Информационные войны от Трои до Бахмута. Лекция 2. Пропаганда в Древней Греции

Центр политического анализа и социальных исследований продолжает публикацию курса лекций «Информационные войны от Трои до Бахмута: как противостоять деструктивной пропаганде».

История информационных войн от первых шагов человечества до современности, особенности использования пропаганды в наши дни, как распознавать пропаганду и как противостоять ей - обо всем об этом говорится в курсе лекций политолога, директора АНО Центр политического анализа и социальных исследований, доцента Финансового университета при Правительстве России, члена Общественной палаты Москвы Павла Данилина.

Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

 

Ахейская Греция

Множество примеров пропагандистской активности дает нам так называемый Троянский цикл. Цикл - это не только «Илиада» Гомера, ведь в ней описывается только полтора месяца военных событий. Остальную информацию о Троянской войне мы черпаем из античных трагедий, а также из иных источников, среди которых «Мифологическая библиотека» Аполлодора, «Одиссея», и некоторые другие. Читая как строки слепого старца, так и труды других авторов вроде Гигина и Аполлодора, мы видим там куда больше, чем пафосную историю о противостоянии Ахилла и Гектора. И так получается, что, проанализировав весь комплекс источников, мы наблюдаем скрывающийся за рассказом о падении Трои крах центра ахейской цивилизации – Микен. Правитель этого города-полиса, царь Агамемнон является объектом «черного пиара» и упорно дискредитируется всеми авторами «Троянского цикла».

История начинается с конфликта отца Агамемнона – Атрея и его брата – Фиеста, детей царя Пелопа. Изгнанные ранее из Микен, один из них – Атрей - занимался разведением скота, а второй – Фиест – возглавлял небольшой полис Мидеи, когда к ним прибыли гонцы звать на царство. Послы появились не просто так – они выполняли волю населения Микен, которое было сагитировано местным оракулом. Именно оракул объявил жителям Микен, что на троне нужны потомки Пелопа. Оракулы – вообще чуть ли не главные акторы информационных войн и кампаний в Древней Греции. И очевидно, что микенский оракул был кооптирован на сторону пелопидов, сумев склонить и население Микен к этому выбору. Судя по тому, что пост царя Микен все же получил именно Фиест, скорее всего оракул был лоялен к нему больше, чем к будущему отцу Агамемнона.

Атрей остается недовольным данным решением и привлекает на свою сторону силы природы. То ли будучи отличным астрономом и математиком, то ли еще по каким-то причинам, он предсказывает солнечное затмение и проводит пропагандистско-агитационную работу среди населения Микен. После явления чудес народ принимает решение об изгнании Фиеста. Но перед этим Атрей убивает сыновей Фиеста и приглашает своего брата на праздник, выставив на стол мясные блюда из детей брата. Фиест бежит из Микен и всю свою жизнь посвятит мести брату, который окажется притом не самым лучшим правителем. У Куна можно прочитать, что «прогневались боги на Атрея за совершенные им злодеяния. Чтобы наказать его, наслали они неурожай на Арголиду. Ничего не произрастало на тучных полях. Голод воцарился во владениях Атрея. Тысячами гибли жители. Обратился к оракулу Атрей, чтобы узнать о причине несчастья. Оракул дал ответ, что бедствие прекратится только тогда, когда будет возвращен в Микены Фиест»[1]. То есть, уже второй раз оракул высказывается в поддержку пелопидов, и во второй раз его пророчество касается Фиеста.

Дальнейшая история выглядит довольно дико – Атрей ищет брата, но находит его дочь. Дочь Фиеста рожает мальчика, Эгисфа который живет затем в Микенах при дворе Атрея. Его воспитывают как царевича. Вероятно, это было сделано во исполнение пророчества – Эгисф как потомок Фиеста живет в Микенах и тем самым легитимирует власть Атрея. Сам царь не забывает о брате. Его дети – Менелай и Агамемнон нашли старика Фиеста около Дельфийского оракула и привезли его в Микены. Так в третий раз на пути пелопидов встречается древний оракул.

Дальше события развиваются как будто в мексиканском сериале. Фиеста бросают в тюрьму, где к нему приходит семилетний Эгисф. Мальчика послал Атрей, чтобы тот убил пленника. Но Фиест убеждает Эгисфа, что является его дедом, и тогда мальчик возвращается и убивает царя. Власть тут же оказывается в руках у Фиеста, а Агамемнон и Менелай спокойно уезжают из Микен в Спарту. Спартанский царь Тиндарей вскоре помогает изгнанникам вернуться на родину, Фиеста вновь – теперь окончательно - изгоняют из Микен, и на трон восседает Агамемнон. В жены он берет дочь царя Спарты Клитемнестру, предварительно убив ее мужа и ребенка. Менелай остается в Спарте, женившись на второй дочери Тиндарея – прекрасной Елене.

Елене, по словам оракула Герофилы было суждено стать причиной большой войны, в которой греки объединятся против троянцев и разрушат город Трою (Илион). Всю Грецию того времени лихорадило – резко выросшее население и начало глобального похолодания стали причиной целой серии кризисов. Греки попытались найти выход из этих кризисов в крупномасштабной войне и целой серии грабительских и колонизаторских походов на соседей, которые переживали в этом время те же проблемы: перенаселение и сокращение урожаев.

Сватовство к прекрасной Елене многие рассматривают как первую общегреческую встречу, на которой и было принято решение о военном союзе. Царь Спарты Тиндарей, воспользовавшись советом Одиссея, обязал героев, сватавшихся к Елене, дать клятву о поддержке «счастливчика», которым оказался брат Агамемнона, Менелай.

Примерное в это же время из Микен в Мегары (в Аттику) переехал прорицатель Калхас (Калхант). Вполне возможно, Калхас и был тем самым оракулом, который давал пророчества, постоянно игравшие на руку семейству Фиеста. Именно тогда появляется пророчество Калхаса о том, что Трою можно будет взять только в том случае, если в битве будет принимать участие Ахиллес. Тогда же старец Нестор заявляет о том, что на войне против Трои не обойтись без Одиссея. То есть, мы видим, как лидеры общественного мнения собирают в ударный кулак всех, до кого могут дотянуться. Кого-то свадьбой, кого-то пророчеством, кого-то угрозами.

