Ждать ли нам угрозы из Центральной Азии

На днях в Москве состоялся круглый стол Института национальной стратегии (ИНС) на тему «Риски дестабилизации в Центральной Азии. К чему готовиться России?». Представители экспертного сообщества обсудили то, откуда сегодня исходят угрозы для России и ее граждан. И то, каким образом государство должно реагировать на эти угрозы. Мы обратились к директору ИНС Михаилу Ремизову с просьбой объяснить — какие именно вызовы стоят сегодня перед российской властью и обществом.

Михаил Витальевич, тема круглого стола была заявлена глобальная. Насколько вообще экспертное сообщество может поучаствовать в решении вопросов такого масштаба? В чем его роль?
Экспертное сообщество проигрывает сообществу силовых служб в информированности. Но на самом деле очень большая доля информации является открытой и проблема не в наличии информации, а в ее обобщении, сопоставлении и анализе. Это наше самое узкое место, и вот это узкое место экспертное сообщество и должно «расшивать».

Обстановка в центрально-азиатском регионе может резко обостриться, и существует целый ряд рисков, которые могут друг на друга наложиться самым неприятным образом. В этой ситуации требуется не только отраслевая экспертиза, но опыты сопоставительного анализа.

Требуются специалисты из разных областей?
Да, специалисты из разных областей или специалисты, которые привыкли работать с проблемами, которые находятся на стыке разных сфер.

И каковы итоги обсуждения?
Эксперты по-разному оценивают степень актуальности угроз и их масштаб. Говоря о Центральной Азии, некоторые говорят о том, что проблемы не выйдут за рамки диверсионно-террористической угрозы, которые в любом случае прогнозируются. Потому что Талибану еще далеко до того, чтобы взять под контроль или обеспечить достаточно прочные позиции в Афганистане. И он не обладает вместе со своими союзниками достаточной инфраструктурой, достаточной базой, достаточной силой, для того чтобы представлять угрозу для российских союзников в регионе, не говоря уже о самой России.

Другие эксперты указывают на опыт Исламского государства, которое в довольно сжатый срок сумело взять под контроль вполне приличную территорию, нанося поражения существенно превосходящим их силами противника. Да, это было связано с неблагополучным состоянием иракской армии и нелояльностью части офицерского состава. Но нет большой уверенности, что вооруженные силы Таджикистана, Киргизии и Туркмении существенно превосходят иракскую армию.

Сторонники алармистской точки зрения говорят о том, что исламистские боевики действуют по принципу сетевой структуры. И это угроза, которая может быстро переходить с места на место. И нельзя исключать того, что — если американцы, например, вернутся обратно в Ирак, и там исламистам будет действовать дискомфортно — основные силы боевиков Исламского государства могут перейти в Центральную Азию по принципу сообщающихся сосудов.

Насколько это опасно и для России?
Есть три серьезных фактора уязвимости России. Один — внутренний исламизм и то, что существуют исламистские сети в стратегических регионах. Они могут быть активированы синхронно с вызовами по периметру границ.

И второй фактор уязвимости — это то, что инфраструктура российского военного присутствия в Центральной Азии на сегодня выглядит как инфраструктура мирного времени. Это касается и российских военных объектов, и коллективных сил реагирования по линии ОДКБ. Российские силы — речь прежде всего идет о базе на основе 201-й российской дивизии, которая имеет сейчас штатную численность бригады и базы Кант в Киргизии. База на основе 201-й дивизии — самая крупная база за пределами РФ и она имеет приличную численность — 7 тысяч человек. Но поскольку нельзя исключать конфликта средней интенсивности, когда, условно говоря, не разрозненные группы инсургентов, повстанцев будут противостоять, а вооруженные тяжелой техникой силы…

А тяжелую технику, понятно, можно купить у того же самого Афганистана, точно так же как в Ираке техника была взята у иракской армии, которая снабжалась американцами, также и в Афганистане на 5−6 миллиардов было поставлено вооружения. То есть оружия в Афганистане достаточно, чтобы его исламисты при благоприятных условиях могли захватить. Так вот в случае, если это будет конфликт средней интенсивности, то наша база может оказаться не в положении спасателя, а в положении спасаемой. Коммуникационно она находятся в уязвимом положении.

