Гравитация успеха и кризис средних государств

В последнее время мне повезло несколько раз бывать в странах Латинской Америки и общаться с самыми разными людьми из малопересекающихся страт общества.

Ровно год назад я посетил Аргентину, и сейчас, переосмысляя увиденное, могу поделиться наблюдение о новом набирающем силы тренде кризиса ценности суверенитета, который я обнаружил в Аргентинском обществе. Это наблюдение носит чисто эмпирический характер и не претендует на научный статус, однако схожесть ряда экономических параметров стран с экономикой и политическими системами похожими на Аргентинскую дает возможность предположить, что существует элемент мировой политической трансформации, который можно назвать и отложенным последствием глобализации и кризисом средних государств.

Важнейшей вводной, перед разговором о национальной экономике и политической системе является текущая динамика человеческого ресурса, главного подспорья как в описании текущей ситуации, так и в предиктивной аналитике. А одним из ключевых динамических параметров человеческого ресурса является миграция, и тут у Аргентины сложилась уникальная для Латинской Америки ситуация. Аргентина остается одной из немногих стран, где количество приехавших иммигрантов выше, чем количество убывших.

Другой важнейший показатель человеческого ресурса - более-менее эффективно работающая модель представительной демократии. Времена безраздельной власти милитаризованного генералитета (хунт) остались в далеком прошлом, сделав мощную прививку для национального самосознания. Тем не менее, как и в других странах Латинской Америки, в Аргентине новейшего времени происходит быстрая ротация властей из элитных кланов вполне устоявшегося истеблишмента. Маурисио Макри, президент страны с 2015 по 2017 годы, бывший Мэр Буэнос-Айреса и представитель итальянской семьи промышленников и строителей, а его противники - перонисты, во главе с президентом с 2007 по 2015 годы Кристиной Киршнер, наследовавшей руководство партией и принявшей пост президента у собственного мужа Нестора Киршнера, фонд которой руководит миллиардными инвестициями.

Аргентина: экспорт товаров и услуг 76,3 млрд долл. на 2018 год

Как это выглядело на практике: после кратковременного президентства Эдуардо Дуальде (2002-2003) Хустисиалистская партия (перонистов-центристов с упором на наличие госрегулирования как такового) и Нестор Киршнер, происходящий из некогда леворадикального крыла той же партии, а потом возглавившего собственный, умеренно левый «Фронт Победы», приходят к власти. В стране резко в 2,5 раза по сравнению со средним уровнем 90-х годов растет экспорт. Аргентина снова находит себя в мировом распределении труда, но на очень динамичных рынках низких переделов. К концу его президентства примерно 57% доходов от экспорта приходится на аграрную продукцию (мясо, пшеница, кукуруза, семена масличных культур, соя и соевая продукция). Промышленная продукция достигает 30% объема экспорта. В импорте преобладают транспортное оборудование и автомобили, потребительские товары длительного и кратковременного пользования. Внешнеэкономическая политика направлена на обеспечение более открытой экономики и привлечение внешних кредитов и инвестиций. Поступление прямых иностранных инвестиций в экономику Аргентины в 2011 г. сократилось по сравнению с 2010 годом на 29,5% и составило 3,3 млрд. долл. Главными инвесторами являлись США, Испания, Италия, Великобритания, Франция, Канада, Бразилия. Сельскохозяйственный экспорт Аргентины уходил по всему миру, а промышленный являлся составной частью сложной кооперации, в первую очередь с Бразилией.

В 2010-годы состоялась судебная реформа и стабилизирована национальная валюта. Однако Аргентина оказалась в колее экспортной зависимости, когда динамика мировых цен на сою и мясную продукцию, на которые у правительства Аргентины не было особенных возможностей влиять, отражались на всех аспектах жизнедеятельности страны.

Начали появляться из тени, спрятавшиеся было в оффшоры, местные миллиардные состояния, готовые при любой возможности слиться в том же направлении, что и в начале века. После серьёзной болезни Киршнера власть в партии, а затем и в стране перешла к его супруге Кристине Фернандес, которая резко развернула экспортный стиль экономики супруга на путь «импортозамещения» и наращивания продукции высоких переделов внутри страны. Правительство Аргентины увеличило таможенные пошлины на экспорт сои и подсолнечника с 35% и 32% до 44,1% и 39,1% соответственно. Были повышены пошлины на высокотехнологический импорт. На импортные машины был наложен налог (cargastributarias), который поднимал стоимость машины почти на 100%, за исключением родной для Киршнер провинции Санта-Крус и зоны свободной торговли «Огненная Земля». В итоге автопарк Буэнос-Айреса к 2020 году резко контрастирует с прочими видимыми показателями богатства города.