Со стороны троянцев тоже хватало оракулов и пророков. Небезызвестная Кассандра, дочь царя Приама, публично предсказала гибель Трои, за что ее даже подвергли заключению под стражей. Первая жена Париса, наяда Энона, также была прорицательницей и предсказывала, что путешествие Париса в Грецию повлечет за собой множество несчастий. Помимо Кассандры предостерегал от путешествия в Спарту Париса и его брат Гелен. Таким образом, как минимум два лидера общественного мнения из правящей семьи царя Трои и еще одна сторонняя пророчица выступали против поездки младшего сына Приама в Грецию. Скорее всего, эта «поездка» была отнюдь не дружеской. И члены правящего рода Илиона справедливо опасались ответного «визита вежливости» от ахейцев. Они публично заявляли о своем несогласии, но и сам Парис и его отец Приам, выступали за поход. Парис построил 9 кораблей и на них отплыл с командой. Следует отметить, что незадолго до тех событий с 18 кораблями Геракл осадил, а потом штурмом взял саму Трою.

В Спарте, как сообщают «Киприи», Парис «с помощью Афродиты соблазнил и увлек за собой прекрасную Елену. Кроме того, он погрузил на свои корабли и сокровища, похищенные им в гостеприимном доме спартанского царя»[2]. Это был casus belli, и война началась. Во главе коалиции греков встали обманутый и ограбленный Менелай и его брат Агамемнон.

Но с самого начала все пошло не так уж и гладко. Когда греки уже были готовы отплыть к Илиону из беотийского порта Авлиды, настал штиль. И вновь появляется оракул Калхас, который сообщает, что на лидера похода - Агамемнона - гневается Артемида. Умилостивить ее можно, только принеся в жертву дочь царя Ифигению. Войско требует от лидера этой жертвы, и Агамемнон соглашается. Ифигиню на алтаре режет тот самый Калхас. Правда, в мифе Ифигению с алтаря забрала богиня, но не стоит обольщаться – мать Ифигении Клитемнестра не простила своему мужу убийства собственной дочери. А перед нами вновь в качестве отчетливого примера информационного воздействия выступает оракул, который решает одновременно несколько задач – дискредитирует Агамемнона в глазах его родных и близких и наносит ему серьезнейший репутационный удар в войсках и среди элиты похода. Интересно также, что после жертвоприношения отнюдь не Агамемнон возглавил морской переход до Трои, а как раз Калхас.

В следующий раз мы встречаемся с пророчеством Калхаса уже во время осады. И вновь оно – это пророчество, высказано публично, и вновь направлено против Агамемнона. В греческом войске начался мор. Калхас объяснил этот мор тем, что его наслал Аполлон по просьбе жреца Хриза, у которого Агамемнон отнял дочь. По словам Калхаса, дочь необходимо вернуть «доколе к отцу не отпустят, без платы, свободной / Дщери его черноокой и в Хризу святой не представят / Жертвы стотельчей; тогда лишь мы бога на милость преклоним»[3]. Агамемнон в бешенстве, но не может противостоять общей воле вождей и героев. Он отдает свою добычу. И тут же, чтобы укрепить свои позиции, забирает у Ахиллеса плененную героем дочь царя Лирнесса Брисеиду. Ахилл в отместку отказывается от участия в сражениях. С этого момента и начинается «Илиада».

Творение Гомера, «Илиада» передает нам не только истории сражений, но и описание идеологических споров в рядах самих греков по поводу стратегии ведения войны и вообще ее необходимости. Описание народного собрания после ссоры Агамемнона и Ахилла – первый пример публичных риторических и политических споров, которые так популярны были у греков.

Началось все с того, что Агамемнон решил воспользоваться довольно сомнительным способом убеждения от противного в отношении толпы воинов. В своем выступлении перед народным собранием вождь похода сообщил, что видит поражение, и пора плыть домой. Агамемнон рассчитывал на то, что воины будут недовольны тем, что не получили достаточной добычи и будут требовать от него продолжения войны. На счастье, свой план с «притворным» призывом к отступлению, Агамемнон рассказал до начала народного собрания геронтам – старейшинам и вождям, попросив подстраховать его. Однако выступление царя чуть не закончилось катастрофой – обрадованные греки побежали готовиться к отплытию. Больше всего радовались этому аргивяне.

Причем, как мы знаем, благодаря Гомеру, простые воины, которые обычно не имели права слова, все же смогли высказаться на этом народном собрании, да и после его окончания продолжали агитировать за бегство от стен Трои. Известно, что воин из Аргоса Терсит выступил против царя Агамемнона и знати. В своей речи Терсит отмечет, что, в отличие от обычных воинов, Агамемнон имеет множество пленниц, медного оружия и посуды, золота, и все это за счет обычных воинов. Терсит угрожает бросить осаду: «Нет, недостойное дело, Бывши главою народа, в беды вовлекать нас, ахеян! Слабое робкое племя, ахеянки мы, не ахейцы! В домы свои отплывем, а его мы оставим под Троей»[4]. Будучи готовым к такому развитию событий, на народное собрание явился Одиссей, вооруженный царским скипетром. После выступления Терсита, он избил последнего тем самым жезлом Агамемнона.

Но прежде, чем начать избиение на публику, Одиссей заручился поддержкой аргивян. То есть, еще до того, как вмешался в спор, Одиссей провел идеологическую работу с коллегами Терсита. Одиссей «пошел к кораблям аргивян меднобронных. Там, властелина или знаменитого мужа встречая, К каждому он подходил и удерживал кроткою речью: Муж знаменитый, тебе ли, как робкому, страху вдаваться? Сядь, успокойся и сам, успокой и других меж народа». Помимо лести и позитива к богатым воинам Аргоса, у Одиссея были и четкие предложения к бедным аргивянам: «Смолкни, несчастный, воссядь и другие советы послушай, Боле почтенных, чем ты! Невоинственный муж и бессильный, Значущим ты никогда не бывал ни в боях, ни в советах». Одиссей указывает на ничтожную роль обычных воинов и повторяет предложение «не мутить воду», угрожая гневом Агамемнона: «Если он гневен, жестоко, быть может, поступит с народом». Ссылается на божественную роль царя: «Честь скиптроносца от Зевса, и любит его промыслитель», - и призывает к единству перед лицом неприятеля: «Нет в многовластии блага; да будет единый властитель». Такая работа с «электоратом» дала свои плоды, и помимо Терсита никто на собрании не стал выступать против Агамемнона. В случае с народным собранием в «Илиаде» мы видим довольно типичную форму агитации, принятую в античности – публичные выступления. Выступления ораторов вкупе с пророчествами оракулов – основные инструменты пропагандиста того времени.

