Это ключевое различие. Павлов вообще не пытается навязывать свою точку зрения. Убийство Жижека, его кулинария и последующее поглощение в книге Павлова происходит предельно тактично. Тут автор несколько похож на одного из героев своего исследования — Ганнибала Лектора, разбирающего сложную конструкцию путанного и непредсказуемого продукта на составные части, чтобы предложить его гостям.

И вот тут и начинаются вопросы, ответов на которые из текста книги не следует. Главный из них — с какой целью автор вообще решил опубликовать свою книгу? Представляется крайне сомнительным, что сугубо из просветительских соображений. В конце концов, большая часть текста в том или ином виде доступна, читаема и обсуждаема в сообществе интеллектуалов, кинокритиков и даже кинокритиков-интеллектуалов. Это и не попытка привить отечественному интеллектуальному сообществу понимание значительности кинематографа. Достаточно сравнить работу Павлова с текстами Джона Сибрука или Дэвида Брукса, чтобы понять, что ей не хватает для этого настойчивости и целостности, не говоря уже о довольно узкой теме исследования. Речь не идет даже о других формах неявного проявления идеологии, а о собственноручно поставленных национальных ограничениях (с другой стороны, конечно, глупо искать идеологию в советском или постперестроечном российском кино — её там никто и не скрывает).

Единственным разумным объяснением как объема рассматриваемых тем, так и структуры текста остается то, что книга Павлова может дать начало широкому изучению массовой культуры, а возможно и появлению новой национальной исследовательской школы.

В этом случае «Постыдное удовольствие» могло бы стать своего рода кодексом или методологическим руководством. Хорошо бы, если так.

Александр Павлов, «Постыдное удовольствие: философские и социально-политические интерпретации массового кинематографа», М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2014 — 360 с.