Девестернизация постсоветского пространства

Попытку организовать в рамках постсоветского пространства некое подобие антироссийской фронды можно назвать провалившейся.

В конкуренции двух интеграционных проектов на постсоветском пространстве, один из которых ориентирован на встраивание в однополярный миропорядок во главе с США, а другой — на внутрирегиональные возможности формирования механизмов коллективного принятия решений, вестернизированная альтернатива явно уступает. Те молодые государства, которые Западу все же удалось переманить на сторону первого проекта, находятся в маргинализированном состоянии и не могут оказывать существенного влияния на региональную повестку. Это происходит на фоне структурирования процессов внутренней интеграции.

Именно так можно оценивать итоги недавно прошедших заседаний Каспийского саммита в Астрахани, Совета лидеров СНГ и Межгоссовета ЕврАзЭС в Минске, а также визита в Москву премьера Государственного совета КНР Ли Кэцяна.

Попытку организовать в рамках постсоветского пространства некое подобие антироссийской фронды можно назвать провалившейся. Страны-участники подзабытого ныне проекта ГУАМ (ранее ГУУАМ) лишь попытались выразить претензии в отношении мер защиты российского рынка, введенных из-за подписания Украиной, Грузией и Молдавией договоров об ассоциации с Евросоюзом. Нелегкую миссию озвучивания претензий тогда принял на себя президент Молдовы Николай Тимофти. Но он тут же подвергся обструкции со стороны других лидеров стран СНГ, также как, впрочем, и президент Украины Петр Порошенко, демонстративно игнорирующий требования диалога с ближайшими соседями. Грузия, третий подписант договора об ассоциации с ЕС, прекратила свое членство в СНГ, но уже тяготится вестернизированным наследством Михаила Саакашвили. Что касается Азербайджана, еще одного участника ГУАМ, то изменение его позиции связана недавно решенным каспийским вопросом. До тех пор пока пять прикаспийских стран будут придерживаться с трудом достигнутого принципиального соглашения, Баку не станет выступать оппонентом Москве, какое бы давление со стороны Запада на него ни оказывалось.

В отличие от антироссийской фронды мертворожденного проекта ГУАМ механизмы внутрирегионального взаимодействия поступательно выстраиваются.

Такой переходный инструмент обеспечения интеграционного диалога как ЕврАзЭС уступает место полноценному механизму коллективного принятия решений — Евразийскому экономическому союзу (ЕАЭС), действовать который начнет уже со следующего года. Обращает на себя внимание и присоединение к ЕАЭС Армении, отказавшейся в июне от подписания Договора об ассоциации с ЕС в пользу внутрирегионального сотрудничества, и отсутствие концентрации всех органов управления ЕАЭС в одном государстве. Если штаб-квартира Евразийской комиссии, своего рода правительства, будет располагаться в Москве, то суд ЕАЭС — в Минске, а финансовый регулятор — еще дальше в Центральной Азии — в Алма-Ате.

Что касается Армении, то ее присоединение к ЕАЭС важно с точки зрения географии распространения внутрирегиональной интеграции. Если участие славянских государств обеспечено Россией и Белоруссией, а центральноазиатских — Казахстаном с его мощной экономикой, то в Закавказье в силу разных причин интеграционные процессы были слабы. Азербайджанскую позицию удалось увязать решением каспийского вопроса, но этого на фоне грузинской политики, конечно, недостаточно. Присоединение к интеграции Армении даже в отсутствии общих границ со странами ЕАЭС позволяет закрепиться и в Закавказье. В идеале с точки зрения пространственно-географического распространения имеет важное значение интеграция в ЕАЭС и Азербайджана. Это возможно с учетом перспектив расширения диалога евразийского союза с Турцией, обладающей инструментами прямого влияния на позицию Баку. Другими словами, это уже является делом времени.

Особенно стоит обратить внимание на тот факт, что ЕАЭС даже после 1 января 2015 года остается некой формой межгосударственного взаимодействия, которую еще предстоит наполнить необходимым содержанием. Определенные заделы, конечно, имеются, в частности, в рамках Таможенного союза, где, по словам президента РФ Владимира Путина, сказанным на встрече в Минске, товарооборот между странами с июля 2011 года увеличился на 50%. Но этого, все понимают, что мало.

Еще предстоит выйти на единое валютное и визовое пространство с учетом достигнутых успехов и проблемного опыта интеграции стран Евросоюза.

Этот опыт, а также евразийские реалии ставят немало вопросов валютного и миграционного регулирования, для банковской системы и многого другого.

Отдельная проблема, от оптимального решения которой зависит, состоится ли ЕАЭС как эффективный инструмент многостороннего взаимодействия, — это расширение географии участников образуемого союза, выстраивание его взаимоотношений со странами партнерами и союзниками, непосредственно не включенными в орбиту членства.

Сейчас речь идет о присоединении к ЕАЭС Киргизии. Наверное, в Союз в дальнейшем войдут другие центральноазиатские республики, такие как Узбекистан, Таджикистан и Туркмения. Но это непосредственно будет зависеть от того, насколько успешной станет выстраивание партнерских взаимоотношений со странами, не входящими в постсоветское пространство. Здесь есть определенная зависимость, также как и в случае со взаимосвязью между присоединением к ЕАЭС Азербайджана и выстраиванием партнерства Евразийского союза с Турцией. Например, членство Туркмении связано с взаимодействием ЕАЭС с Ираном.

Большинство постсоветских республик надеются на инвестиции набирающего экономическую мощь Китая и, соответственно, от степени взаимоотношений с ним образуемого союза зависит расширение географии ЕАЭС. Ли Кэцян, по крайней мере в ходе своего визита в Москву, высказался в поддержку евразийской интеграции. При этом Пекин имеет собственные нескрываемые геостратегические планы на постсоветское пространство, прежде всего, в Центральной Азии и далеко не во всем они соответствуют проекту ЕАЭС.

Важное для евразийской интеграции значение имеет позиция Евросоюза. Вопрос здесь даже не в том, что сближение ЕАЭС и ЕС позволит России сблизиться с такими неудобными постсоветскими государствами как Украина, Грузия и Молдавия. Сама конкуренция двух интеграционных проектов чревата ростом числа конфликтов и препятствует развитию межгосударственного взаимодействия. Поэтому без установления с европейцами каких-либо форм сотрудничества, например в рамках проекта ЕС «Восточное партнерство» или «Большое средиземноморье», без синхронизации работы интеграционных механизмов предполагать бесконфликтное поступательное развитие проекта ЕАЭС было бы наивным. Напротив, с усилением евразийской интеграции, с наполнением ее новым содержанием конкуренция будет только нарастать.

Существуют еще немало иных факторов, влияющих на наполнение содержанием Евразийского Союза как функционального, так и пространственного-географического значения.

Пока же можно констатировать, что в качестве стартовой позиции текущее состояние процессов евразийской интеграции вполне допустимо и имеет хорошие перспективы развития.

Вопрос лишь в том, как скоро будут найдены решения проблем оптимального взаимодействия ЕАЭС с Евросоюзом и Китаем, западным и восточным перспективными партнерами. Это многотрудная задача для дипломатов с учетом тех рискованных процессов, которые сейчас разворачиваются в Евразии. Пока же выразили готовность к созданию зоны свободной торговли с ЕАЭС только такие государства как Вьетнам, Израиль, Индия и Египет, то есть страны далекие от территории союза. Это без сомнения имеет важное значение для увеличения привлекательности евразийского союза как торгового партнера, но стратегических союзников надо искать гораздо ближе.