Чтобы завершить с разбором пропагандистских практик времен Троянской войны, следует все же сказать, что после падения Трои Агамемнон вернулся в Микены, где в первый же вечер был зарезан собственной женой Клитемнестрой и племянником Эгисфом. Сын Агамемнона Орест получил от оракула приказ отомстить и убил Клитемнестру с Эгисфом. Так вновь оракул определил, кому править в Микенах!

Причудливо сплелись судьбы участников Троянской войны. Дискредитированный Агамемнон стал в глазах потомков похотливым чудовищем и олицетворением глупости власти. А Калхас, убивший на алтаре молодую девушку и настраивавший против царя Микен все окружение – в памяти поколений является мудрым оракулом. Мудрость Калхаса, впрочем, очевидна – в отличие от героев, вернувшихся в Грецию навстречу смерти, голоду и войнам, Калхас не стал плыть домой, а продолжил завоевания в Малой Азии и смог захватить часть Киликии.

 

Классическая Греция

Интересные примеры пропагандистского воздействия приводит нам история Древней Греции классического периода. В отличие от предыдущего периода, известного нам в основном по мифам, Гомеру и археологическим находкам на Крите и в Микенах, период классической античности известен нам гораздо лучше. И что касается пропаганды, то в этот период она представлена практически во всех своих ипостасях, за исключением разве что использования средств массовой информации.

Можно выделить следующие направления, которые использовали греки для пропаганды: нумизматическая пропаганда, монументальная пропаганда, пропаганда посредством распространения слухов и диффамация, историческая пропаганда, пропаганда посредством художественной литературы, включая драматические произведения, наглядная агитация в виде росписей на керамике, мозаик, картин и фресок, религиозная пропаганда, военная пропаганда и публичные речи.

Монеты – это базовый инструмент пропаганды для развитого общества. В Древней Греции – поскольку не существовало каких-то единых образований, многие полисы ковали собственные монеты. Чаще всего на одной стороне изображали бога – покровителя полиса, с другой – связанный с полисом символ. Типичный пример – тетрадрахма Афин. На аверсе изображалась в профиль богиня Афина, на реверсе – сова – символ мудрости и священная птица богини Афины, которая является символом мудрости. Надпись на тетрадрахме «АТЕ» - сокращение от названия «Атенайон» - самоназвание города. Одна из самых распространенных в Средиземноморье, эта монета символизировала статус главной морской державы и богатейшего торгового полиса в Древней Греции.

Тетрадрахма. Аттика, Афины, 454 – 404 гг до н.э.

В эллинистический период ценность пропаганды через монеты стала еще более очевидной. На золотом статере Александр Македонский отчеканил свой профиль на аверсе. А на реверсе поместил фигуру богини Ники – олицетворявшей победу. Рядом с Никой написано имя «Александр». Каждый, кто брал его в руки понимал – Македония победила – и это лидер мира того времени. После Александра многие главы эллинистических государств также чеканили собственный профиль на монетах.

Золотой статор Александра Македонского.

Монументальная пропаганда в Древней Греции – это тема не для одной научной работы. Но лучшим примером того, что именно вкладывали в смысл монументальной пропаганды сами греки, является цитата из Фукидида, приписываемая им Периклу. Слова гордости за создание нового, прекрасного образа Афин этот известнейший афинский лидер произнес на похоронах афинян, погибших в начале Пелопоннесской войны: «Столь великими деяниями мы засвидетельствовали могущество нашего города на удивление современникам и потомкам. Чтобы прославить нас, не нужно ни Гомера, ни какого-либо другого певца, который доставит своей поэзией преходящее наслаждение, но не найдет подтверждения в самой истине»[5]. И с ним соглашался Плутарх: «что доставило жителям всего больше удовольствия и послужило городу украшением, что приводило весь свет в изумление, что, наконец, является единственным доказательством того, что прославленное могущество Эллады и ее прежнее богатство не ложный слух, — это постройка величественных зданий»[6].

Действительно, как постройка пирамид в Египте стала символом величия и божественного статуса фараонов, так и строительство прекрасных зданий в Афинах стало символом величия этого города, укрепившегося к тому времени во главе созданной афинянами коалиции греческих полисов и образовавшего архе – морскую протоимперию. Перикл и архитектор Фидий возвели в Афинах на Акрополе Парфенон, Пропилеи, Эрехтейон и храм Афины – Паллады. Пропилеи были увенчаны фигурой Ники Аптерос – богини Бескрылой победы и покровителем города. Статуя Афины из бронзы была установлена Фидием за Пропилеями. Парфенон – храм Афины Девы – огромное сооружение на 46 колоннах и с идеальными пропорциями, учитывающими то, что смотреть на храм будут в основном с подножья холма. Эрехтейон – потрясающий шедевр архитектуры, кажущийся камерным на фоне Парфенона, эклектичный (сейчас такой стиль называется модерном), где нежные кариатиды держат на своих плечах тяжесть кровли. Не забыл Перикл и о самом важном здании для оказания влияния на умы афинян – при нем был построен Одеон – огромный амфитеатр для проведения музыкальных, певческих состязаний (использовался также и для общественных целей) с уникальной акустикой. Сожженный позднее он до нас не дошел.

Величественные сооружения Афин сослужили городу хорошую службу. Вплоть до XVII века Афины всерьез не разрушались в ходе боевых действий. Османский султан Мехмед II, захвативший город в 1458 году, был так поражен красотой его храмов, что даже издал фирман, запрещающий их разграбление и разрушение.

Интересный факт – в монументальной пропаганде использовались не только созданные шедевры, но и не созданные сооружения. Так, спартанцы отказывались от постройки укрепленных стен вокруг города. По словам Плутарха, давший спартанцам законы Ликург так говорил о городских стенах: «Лишь тот город не лишен укреплений, который окружен мужами, а не кирпичами»[7]. То есть, сила города заключается не в укреплениях, а в доблести его защитников.

Спартанцы вообще знали толк в пропаганде! Чего стоили их красные плащи! Как говорит Плутарх: «Во время войн спартанцы носили одежды красного цвета: во-первых, они считали этот цвет более мужественным, а во-вторых, им казалось, что кроваво-красный цвет должен нагонять ужас на не имеющих боевого опыта противников. Кроме того, если кто из спартанцев будет ранен, врагам это будет незаметно, так как сходство цветов позволит скрыть кровь»[8].

