О вере и знании

Культуролог Алексей Чадаев о том, чем государство обязано церкви в вопросах народного просвещения.

1. Государство в сферу обучения залезло по историческим меркам недавно — по сути, его экспансия туда началась только в Новое время. До этого — вы таки удивитесь — главным ответственным за это дело институтом была Церковь. Хотя самый первый в Европе университет (появившийся, вопреки пропаганде, ни в какой не в Болонье, а вовсе даже в Константинополе в 9-м веке, даже раньше магрибского Аль-Карауина) был таки создан императорами, но бОльшую часть своей истории просуществовал под омофором патриархов. Ну то есть в тех случаях, когда образование не являлось частным делом, оно чаще всего было делом церковным. Процесс секуляризации образования растянулся на века — ленинский декрет об отделении школы от церкви даже сотню лет назад казался решительным и новаторским шагом, на который способны только настоящие отморозки — большевики.
2. Был еще один Иисус, живший в I веке и совершивший мировых масштабов деяние. В отличие от назаретского тезки, мы о нем ничего не знаем. А он, между прочим, первым в истории сумел реализовать на практике идею обязательного всеобщего образования — правда, на тот момент только среди мужчин. Это Иисус бен Гамла, первосвященник Храма, объявивший в 64 г. образование обязательным на уровне религиозной нормы. В результате чего в последующие 100 лет (не самых, мягко скажем, простых для еврейского народа) евреи добились стопроцентной грамотности среди мужчин и весьма высокой — уже тогда — среди женщин. Хотя еще среди персонажей евангелий умевших читать и писать почти не было — ни Иисус, ни апостолы (кроме Матфея) грамотой не владели. Платон идею всеобщего образования в «Государстве» предложил на четыре века раньше бен Гамлы, но попытка практической реализации «Государства» в Сиракузах привела к известным плачевным результатам. В этом смысле пальма первенства — все-таки у еврейского первосвященника.
3. В домонгольской Руси одним из непосредственных последствий принятия христианства стала массовая грамотность. И институтом, ее распространившим, стала, конечно же, церковь. Процент владеющих письменностью в Новгородской и Владимиро-Суздальской землях в XII веке был в разы выше, чем семь веков спустя. Основная причина деградации — не «иго», а серия ударов, нанесённых властью по церкви в XV–XVIII веках, которые ее практически уничтожили. В результате же задачи народного просвещения пришлось ставить в XIX веке с нуля, с того уровня, который был едва ли не при Владимире Киевском.
4. Самый интересный вопрос: в какой момент произошёл перелом — когда, в какой исторический момент церковь из распространителя грамотности, просвещения, знаний превратилась в символ обскурантизма и мракобесия? В Европе все более-менее понятно: Тридентский собор, контрреформация, инквизиция… И то, скажем, еще вопрос: иезуиты — больше просветители или мракобесы?

Но у нас разобраться куда сложнее. После Сергия Радонежского именно монастыри становятся у нас на очень долгое время центрами наук, искусств и технологий, а также обучения грамоте. Еще патриарх Макарий при Грозном организует книгопечатание, патриарх Филипп (который «филькина грамота») привозит в Москву в Соловков различные передовые для того времени технологии… А весь московский XVII век — это конфликт приезжих «умников» и «грамотеев» из Киева с местными, доморощенными — то, что привело в итоге к старообрядческому расколу. Но и те и те — попы и монахи! Других не было.

Пожалуй, разве что Ломоносов — первый известный в нашей истории чисто «светский» просветитель; но откуда взялся даже и Ломоносов? В 1692 году, за несколько лет до его рождения, архангельский архиепископ Афанасий создаёт в Холмогорах, откуда родом Михайло Васильевич, первую в русской истории обсерваторию. Надо ли удивляться, что подросток Миша пешком идёт оттуда через всю Россию за знаниями? И куда приходит? В Славяно-Греко-Латинскую академию, созданную Симеоном Полоцким и его учениками: первое в нашей истории высшее учебное заведение, но опять-таки церковное.

Пожалуй, только Великая Французская Революция, породившая, среди прочего, поток эмигрантов, ставших гувернерами для русских дворянских детей, создала сколь-нибудь заметную прослойку светской образованности. Лицеисты, Пушкин, декабристы. Но даже тогда, в начале XIX века, главным просветителем и, в частности, автором концепции того самого пушкинского Царскосельского Лицея оказался Михаил Сперанский — сын провинциального дьякона и сам бывший церковный служка, чтец-алтарник.

Собственно, мы всего-навсего два века существуем в контексте сугубо секулярной образованности. И вообще еще не жили в контексте образованности частной — светское образование у нас было и остаётся даже сейчас государственным: это верно и для XIX, и для XX, и для начала XXI веков.

И тем не менее сейчас картина мира, актуальная разве что для советской антирелигиозной пропаганды, что религия и образование суть вещи несовместимые — практически общее место.

Свет потухших звёзд, вот как я это понимаю. Емельян Ярославский умер, но дело его живет.

Источник