Были национализированы частные пенсионные фонды, которых подозревали в слишком большой вовлеченности в инвестиции, завязанные на экспортные и валютные операции. В целом правительство Киршнеров вело успешную борьбу с крайней бедностью, были расселены исторически сложившиеся еще в доперонистский период фавелы на окраинах Буэнос-Айреса, в тоже время был открыт доступ беженцам из других стран. Сейчас каждый десятый таксист в столице страны - венесуэлец, огромное количество людей из Колумбии и Венесуэлы незарегистрированных никакими ведомствами и не отраженных в статистике ООН - как мы помним, иммиграция в страну выше эмиграции - живут в бедных кварталах крупных городов. Доля распределения самых богатых слоев практически не менялась со времен кризиса 2000-2001.

Доля в совокупном доходе 10% самых богатых Аргентинцев составляет 29,2%

Тем не менее, темпы притока доходов бюджета при сокращении экспорта резко сократились. В результате реформ Кристины Киршнер крупный бизнес, прямо или косвенно ориентированный на внешний спрос, снижал зарплаты, сокращал штат и производство, например, поголовье крупного рогатого скота, сократил его экспорт, притом, что внутренне потребление мяса на человека в Аргентине самое высокое в мире.

Приход либерала президента Маурисио Макри (по совместительству президента популярнейшего футбольного клуба "Бока Хуниорс") не сильно изменил ситуацию. Несмотря на попытки реанимировать экспортноориентированные отрасли и снизить налоги, ожидаемого эффекта оздоровления не произошло. Место экспортеров сельхозсырья оказалось занято новыми производителями.

При этом, не смотря на кажущуюся стабильность и отсутствие разрушительной динамики неравенства (само собой присутствующего, но не нарастающего стремительно), я, при общении с аргентинцами из самых разных слоев, от венесуэльского беженца до членов семьи потомственных сенаторов, сделал одно очень странно наблюдение. Бедные, особенно мигранты из других регионов страны в Буэнос-Айрес и приехавшие в Аргентину из других стран не так давно, или занятые в туристическом бизнесе, считают, что проведя некие «правильные реформы», можно запустить жизнь страны на новый лад. Представители же среднего класса и элиты делятся очень интересным суждением о том, что все, что можно было сделать хорошего в Аргентине, уже было сделано, и создавать что-то новое, крутое и драйвовое получается только там, где высокая концентрация капитала, стабильная цена денег, низкий процент кредита и много ученых. На худой конец там, где есть устойчивый государственный заказ на хайтек (их описание "китайского чуда"). Сделать что-то крутое можно только «где-то не здесь». По факту это оборачивается тем, что люди, имеющие свободный испанский и английский языки, ищут себе второе пристанище во Флориде, Калифорнии и Испании, намереваясь встраивать свое будущее в американскую или европейскую модель успеха. Встречались даже отдельные люди науки, которых интересовала китайская научная коллаборация.

Ни от одного человека я не услышал восхищения вооружёнными силами Аргентины, успехами страны в науке, спорте (помимо футбола), никто не считает страну экономически успешной, никто не назвал хотя бы одну национальную компанию, продукцией которой можно гордиться. При этом в плане туризма и некоторых социальных служб Аргентину называли привлекательным государством – где уважают врачей и не любят нотариусов, у которых очень высокие доходы в силу специфики местного законодательства. Таким образом, можно высказать гипотезу, что в плане научной, деловой, политической и культурной элиты страны складывается некий консенсус относительно разочарования в своем национальном государстве, что оно не дает никаких особых перспектив для личностной реализации – на политическом языке это дополняется нарастающей девальвацией веры в пользу национального суверенитета. Не взлетело, не срослось – ну и ладно, как личность ты сможешь состояться там, где находятся центры мирового развития.