Плутарх приводит целый ряд историй из жизни спартанцев, которые были популярны среди греков, широко известны и во многом послужили для создания образа могучего и сурового полиса. Становление молодых воинов и их поведение, закалка тела и духа – все это стало примером для поколений потомков: «Воспитание было направлено к тому, чтобы юноши умели подчиняться и мужественно переносить страдания, а в битвах умирать или добиваться победы». «Обед у них такой скудный, что они, спасаясь от нужды, вынуждены быть дерзкими и ни перед чем не останавливаться». «Спартанцы считали, что получившие такое воспитание юноши будут лучше подготовлены к войне». «Спартанцам не разрешалось покидать пределы родины, чтобы они не могли приобщаться к чужеземным нравам и образу жизни людей, не получивших спартанского воспитания». Если «кто из граждан не проходил всех ступеней воспитания мальчиков, не имел гражданских прав». Очевидно, что все эти истории были частью машины пропаганды, которая работала на Спарту. Пусть и не осознанно, но спартанцы использовали инструменты информационной войны как для достижения победы в бою, так и не в меньшей мере для достижения победы без сражений.

Использование слухов носило как характер военной хитрости, так и использовалось в политической жизни полисов. В ходе Пелопоннесской войны использование слухов вышло на новый уровень. Пример афинского полководца Алкивиада показывает, как именно работали со слухами: «Алкивиад подступил к Византию, расторгшему союз с афинянами, и стал обносить город стеной. Анаксилай, Ликург и еще несколько человек уговорились с Алкивиадом, что сдадут ему город, а он пощадит жизнь и имущество византийцев; после этого, распустив слух, будто новые волнения в Ионии заставляют афинян уйти, он отплыл днем со всем флотом, но в ту же ночь возвратился, сошел на берег и, во главе тяжеловооруженных пехотинцев приблизившись к городской стене, притаился». Алкивиаду удалось, используя слухи заставить противника поверить в реальность отступления эскадры афинян, а затем он воспользовался этим для захвата города[9].

В комедии Арстофана «Лягушки» раб Ксанфий обсуждает с рабом Эаком быт прислуги и восхищается мастерством последнего: «О Зевс рабов! А болтовню хозяйскую подслушивать?». Эак самодовольно отвечает: «Люблю до сумасшествия»! Ксанфий спрашивает, передает ли тот услышанное: «И за дверьми выбалтывать?» И Эак соглашается, что он, действительно, постоянно рассказывает на публике, что говорят его хозяева: «И как еще! Мне это слаще, чем валяться с бабою». В шутливой форме Аристофан передает реальное положение дел – рабы доносили на хозяев, распускали о них слухи, и даже свидетельствовали в суде с целью отомстить господам. Интересно, что богиня, олицетворявшая сплетни и слухи звалась Фемой. Мы же сегодня называем распространение слухов для дискредитации человека диффамацией.

Диффамация бывает нескольких типов: умышленное распространение заведомо ложных порочащих сведений; неумышленное распространение ложных или порочащих сведений; распространение правдивых порочащих сведений. Примеры использования диффамации в Древней Греции легко можно получить из прочтения выступлений известных ораторов того времени.

Важной составляющей пропаганды была литература, искусство и спорт. Многое можно сказать про Олимпийские игры, но факт в том, что победы на соревнованиях считались важными и для реальной политики. Чем больше победителей дал тот или иной полис, тем лучше, соответственно, в этом полисе поставлено воспитание молодежи и тем эффективнее тренируются воины. Неудивительно, что в списках победителей с середины VIII и вплоть до середины VI веков до н.э. первенство в половине случаев оставалось за спартанцами. И даже когда Олимпийские игры стали частью Панэллинских игр (с Пифийскими, Немейскими и Истмийскими), пелопоннессцы занимали значительную часть победного списка.

Проходившие с 776 г. до н. э. до 393 года н. э. Олимпийские игры даже стали точкой отсчета, служили определением дат, периодов времени. Всего было проведено 292 четырёхлетних цикла Олимпиад, и указание «в третий год такой-то Олимпиады» лучшим образом помогает точной датировке. Но речь не только об истории. Ведь, если нечто являет собой точку отсчета, отправной момент, то его воздействие на массы не может не быть серьезным. «От сотворения мира», «От основания города», «От Рождества Христова», «От Хиджры», «От эры Шаливаханы», «От дня просветления Будды», «От прихода к власти Цинь Ши Хуань-Ди». Все эти форматы летоисчисления объединяет одно – они маркируют тот или иной формат единства тех, кто соглашается с этим летоисчислением, будь то христиане, древние римляне, китайцы или мусульмане. Так же и с Олимпийскими играми. Решение греков считать года по Олимпиадам – это само по себе уже событие огромного пропагандистского значения.

В многообразном мире древней пропаганды существовало множество инструментов. На микроуровне работали роспись по керамике, картины, мозаики, фрески – многое из этого, увы, до нас не дошло. Как и многие шедевры античной пропаганды – а именно ораторские речи и литературные произведения.

Как мы сегодня понимаем, одним из наиболее сильных инструментов пропаганды того времени было слово. И речь здесь может идти как об актуальной пропаганде, ставшей бессмертной благодаря таланту – речь идет о комедиях и трагедиях. Из комедий до нас дошли 11 произведений Аристофана (остальные комедии этого автора и других греков известны лишь по отрывкам), среди которых особую роль играет «Лисистрата» - произведение, написанное в 411 году после сицилийской катастрофы – гибели экспедиционного корпуса афинян под Сиракузами. Антивоенный пафос, пронизывающий комедию, вплоть до современности является образом для вдохновения.

Трагедии в Древней Греции (особенно произведения трех гениев - Эсхила, Софокла и Еврипида) несут в себе острый публицистический заряд, отражавший противоречия современности, в которой жили авторы. Эсхил описывает господство знати и незыблемость порядков. Его можно назвать певцом охранительского и консервативного дискурса. Софокл – вдохновленный и при этом ужаснувшийся происходившими на его глазах греко-персидскими войнами, рисует картину столкновения сильных характеров и противоречивых взглядов. Произведения Софокла динамичны, хотя и тяжеловесны, совсем как набиравшая мощь афинская держава. Младший современник Софокла – Еврипид, во многом разочаровавшийся, рисует своих героев без прикрас, создавая из них сложные и неоднозначные персонажи.

