Революция и Поволжье

Вторая из сегодняшних моих лекций была в Саратовском госуниверситете — детище контрреволюционера Столыпина, носящее с советских времён имя революционного идеолога Чернышевского. Революция и контрреволюция, этот вечный танец диалектических стихий. Протопоповский переулок, бывший Безбожный, бывший Протопоповский.

Если на первой лекции — в СГЮА — сидели будущие следователи, прокуроры, судьи и эксперты-криминалисты, то на второй были историки и международники, люди сплошь гуманитарные и свободомыслящие. Поэтому разговаривать о будущем с ними пришлось языком истории — первые полчаса я старательно выписывал на доску звучавшие из зала версии основной причины распада СССР в 1991-м. От заговора Ротшильдов-Рокфеллеров до впадения в маразм геронтократической совэлиты, от поражения в экономической войне до провалов в сфере нацполитики.

Под конец разговора таки прозвучал вопрос о нынешних выборах в Госдуму. Я в ответ предъявил список бывших оппозиционеров, ныне украшающих собой начальственные места во власти и, в частности, в «Единой России». И популярно объяснил, что в нашей стране, увы, всего по одному — поэтому как только человек, каких ни на есть оппозиционных взглядов, демонстрирует хоть какие-нибудь компетенции хоть в чем-либо, его тут же рекрутирует система, вечно испытывающая катастрофический кадровый голод. В результате в оппозиции остаются исключительно недотыкомки и городские сумасшедшие.

Жаль, не рассказал еще историю, как в Чечне восемь лет назад бывший масхадовский министр, амнистированный и в наказание за прошлые грехи назначенный представлять в тамошнем парламенте СПС, ловил меня в коридоре и просил как-нибудь поспособствовать его переводу в «Единую Россию», хоть кем-нибудь, а то он солидный, уважаемый и пожилой человек и ему неудобно. Собственно, он прав был, этот отставной борец за свободу Ичкерии; гораздо лучше многих понимал, что к чему.

Зато объяснил им, что за четверть века политической жизни я вообще перестал верить в разделение «честные-нечестные» и понимаю только антитезу «грамотные-безграмотные». Ну, в смысле, понимает человек хоть что-то в том, как у нас что работает, или живет в мире розовых слоников.

Попутно, конечно, поговорили и про Володина. О том, что главное отличие его от Суркова состоит в том, что тот перед московской гламурятиной лебезил и заискивал, поскольку ощущал себя ее блудным сыном, а Володин с самого начала поставил себя так, что он и его система — не про Рублевку, а про все, что кроме нее. И этим, конечно, превратил столичный элитариат в своих онтологических оппонентов. Которые никогда и ни за что не одобрят ни возвращение выборов губернаторов, ни расширение числа партий, ни возврат смешанной системы избрания ГД — чего сами же требовали еще вчера. Но при этом будут уважать и бояться, именно потому, что перед ними никто не пляшет на полусогнутых — а наоборот, их показательно игнорируют. «Снимайте меня, я Божена» — а никто и не снимает.

Чем мне нравится наше среднее Поволжье — люди там очень жесткие. Жестко мыслят и жестко формулируют. Дедушка Лукич резко выделялся этим свойством из среды прекраснодушных социал-демократов «плехановско-богдановского» образца; не случайно про Чернышевского он говорил, что его книга «всего меня перепахала»; там тоже, даже на уровне интонации, есть эта упёртая поволжская крутизна. И это роднит будущих историков из СГУ с будущими следователями из СГЮА. Они такие.

Источник