Пока это не выглядит массовой эмиграцией, но вот о будущем такой экономики говорить сложно. Внутреннее производство простых товаров не обеспечено, экспорт не может прокормить даже нынешнее число аргентинцев, найти себя в экспорте услуг а-ля instagram-блоггер/художник/дистанционный тьютор, где твои потенциальные навыки покупают не в стране, а во всем мире, могут немногие. Сейчас безработица в стране ниже чем в 2001 году, когда каждый четвертый житель не имел работы, но колебания занятости значительные, а перспективы мрачны. Так в 2016 году безработица выросла на 30% по сравнению с уровнем прошедшего года. В итоге если продлить тренд разочарования нынешней политической, экономической, научной и культурной элиты в своем государстве получится, что экономика будет все больше и больше впадать в зависимость от экспортных сельскохозяйственных монополий, валюта стремительно дешеветь, а зависимость от импорта - машин, промышленного оборудования, лекарств и даже бытовых товаров, - будет неуклонно расти. Появится дефицит, безработица, попытка сдерживать валютный курс и цены на товары первой необходимости приведет к галопирующей инфляции. Это только подстегнет миграцию самых творческих людей - потому что мало кто из них променяет потенциал состояться в ЕС и США на риск «построить новую Аргентину». Разумеется, на любых представительских выборах будут побеждать все более радикальные представители из-за периметра нынешнего истеблишмента. Простые обыватели начнут понимать, что в значительной мере они утратили какие-либо способности контролировать свою судьбу и планировать будущее своих детей – потому что их судьба, возможность получения хоть какого-то конвертируемого (для международного обмена в условиях ликвидации внутреннего производства) дохода все более зависит от спекулятивных действий сырьевых рынков в очень низких переделах. Рынков куда менее регулируемых, чем скажем, нефтегазовый рынок.

Технологический прогресс и цифровизация разных сфер человеческой жизнедеятельности только усиливают эти процессы, так как барьер входа на рынок высокотехнологических решений становится для стран типа Аргентины непреодолимо высоким. Для создания такого продукта или сервиса надо тратиться на фундаментальную науку, прикладную науку, с мощными потребителями, иметь адаптирующуюся к цифровому переходу промышленность и инфраструктуру как финансовую, так и государственных услуг в целом – нужно иметь мощную базу налогообложения, а также желательно мощные таможенные выплаты на массиве экспорта.

В итоге со всей технической базой и спросом на современные технологии внутри страны в Аргентине плохо. Университеты страны дают наиболее престижное образование в сфере медицины и юриспруденции, самой высотехнологической отраслью способной задействовать прикладную науку является полимерная химия и биотех, крайне зависимые от внешних корпоративных заказов. Цифровизация услуг остается крайне проблематичной – эквайринг в Аргентине (по сравнению с Москвой) совершенно не развит - любая оплата платежей карточкой требует предъявления паспорта, а об i-pay, google-pay и других электронных формах платежей в розничной торговле практически нет представления. Для снятия валюты в любом объеме из банков местные жители заполняют бумажную анкету на формате А4, а в эскпортно-импортных сделках, связанных с валютным контролем, задержка конвертации денег местным Центробанком занимает до 30 дней. Цифровые паспорта и автомобильные права также остаются несбыточной мечтой. Ключевым показателем, демонстрирующим национальную готовность к технологическому переходу является доля расходов на НИОКР, в % к ВВП. 1% считается нормальным показателем, а более 3% передовой державой – технологическим лидером. В Аргентине он едва составляет и 0,5% к ВВП и постепенно снижается с 2011 года.

Аргентина: расходы на НИОКР, в % к ВВП.

Соответствующим образом падает и доля высокотехнологичных товаров в аргентинском экспорте, она составила в 2018 году 5,3% или 3,8% абсолютного экспорта (с учетом услуг).

Аргентинский экспорт высокотехнологичных товаров (в % от экспорта товаров)

Пока правительство отчаянно балансирует на грани накачивания денежной массы, для обеспечения текущего невысокого уровня социальных выплат, или снижения налогов с целью стимулирования хоть какого-то промышленного и экономического роста за пределами экспорта скльхозпродукции и туризма. Однако денег на поддержание уже существующей инфраструктуры - медицины, образования, армии и иных силовых ведомств - будет все время не хватать, что приведет к стихийному росту цен и сокращению госрасходов по всем статьям, соответственно вызывая нарастающий протест населения, не способного отрефлексировать, что страна находится в колее неустранимого технологического отставания.

Можно сказать, что наблюдается некий эффект политического маятника, который, судя по событиям в соседних Чили, Боливии и Эквадоре, может включить в себя и Аргентину. Вначале умеренные центристы, которые приходят к власти после отстранения старых военных диктатур, развивают экспортные отрасли и тратят накопленную прибыль на социальные выплаты или долгосрочные вливания в инфраструктуру и силовиков. Затем, когда нарастает отрицательный торговый баланс и валюта начинает стремительно дешеветь, к власти приходят левые сторонники протекционизма и роста социальных дотаций. Ставятся мощные экспортные пошлины и требования по локализации производств, но в силу малых размеров внутреннего рынка иностранные партнеры часто не идут навстречу. Экспорт, являющийся источником средств значительной части оплачиваемых социальных программ, падает и на следующих выборах к власти приходит "чикагский мальчик", обещающий стимулировать бизнес через дерегулирование и снижение налоговых сборов. В итоге он либо откладывает срок критических изменений, либо – все взрывается, как это произошло в Сантьяго, когда незначительное повышение цен на проезд в общественном транспорте превысило чашу терпения, и на улицы вылилась масса недовольных горожан стремительно развернувших протест против неолиберального курса президента Себастьяна Пиньеры.

