Новое слово в фашистской поэзии

Невинно убиенные объявляются богоугодными жертвами, попавшие под бомбардировку называются недочеловеками, любая смерть оправдывается, более того, молох войны требует все большего их числа.

На днях «Литературная газета» обратила внимание на поэзию двух «выдающихся» украинских литераторов, лауреатов «Русской премии» 2011 и 2010 годов Ильи Риссенберга и Бориса Херсонского. «Творчество» этих представителей украинской интеллигенции учит нас тому, что бомбы, стирающие с лица земли Горловку и Дебальцево, уничтожающие мирных жителей Донецкой и Луганской областей, на самом деле дождь святой. Вот, например:

«Стране Украйны радуется рать Всемирная; кремлятина — кромешна; Дерьмо ракет, кудерму оторнадь!..»

Или вот еще:

«Небесный человек: зеницы, вежды, / Мгновенья — истекают… Уе/б/лог / России проповедают невежды. По швам дотла разбоем бьёт стрелок. Ударь в Гула-ла-лагерь, град надежды, Ошеломлённый гневом хохолок!»

С литературной точки зрения подобные творения оценивать бессмысленно, т. к. стихи, мягко говоря, посредственные. Они хоть и написанные по-русски, но с великим и могучим имеют мало общего. Но вот посыл авторов очень симптоматичен: сразу бросается в глаза, что стихи наполнены дикой злобой и ненавистью. Да, украинские «пииты» теряют государство, но почему же они радуются убийствам мирных сограждан, например, женщины с младенцем в Горловке?

Это, пожалуй, самое удивительное в нынешней украинской национальной риторике: с одной стороны, очевидный фашизм и деление людей на категории, с другой — радость от гибели однокровных украинцев, которые всего-то лишь не хотели скакать по приказу, а значит, являются «москалями» или «недочеловеками».

Сказать сложно, куда уходят корни такой фашистской поэзии.

Даже Константин Симонов, который в свое время на волне всколыхнувшейся народной ненависти к немецко-фашистским захватчикам писал «сколько увидишь немца — столько убей», исходил из того, что это единственный способ защитить советскую землю от вторгшегося врага. В случае же с украинскими поэтами мы имеем прямо противоположный смысл. Будто фашисты пишут напутствия своим же войскам, вступающим на земли чужого государства: сжигайте все хатыни по пути. До такого даже геббельсовская пропаганда не дошла.

Украинские же националисты отбросили вообще все правила приличия и пошли куда дальше в промывании мозгов, чем Третий Рейх, который закрывал глаза на творимые на Восточном фронте зверства, но отнюдь не пытался их романтизировать. Украинские поэты, по сути, занимаются эстетической легализацией убийства мирных, ни в чем не провинившихся людей. По-моему, это верх цинизма и жестокости.

Впрочем, написать такие стихи одно, другое дело найдут ли они своих читателей? Как ни прискорбно, но находят. И в связи с этим возникает закономерный вопрос о психическом здоровье всей украинской нации, рукоплещущей такому творчеству.

Конечно, кто-то в ответ может припомнить русскую поэзию времен войны в Афганистане и Чечне, где также многое посвящено врагу.

Однако между, скажем, группой «Голубые береты» и украинскими лауреатами «Русской премии» есть существенная разница. Заключается она в том, что лирика наших (кстати говоря, воевавших лично) поэтов направлена, прежде всего, на экспликацию персональных душевных переживаний, описание трудного военного быта, горечь утраты, в крайнем случае, рессентимент. Но их лирика не расчеловечивает врага.

Вспомним, например, песню «Синяя река», в которой рассказывается том, как десантник попал в плен к душманам и подвергся пыткам. Это трагическое описание является лишь фоном для основного смысла — воспоминаний главного героя о матери. По тем же причинам нет чеченцев и в песне Шевчука «Мертвый город».

Дело в том, что враг для русских военных поэтов не является экзистенциальным диаволическим созданием, он абсолютно конкретен. Никакого смакования смерти врага нет даже в тех случаях, когда это сопутствует описанию. Никто не скачет в угаре, когда видит убитого неприятеля. В стихах нет дегуманизирующего начала, потому что есть понимание, что смерть и война — это всегда трагедия.

В «творчестве» же украинских поэтов мы видим обратное: невинно убиенные, объявляются богоугодными жертвами, попавшие под бомбардировку называются недочеловеками, любая смерть оправдывается, более того, молох войны требует все большего их числа.

На мой взгляд, сказать, что Геббельс рукоплещет в аду поэзии господ Херсонского и Риссенберга, значит преуменьшить.

До придуманных ими образов не дошли даже племена тутси и хуту в Руанде, вырезавшие за несколько месяцев половину населения своей страны.

И, что особенно печально, это произвольное оскотинивание происходит в формате хоть и плохой, но русскоязычной литературы. За которую когда-то награждали нашей национальной премией.