Это тем более важно, что отнюдь не все в Афинах с радостью принимали перемены. И не все были счастливы видеть резко возросшую роль этого полиса в жизни Греции. Вот, к примеру, что говорили некоторые афиняне Периклу по поводу его большой стройки, на которую он щедро давал деньги из общегреческой казны, которую афиняне перевезли из Дельф в свой город: «Эллины понимают, что они терпят страшное насилие и подвергаются открытой тирании, видя, что на вносимые ими по принуждению деньги, предназначенные для войны, мы золотим и наряжаем город, точно женщину-щеголиху, обвешивая его дорогим мрамором, статуями богов и храмами, стоящими тысячи талантов».[10] Сегодня нам трудно понять все те намеки, которыми были, безусловно, переполнены драматические произведения того времени. Зачастую мы не способны увидеть и то, что скрывалось за первым слоем этих текстов. Но нет сомнений, что современники «читали», точнее, слушали их и легко считывали информацию, которую тот или иной автор хотел до них донести. И власти не могли не использовать этот инструмент. Не зря Перикл постановил выделять гражданам определенные суммы из государственной казны на посещение театра.

Но, конечно же, особое воздействия на греков оказывали исторические и публицистические труды великих писателей того времени. «История» Геродота – это пропагандистский памфлет высочайшего качества, поставивший в центр вселенной греков и их историю, и расположивший на орбите все остальное. На сотни поколений вперед этот труд формирует паттерны определенного – европоцентристского сознания. Где есть «мы» и есть «варвары», обычно с востока. Не менее важную функцию выполняла «История» Фукидида. Великий писатель, он создавал свой труд о том, что сам видел и сам пережил. Поражение Афин в войне со Спартой требовало осмысления и описания. Именно Фукидид, как участник первого этапа Пелопоннесской войны, смог подняться над полисным сознанием и представить широкое полотно событий, происходивших по всей Греции и за ее пределами. Это прекрасный исторический труд и одновременно свидетельство эпохи о том, как люди говорили, что думали и как воспринимали происходившее. Фукидид задал такую высокую планку в своей «Истории», что превзойти ее крайне трудно.

Его «преемник», продолжатель описания событий Пелопоннесской войны – Ксенофонт, в своих работах не скрывает «лаконофильства» - то есть, увлечения Спартой. Он превозносит победы спартанцев. Но не забывает и о том, что Лакония не всесильна. В своем «Анабазисе» он показывает, как спартанские военачальники растерялись, но вместе греки способны вынести все и одержать победы там, где всегда раньше ждала смерть. Не секрет, что именно «Анабазис» стал настольной книгой македонских вождей, разглядевших в ней то, что впоследствии станет основой для победного шествия македонских фаланг по Персии – а именно силу единства греков, способность различных родов войск взаимодействовать и главное – проблемы логистики, отсутствия единства и проблемы управления у персов. Наконец, «Киропедия» Ксенофонта - это великолепная работа, посвященная правильному воспитанию молодого поколения. Являющаяся отсылкой к спартанскому воспитанию, она стала образцом для педагогов Греции, Рима и даже Средних веков.

Более поздние греческие авторы эллинистического и римского периодов, такие как Полибий, Диодор, Плутарх, Арриан также в своих трудах выполняли определенный политический заказ. В особенности явно это читается в работах Плутарха. Но все же это чуть более поздний период, о котором следует и говорить отдельно. Но каждая историческая работа дает нам бесценные сведения о том, каким образом осуществлялись информационные воздействия того времени, как управляли людьми, какие средства и методы использовали для пропаганды.

Примеры военной пропаганды дает нам сочинение Геродота «История». В нем рассказывается, как во время греко-персидских войн Персия, подавив восстание в ионических городах, расположенных в Малой Азии, намеревалась нанести удар по Афинам и Спарте, которые отказались покориться персидскому царю Ксерксу. Тот собрал многочисленную армию, в которую включил также и греков из полисов в Малой Азии. По ходу движения армии противника, афиняне высекли на скалах надписи следующего содержания: «Ионяне! Вы поступаете несправедливо, идя войной на своих предков и помогая варварам поработить Элладу. Переходите скорей на нашу сторону! Если же это невозможно, то, по крайней мере, хоть сами не сражайтесь против нас и упросите карийцев поступить так же. А если не сможете сделать ни того, ни другого, если вы скованы слишком тяжелой цепью принуждения и не можете ее сбросить, то сражайтесь, как трусы, когда дело дойдет до битвы»[11].

Распространением подобных воззваний афиняне добивались сразу нескольких целей. Во-первых, если иметь в виду адресантом ионян, они получали существенное снижение мотивации участвовать в войне среди части персидского войска. Если же иметь в виду адресата в лице царя Ксеркса, то афиняне добивались этими посланиями того, что Ксеркс перестанет доверять части своего войска, а также был бы вынужден, с одной стороны, отряжать соглядатаев за ионийцами, а, с другой стороны, держать силы, пригодные для возможного подавления бунта ионийцев. Об этом прямо говорит и сам Геродот: «Фемистокл, как я думаю, написал это с двойным умыслом: либо ионяне изменят персам и перейдут к эллинам (если это воззвание Фемистокла останется неизвестным царю), либо Ксеркс, получив донесение об этом, возьмет ионян под подозрение и сам не позволит им участвовать в морских битвах»[12]. Перед нами очевидный пример использования наглядной агитации в целях достижения комплексного результата.

Еще один факт применения психологического воздействия на противника со стороны Фемистокла можно найти в «Жизнеописаниях» Плутарха. Комплексное применение нескольких методов пропаганды в преддверии Саламинского сражения в исполнении Фемистокла интересно именно тем, что они являются частью большого замысла, реализуются в связке и приводят к желаемому результату.

По Плутарху, Фемистокл хотел дать сражение в Саламинском проливе, но спартанский командующий выступил против и решил отвести флот к Пелопоннесу. Для того, чтобы противодействовать плану спартанцев, Фемистокл предпринял ряд мер, чтобы добиться начала сражения на выбранной позиции, так как он был уверен в том, что корабли греков лучше, греки знают рельеф дна, да и выучка у экипажей несравнима.