И третья уязвимость — неоперативность развертывания КСОР ОДКБ. Это в каком-то смысле политическая и военная проблема. Нет общего штаба командования этими силами, национальные элементы этих сил находятся в системе координат национального законодательства. Механизм принятия решения даже с правовой точки зрения довольно длительный. Тем более, весьма вероятно, что речь будет идти, когда понадобится применение сил КСОР, не об очевидной внешней военной агрессии, например, со стороны Талибана, а, допустим, об исламистской революции в тех или иных регионах.

В Узбекистане в середине 2000-х было нечто похожее…
Да, конечно. И в этом случае вмешательство или невмешательство всегда является сложным политическим вопросом, который тоже затрудняет оперативность реагирования. Ответа на вопрос, в каких случаях силы ОДКБ и КСОР вмешиваются, а в каких не вмешиваются, на сегодня нет.

Есть иные факторы уязвимости?
Есть еще и четвертый фактор уязвимости — это отсутствие контроля за миграционными потоками, да и просто полноценного контроля на нормально оборудованной границе. В случае любого сценария дестабилизации в Центральной Азии неизбежно нарастание потока беженцев, а это социальные, гуманитарные и этнические проблемы для России. Как Россия будет контролировать этот поток, не имея полноценно оборудованной границы, подготовленных решений — организационных, технических, инфраструктурных, правовых — непонятно. Пока стабильная ситуация — это решение нужно готовить.

Нужны план на случай кризиса, план по беженцам, чтобы предотвратить их расползание по территории страны. Чтобы были лагеря временного содержания, чтобы были решены проблемы временной занятости в подконтрольных точках. Поскольку масштаб беженцев из Украины может показаться цветочками. Тем более что, на мой взгляд, стратегически беженцы из Украины и беженцы из Центральной Азии — это абсолютно два разных потока. И второй является нежелательным.

Для значительной доли российских граждан — несомненно. Насколько видится угроза в национальных республиках России с большим мусульманским населением — в Башкирии, Татарстане и так далее?
Ситуация в Татарстане и Башкирии ухудшилась несколько лет назад. И сегодня она находится в центре внимания. К этим регионам приковано внимание, в том числе силовых структур, и это плюс. Хотя безусловно там есть ряд системных вызовов, включая проникновение исламистов в разные среды, начиная от организованной преступности и заканчивая студенчеством и даже частью бюрократии. Периодически мы слышим об организованных группах экстремистов и даже террористов в этих регионах.

Но регион, в котором ситуация далека от контролируемой, управляемой и наблюдаемой — это Западная Сибирь, сырьевые провинции — Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа, где на протяжении нескольких последних лет идет рост мусульманских диаспор. Причем, как старых, которые там были с позднесоветских времен (например, из Чечено-Ингушской республики и Азербайджана — оттуда как из нефтяных регионов при освоении этих провинций перевозили специалистов), так и новых — это Средняя Азия, прежде всего. И все это накладывается на активность со стороны вербовщиков радикального ислама.

И даже без радикального ислама мы видим обострение этнорелигиозных конфликтов в этих регионах страны. Я бы рекомендовал обратить внимание на такие точки напряженности, тем более что глобальный халифат испытывает повышенный интерес к регионам, богатым углеводородами.

Как в качестве угрозы обстоит дело с наркотрафиком?
Ситуация с наркотрафиком стабильно ухудшается. По данным Европола, российский рынок сбыта героина либо превышает, либо сопоставим с общеевропейским — это колоссальный масштаб. Если вдуматься, это очень тревожная цифра — Россия превратилась из транзитера в один из ключевых рынков сбыта. Это то, что мы имеем на сегодня. Причем мы понимаем, что это рынок, на котором предложение рождает спрос. И если государство недостаточно эффективно этому противостоит, если есть возможность для наркокурьеров въезжать безвизово, если организованная преступность чувствует себя более комфортно, чем нам хотелось, то и спрос на это все тоже будет.

Есть и смежные угрозы: наркобизнес часто осуществляет кооптирование в том числе исламистских организаций — это известно и по Ближнему Востоку, по Северной Африке, и Россия здесь не исключение. Поэтому эти угрозы — радикального ислама и наркопреступности — находятся во взаимосвязи.

Беседовал Михаил Захаров