Тем не менее, никакой левой альтернативы предполагаемые конституционные поправки или избрание президентом умеренно левого лидера странам калибра Чили и Аргентины (43-я и 29-я экономики Мира при подсчете ВВП по ППС) не принесет, поскольку замкнутый круг дефицита ресурсов для фундаментальной перестройки экономик на новые цифровые рельсы и отсутствие в этой связи высокой доли экспорта hi-tech-товаров не разорвать. Экспорт hi-tech так и будет колебаться вместе с политическим маятником в районе нескольких процентов. А для социалистического левого эксперимента с государственным распределением затрат страна должна быть более-менее автономна и условно сама себя кормить и давать достойный минимальный набор товаров и услуг регулярного потребления – с чем не справился даже СССР, с экономикой и внутренним спросом в десятки раз превосходившими средние латиноамериканские страны. Маятник радикальных политических колебаний будет набирать амплитуду, пока не приведет к полному краху государственности.

Остается лишь ждать раскачивания политического маятника, дальнейшего плавного или идущего рывками обеднения населения и нарастания миграции - под действием "гравитации успеха" стран-лидеров. Подобно тому, как в космосе малые планеты сталкиваются, дробятся или падают в гравитационные колодцы звезд и планет-гигантов - так же и средние государства, обретшие независимость более 150 лет назад в Латинской Америке и более 70 лет назад в Африке и Азии - падают жертвой привносимых прогрессом и глобализацией свободных рынков капитала, ресурсов и трудовой силы.

Есть ли у государств "среднего калибра" альтернатива пути к failed state - который сейчас намечается и из которого люди будут просто бежать? Лежит ли она в плане жестких экспериментов с регулированием или окончательным встраиванием в периферию распределения труда крупных экономик-доноров? Можно предположить, что спасение пролегает в создании крупных региональных открытых рынков и вовлечении своих экономик в торговые отношения и локализацию производств, возможно более высоких переделов. В Латинской Америке таких альтернатив практически две: создание "большой Бразильской периферии" или "единого рынка испаноговорящей латинской Америки", который в свою очередь потребует наднациональных регулирующих органов, но все равно будет постепенно двигаться в сторону зависимости от ключевых технологических и экономических лидеров XXI века - КНР и США. Разумеется, мировой конкуренции никто не отменял, поэтому все дипломатические и торговые усилия стран лидеров "гравитации успеха" в XXI веке будут направлены на то, что бы "средние государства" типа Аргентины или Чили, под страхом падения к уровню failed state, оставались в их зависимой периферии, потребителями их передовых технологий, товаров и сервисов на их основе, импортерами их капитала, экспортерами талантов и в конечном итоге - политическими полуколониями.

Чем текущий политический урок средних и крупных стран Латинской Америки полезен для России? Как нам не попасть в "колею латиноамериканского сценария"? Это важные вопросы достойные широкой дискуссии. В отличие от Аргентины мы наследуем «остаточный» суверенитет СССР - уникальный потенциал военного могущества, передовой уровень исследований и естественных наук, колоссальные разведанные запасы природных ресурсов, а также тысячелетний исторический опыт построения государства и формирования нации. Опыт незавершенный, наполненный грандиозными аномалиями и прививками от многих опасных крайностей. В процессе этого национального строительства в 20-е годы XXI века нам стоит очень внимательно смотреть на страны Латинской Америки - выступать их партнерами, для максимального сохранения их суверенитета, разумеется в условиях примата наших национальных интересов.

Опыт текущего положения Аргентины, опыт тяжелой "колеи" может трактоваться как наглядный пример того, что может случиться, если в стране не сложилась или утрачена фундаментальная наука с ее инфраструктурой (megascience), прикладная наука и высокотехнологическое производство. Это опыт еще многие годы или десятилетия будет напоминать, что барьер входа на рынок высокотехнологических продуктов и решений постоянно повышается, конкуренция за мозги и таланты - усиливается. Единожды упустив научный базис, не сделав свои мегаполисы притягательными для передовых ученых инженеров и дизайнеров - можно с легкостью упустить шанс остаться в ряду великих держав, определяющих историю XXI века.