Среди рабов Фесмистокла был преданный ему перс по имени Сикинн, воспитатель его детей. Фемистокл послал этого раба к персидскому царю и велел передать: «Афинский военачальник Фемистокл переходит на сторону царя, первый извещает его о том, что эллины хотят бежать, и советует ему не дать им убежать, а напасть на них, пока они находятся в тревоге по случаю отсутствия сухопутного войска, и уничтожить их морские силы»[13]. Здесь перед нами как пример военной хитрости, так и одна из пропагандистских составляющих информационной войны. Но это не дезинформация, так как Фемистокл передал правду. С другой стороны, указав ложные цели командующего флотом, Фемистокл побудил Ксеркса к действиям, выгодным ему. Ксеркс закрыл выходы из пролива и заставил флот греков сразиться с персами. Одновременно с этими действиями персов, Фемистокл добился роста морального духа среди афинских моряков. Поскольку для афинян жизненно важно было победить именно здесь, а не пытаться бежать – ведь на соседнем острове Саламин остались их жены и дети. В случае поражения греческого флота они будут либо убиты, либо проданы в рабство.

Важной составляющей плана Фемистокла стало еще и то, что, увидев бедственное положение афинян, изгнанная из города оппозиция принимает решение оказать помощь своим соотечественникам. И перед боем во флот вливаются профессиональные и опытные военные – изгнанники. Среди изгнанников - противник Фемистокла аристократ Аристид. Фемистокл раскрывает своему противнику замысел боя и просит оказать ему поддержку: «Так как он пользуется большим доверием, помочь ему удержать эллинов и приложить со своей стороны все усилия к тому, чтобы они дали сражение в проливе. Аристид одобрил план Фемистокла, ходил к другим стратегам и триерархам и побуждал их к сражению. Они все-таки еще не верили его сообщению, как вдруг пришла теносская триера, и принесла известие об окружении. Вследствие этого, наряду с необходимостью, еще и злоба заставила эллинов решиться на сражение»[14]. Таким образом, Аристид, имея значительное влияние на спартанцев и прочих союзников, провел агитационную работу среди командиров кораблей, внушая им ту же уверенность в победе, что царила и среди афинян. То есть, Фемистокл использовал прием агитации и пропаганды посредством вовлечения ЛОМов – лидеров общественного мнения.

Еще одно действие Фемистокла, вызывающее сегодня возмущение и непонимание у публики, да и самими афинянами впоследствии оценивавшееся неоднозначно – принесение человеческих жертв перед сражением. У Плутарха оно описано следующим образом. Когда перед началом битвы в лагере греков Фемистокл приносил жертвы богам, к алтарю подвели трех пленников — красивых и богато одетых юношей. Это были племянники Ксеркса, захваченные накануне. При приближении пленников огонь на жертвеннике вспыхнул особенно ярко, что считалось добрым предзнаменованием. Жрец подошел к Фемистоклу, вложил ему в руку жертвенный нож и повелел заколоть всех троих персов в честь бога Диониса-Сыроядца, которому в глубочайшей древности приносили в жертву не только животных, но и людей. Сообщается, что Фемистокл пришел в ужас, так как подобные жертвы не приносились давно, однако, учитывая, что необходимо было укрепить воинский дух перед битвой, исполнил требование жреца. Этот поступок был призван поднять моральный дух своих воинов, нервничавших перед битвой. Плутарх так описывает это: «толпа ожидает спасения больше от чего-то противоречащего рассудку, чем от согласного с ним: все в один голос стали взывать к богу и, подведя пленников к алтарю, заставили, как приказал прорицатель, совершить жертвоприношение»[15]. Также греки рассчитывали, что убийство родственников персидского царя пошатнет моральный дух полководцев противника и повлияет на их здравомыслие. Обе цели были достигнуты, хотя после завершения войны Фемистокл стыдился своего поступка.

Вместе с тем, следует признать, что комплекс предпринятых мер привел к тому, что перед началом сражения с персидским флотом Фемистоклу удалось достичь всех поставленных перед собой целей. Таким образом, поражение персов в Саламинском сражении было достигнуто не в последнюю очередь благодаря пропагандистским усилиям греческого полководца.

Древним полководцам приходилось так или иначе, но постоянно учитывать религиозность и экзальтацию своих воинов. Если, как мы видели в истории с Троей, судьбой целой династии пелопидов управляли оракулы, странно было бы ожидать, что прорицатели и жрецы не будут вмешиваться в военные кампании. Пропагандистское воздействие посредством использования религиозных чувств – это то, что было доступно только для выдающихся и популярных полководцев. Обычные военачальники, конечно, не могли и мечтать управлять божественным началом. Но и некоторые из них также в свою очередь, для достижения победы могли противостоять и вере и суевериям.

Римлянин Секст Юлий Фронтин в «Стратегемах» посвятил целых два раздела разбору того, как посредством воздействия на религиозные чувства добиваться преимущества в сражениях. Названия этих разделов говорят сами за себя: «Как создать боевое настроение в войске» и «Как рассеять страх, внушенный солдатам неблагоприятными предзнаменованиями». Поднять боевой дух, по словам Фронтина, можно было, дав воинам понять, что боги на их стороне. Сделать это можно было разными способами, отнюдь не всегда честными. История про Перикла, лидера Афин показательна в этом смысле: «Перикл, вождь афинян, готовясь к бою, заметил рощу, откуда можно было видеть оба фронта. Роща была чрезвычайно густая и глухая; это было пустынное место, посвященное Плутону. Здесь он поставил во весь рост в колеснице, запряженной белоснежными конями, человека громадного роста на очень высоких котурнах, в пурпурном одеянии и с роскошной шевелюрой; он должен был при боевом сигнале выехать вперед, обратиться по имени к Периклу и ободрить его, заявляя, что боги явились на помощь афинянам; в результате чуть ли не до того, как было пущено первое копье, враги обратили тыл»[16]. Воодушевление и запугивание в одном флаконе.

Не менее циничная история из практики Александра Македонского. Великий завоеватель «перед принесением жертвы исписал краской руку гаруспика, которую тот должен был приложить к внутренностям жертвы; письмена гласили, что Александру даруется победа. Когда эти письмена отпечатались на теплой печени и царь показал их воинам, он поднял их дух, поскольку бог якобы обещал победу»[17].

Борьба с неблагоприятными знамениями куда сложнее. Она требует от полководца быстрой реакции, острого ума и крепкого слова. То, что действовать надо моментально – понимали все полководцы. Показательна история беотийского полководца Эпаминонда, неоднократно сталкивавшегося с плохими пророчествами и знамениями. «Солдаты фиванца Эпаминонда опечалились, так как ветер сорвал украшение в виде повязки, свисавшее с его копья, и отнес его на гробницу какого-то лакедемонянина. Эпаминонд сказал: “Не бойтесь, воины; это предвещает лакедемонянам гибель; уже гробницы украшаются для похорон”»[18]. Для Эпаминонда такая реакция была тем более важна, что Фивы вели войну с самым сильным и умелым врагом того времени – со Спартой. И любой знак верующие греки истолковывали так, что это толкование поднимало тревожность и роняло боевой дух. Фиванскому лидеру было необходимо постоянно принимать меры для поддержки высокого воинского духа.

Иногда работало и рациональное объяснение тех или иных негативных предсказаний. Тот же Перикл, который использовал «лже-Посейдона», как-то раз был вынужден прочитать своим воинам целую лекцию по физике: «Перикл, когда в его лагерь попала молния и напугала солдат, созвал сходку, в присутствии всех ударил камнем о камень и высек огонь; он успокоил волнение, разъяснив, что таким же образом от столкновения облаков рождается молния»[19].

Негативные пророчества и приметы можно было и высмеивать. Остроумные и вовремя сказанные слова были способны пресечь слухи и панику, перебив негатив. «Когда афинянин Тимофей собирался дать морской бой керкирцам, его кормчий начал было давать отбой уже выступавшему флоту, так как кто-то из гребцов чихнул. Тимофей сказал ему: “Ты удивляешься, что из стольких тысяч людей один простудился”»[20]. Аналогичная история есть и у уже упоминавшегося выше Эпаминонда: «Однажды, когда перед сражением против лакедемонян упал стул, на котором он сидел, и смущенные солдаты все истолковали это, как дурное предзнаменование, Эпаминонд сказал: “Воистину, нам запрещается сидеть”»[21].

Использование суеверий и плохих знамений для поднятия воинского духа – это способность поистине великих полководцев. Тот же Эпаминонд «когда упавший ночью с неба метеор напугал тех, кто заметил его, сказал: “Боги явили нам этот свет”», - очевидно, смог пресечь панику в своих войсках. Примерно так же поступил и один из лучших афинских военачальников IV века до нашей эры Хабрий: «Когда афинянин Хабрий готовился к морскому бою, перед его кораблем упала молния, и солдаты испугались такого предзнаменования; Хабрий заявил: “Теперь особенно надо вступить в бой, так как величайший из богов – Юпитер – обнаружил, что он явился к нашему флоту”»[22].

Военная пропаганда в Греции достигла больших высот. Но и гражданская пропаганда - информационное воздействие на нонкомбатантов - было развито также на высоком уровне. И здесь речь шла, в первую очередь, о риторике. Историк Фукидид, современник и очевидец, а также участник Пелопоннесской войны, написал «Историю», в которой подробно зафиксировал все перипетии войны Спарты и Афин. Эта война вспыхнула в 431 году до н.э. и велась почти 30 лет – до 404 года до н.э. «История» Фукидида – прекрасный образец использования риторики в пропагандистских целях.

Пожалуй, лучшим примером пропагандистского воздействия оратора на свое население является речь Перикла на похоронах афинских воинов: «В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим: государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь не скрытое, воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и тем не менее с неменьшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. Вот доказательство этому: лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое достояние. Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем флоте, и на суше высылаем наших граждан на многие предприятия»[23].

Перикл произнес эту речь над могилами афинских воинов. Это были первые жертвы начавшейся Пелопоннесской войны. И для Перикла было крайне важно вдохнуть в население города отвагу и желание продолжать войну до победного конца. В этой речи ему необходимо поддержать моральный дух афинян и убедить их в том, что жертвы, которые понесли Афины, не будут ни напрасны, ни чрезмерными. В части своей речи, посвященной военному делу в Афинах, Перикл подчеркивал такие аспекты, как бесстрашность афинян, их многочисленность и высокий боевой дух, а также успешное ведение войн с иными племенами. Все это должно было поддержать боевой дух на должной высоте и снизить недовольство в связи с «экстерналиями» войны. Важной задачей было также дискредитировать Спарту, показать ее как полис, не такой сильный, как о нем принято говорить. Всех этих целей удалось добиться в ходе выступления Перикла.

В книге Фукидида приведено множество речей известных политиков. Большая часть из них – выдумана, но некоторые являются пересказом, действительно произнесенных перед афинским демосом речей послов других полисов и речей военных вождей перед битвами, свидетелем которым был сам Фукидид.

Типичным примером пропагандистской работы в античной Греции можно назвать деятельность известных ораторов. Александрийскими учёными III—II веков до н. э. Аристофаном Византийским и Аристархом Самофракийским были выделены десять лучших ораторов Древней Греции, составивших так называемый «канон ораторов». Среди них Антифонт, Андокид, Лисий, Исократ, Исей, Демосфен, Эсхин, Ликург, Гиперид, Динарх. От всех из них остались речи, которые они писали или произносили. Наибольшую популярность имеет среди них всех, конечно, Демосфен, который своим ораторским искусством попортил немало крови македонскому царю Филиппу, отцу Великого Александра. Известны выступления Демосфена против Филиппа под названием «филиппики». Это слово стало даже нарицательным.

Наибольшего успеха Демосфену удалось достичь, произнеся вторую филиппику, которая привела к тому, что царю Македонии Филиппу II не удалось договориться с аргивянами и мессенцами. Интересно, что в своей политической деятельности Демосфен столкнулся с еще одним оратором – Эсхином. Эсхин был участником первого посольства афинян к Филиппу и именно он убедил греков впервые объединиться против македонцев. В ходе первого посольства Эсхин сумел убедить Филиппа принять условия послов, после чего понял, что противостояние с Македонией не несет ничего хорошего для греков. Поэтому в ходе второго посольства Эсхин делал все, чтобы затянуть время. Это вызвало негодование у Демосфена и стало поводом для обвинений в измене Эсхина со стороны последнего. Дважды Эсхин одерживал победы над Демосфеном, в пух и прах разбивая его обвинения.

Тем не менее именно Демосфену своими речами удалось сподвигнуть греков на образование широкого антимакедонского союза. Поначалу греческие войска имели некоторый успех, а Демосфену сограждане даже преподнесли золотой венок. Но Македония была объективно сильнее греческих полисов и нанесла военное поражение объединенным силам греков при Херонее (338 год до н.э.). Эсхин, ставший олицетворением промакедонской партии в Афинах, как раз и решил свести счеты с Демосфеном. Возжелав растоптать противника, он выдвинул серьезные обвинения в отношении Демосфена. Его третья речь, входящая в состав «трех граций», однако, не была столь убедительна. Демосфен победил, произнеся знаменитую речь «О венке», а Эсхин, получил штраф, был приговорен к процедуре «гражданского бесчестия», и отправился в изгнание. Споры Демосфена и Эсхина собирались слушать десятки тысяч греков, а тексты этих речей записаны и расходились по всем полисам.

Речь Демосфена «О венке» интересна тем, что, хотя формально относится к судебным спорам (оратора обвинили в коррупции и ненадлежащем исполнении обязанностей), на самом деле (как и большинство речей Демосфена) является политическим памфлетом. Произнесенная в 330 году до н. э., она стала символом стремления Афин к свободе и обоснованием права Демосфена проводить антимакедонскую политику. В речи «О венке» задачей Демосфена было доказать, во-первых, что все, что он делал – было сделано во благо Афин. Во-вторых, что не менее важно, - то, что его действия не привели к ухудшению положения Афин, даже несмотря на победы Филиппа.

Демосфен подходит к этой аргументации с нескольких сторон. Вот он говорит о наличии агентов влияния македонцев: «У Филиппа было, граждане афинские, важное преимущество. Действительно, у греков - не у каких-нибудь одних, но у всех одинаково - оказался такой урожай предателей, взяточников и богопротивных людей, какого никогда еще не бывало прежде, насколько помнят люди. Их он и взял себе в соратники и сотрудники и с помощью их довел греков, у которых и прежде были плохие отношения и нелады друг с другом, до еще худшего состояния, одних обманывая, другим что-нибудь давая, третьих всеми способами обольщая, и таким образом разделил их на много партий, а между тем для всех польза была в одном - не допускать, чтобы он становился сильным»[24]. Этим Демосфен показывает, что македонцы стремились внести раздор как между полисами, так и внутри всякого полиса.

Статуя Демосфена. Римская копия греческого оригинала Полиевкта 280 г. до н. э. Рим, Ватиканские музеи

Демосфен заявляет, что выбор, который сделали афиняне, желая противопоставить Филиппу коалицию, был правильным: «Какой же образ поведения и какой образ действия нашему государству следовало предпочесть? Что же, по-твоему, Эсхин, наше государство должно было отказаться от своего самосознания и чувства собственного достоинства, и в одном ряду с фессалийцами и долопами помогать Филиппу в достижении власти над греками, попирая при этом славу и честь своих предков? Или, хотя и не делать этого (ведь это было бы поистине ужасно!), но все-таки, видя неизбежность такого оборота дел в том случае, если никто не остановит Филиппа, и, как естественно, уже задолго предугадывая это, спокойно допустить происходящее?»[25] Здесь идет речь о моральных императивах и об идее свободы Афин.

Однако Афины проиграли. И Демосфену надо объяснить, почему же выбор сопротивления не был ошибочным: «Мне хотелось бы спросить того, кто особенно сильно порицает случившееся, - как он желал бы, на чью сторону, по его мнению, должно было стать наше государство, на ту ли, которая несет на себе также вину за постигшие греков несчастья и позор - к ней можно причислить фессалийцев и их сторонников, - или на ту, которая допустила такое положение в расчете на свои собственные выгоды - сюда мы можем отнести аркадян, мессенцев и аргосцев»[26]. Оратор предлагает два варианта выбора, которые были, по его мнению, худшими, чем тот, что сделали афиняне – помогать Македонии или не вмешиваться.

Этого, впрочем, недостаточно для того, чтобы убедить демос. Ведь, одними нравственными императивами сыт не будешь. И Демосфен продолжает убеждение: «Однако и из этих народов многие, или лучше сказать все, нашли конец худший, чем мы. И в самом деле, если бы Филипп, одержав победу, сейчас же ушел и после этого стал держаться спокойно, не причиняя никакой обиды никому ни из своих союзников, ни из остальных греков, тогда было бы какое-нибудь основание, чтобы жаловаться и обвинять тех, кто оказал сопротивление его действиям; но раз он у всех одинаково отнял честь, гегемонию и свободу, - более того, даже политическую самостоятельность, у кого только мог, - тогда разве не было самым благородным то решение, которое вы приняли, послушавшись меня?»[27] Риторический прием Демосфена позволяет афинянам согласиться с тем, что сопротивление Македонии было в данных обстоятельствах действительно, лучшим выбором, поскольку, в отличие от полисов-коллаборантов, Афины лишились свободы, лишь уступив военной силе. А потому – сохраняют среди греческих полисов, безусловный авторитет.

Опровергнув все обвинения и дав отпор Эсхину, Демосфен завершил свою речь блистательным заявлением о сути патриотизма: «Два качества, граждане афинские, необходимы для всякого порядочного по природе гражданина (так ведь всего безобиднее будет мне выразиться про самого себя): в пору могущества поддерживать у своего государства стремление к благородству и первенству, при всех же вообще условиях и при всяком положении сохранять к нему преданность - она зависит от природы, а власть и сила от других условий»[28]. В тот день более 80% голосов получил Демосфен, и менее 20% досталось Эсхину. Триумф великого оратора. Триумф высокопрофессионального пропагандиста.

Но дальнейшая участь Демосфена была трагичной. Как ни странно, но его щадили македонские цари: и Филипп, и Александр Великий. Усмирив восстание Фив, поднятое против Александра при помощи Демосфена, великий завоеватель потребовал выдачи оратора. Но афинские послы упросили Александра не казнить Демосфена, и македонянин согласился. Правда, после этого звезда Демосфена начала катиться к закату. Против него были выдвинуты различные обвинения, его приговорили к уплате огромного штрафа, и оратор отправился в изгнание. Когда умер Александр Македонский, вернувшись на родину после нескольких лет изгнания, Демосфен снова начал сколачивать антимакедонскую коалицию. Но диадохи – полководцы Александра – совершенно не собирались терпеть то, что готовы были сносить цари. Один из диадохов - Антипатр повел войска на Афины. Демосфен бежал из города. И Антипатр потребовал, чтобы афиняне вынесли достойный приговор «мутящему воду» оратору. В 322 году до нашей эры народ Афин согласился с этим требованием и вынес смертный приговор как Демосфену, так и его сторонникам. За ними были отправлены охотники за головами. Окруженный врагами, Демосфен принял яд в храме Посейдона.

Пример Демосфена показывает, насколько важным искусством в Древней Греции было ораторство. Это была составная часть пропаганды и, пожалуй, главный инструмент воздействия на общество вплоть до изобретения средств массовой коммуникации.

Продолжение следует.