Почему американцы не спорят с Путиным

В недавнем выступлении на заседании Валдайского клуба в Сочи президент России Владимир Путин вызвал аудиторию на спор — выдвинул тезис о лояльности по отношению к США, как главном системообразующем принципе западного мира, и предложил опровергнуть его слова любому, кто с ними не согласен.

Никто не отозвался, кроме американки-журналистки, сказавшей, что не узнает в предложенном им описании свою страну. Но это не значит, что ей и ее соотечественникам нечем было крыть. Это просто значит, что у них другое отношение к спорам.

Пара примеров
С четверть века назад в Нью-Йорке я в первый и последний раз жизни побывал в американском апелляционном суде. Меня оштрафовали за слишком долгую парковку под знаком «Место для прессы», хотя никаких временных ограничений на знаке не было. Как журналист и обладатель соответствующих автомобильных номеров, я был настолько уверен в своей правоте, что после отказа в суде первой инстанции подал апелляцию. В назначенный день подробно изложил свои доводы коллегии из трех человек, услышал пару уточняющих вопросов, но ни одного возражения, и ушел в полной уверенности, что всех убедил. Но позже получил уведомление, что суд оставил штраф в силе, — поскольку места под знаками, что бы ни было на тех написано, предназначены для выполнения репортерских заданий, а не для парковки на время рабочего дня.

Совсем недавно я пытался прилюдно спорить с куратором американского агитпропа, заместителем госсекретаря по публичной дипломатии Ричардом Стенгелом. Предлагал ему признать очевидные факты: что на Украине в начале года законно избранный президент был свергнут стихией майдана без соблюдения конституционных норм и что США собирались (на тот момент это были еще планы) бомбить Сирию, т. е. совершать акт агрессии против суверенной страны, без всяких международно-правовых оснований. Ни признаний, ни опровержений, разумеется, не дождался. Стенгел просто сказал, что мои факты — «фикция, которую можно оспорить». А вот США в своих обвинениях против России оперируют, по его словам, «абсолютно неопровержимыми фактами».

Молчание — золото
Если судебный эпизод меня в свое время сильно удивил и заставил задуматься, то диспут со Стенгелом принес ровно тот результат, на который я и рассчитывал. За четверть века работы в США, я непрерывно сравнивал американцев и россиян, и я не только собрал бесчисленное множество бытовых наблюдений, но и внутренне их постарался себе объяснить. Вкратце смысл этого объяснения сводится к тому, что люди живут в основном не фактами, а верой. То есть формируют некую приемлемую для себя картину окружающей действительности (американцы нередко называют ее narrative — нарративом, складным повествованием) и затем лелеют ее в себе, подбирая факты в ее подтверждение и отметая все, что ей противоречит.

Жители России при этом стараются убедить себя и других в том, что их подход правильный. Любят спорить — и на бытовые, и на отвлеченные темы. Один мой знакомый американский дипломат подозревает, что в этом проявляется наследие нескольких десятилетий существования в отрыве от реальности, попыток доказать недоказуемое — жизненность марксизма-ленинизма.

Наверное, не без того: не зря же Александр Башлачев пел, что мы в недавнем прошлом «вытоптали поле, засевая небо». Хотя другой мой знакомый, местный финансовый консультант родом из Ленинграда, на днях обмолвился, что развал СССР доказал лишь справедливость тезиса Карла Маркса о том, что построить социализм в одной отдельно взятой стране невозможно, поскольку капиталистическое окружение эту страну рано или поздно удушит.

Как бы то ни было, американцы в целом считают, что их историческая правота доказана жизнью и что спорить тут по большому счету не о чем. Так сказать, критерий истины — практика.

Да и вообще они, на мой взгляд, не любят бесплодных споров. Поскольку, будучи индивидуалистами, ценят собственное мнение выше чужого, заведомо знают, что от своих убеждений не откажутся, и ждут того же от других. Поскольку не хотят портить себе настроение (здесь в ходу поговорка: «вам чего хочется — быть правым или быть счастливым?»). А отчасти, по-моему, даже из корыстных побуждений: мысли могут быть ценным товаром, так чего же ими разбрасываться попусту? Лучше придержать свои при себе, а чужие послушать — глядишь, пригодятся. Когда спросил для перепроверки того же знакомого дипломата, тот в ответ улыбнулся: «Похоже на правду. Не вижу причин для спора».

Вообще из разговоров с друзьями и знакомыми быстро составился еще целый «букет» причин, побуждающих американцев соблюдать принцип «молчание — золото». От обычной вежливости, желания выглядеть воспитанным человеком, до опасения попасть впросак при обсуждении малознакомой темы и даже до страха нарваться на реальные неприятности. Оружия в стране пруд пруди, и, как показал недавний опрос службы Гэллапа, 7 процентов американцев всерьез боятся стать жертвой физической расправы со стороны… собственных сослуживцев. Важен, конечно, не процент, а сам факт, что и организаторы исследования, и респонденты допускают такую возможность.

«Специально отведенные места»
Справедливости ради следует признать, что, по мнению как минимум пары моих собеседников, американцы на самом деле не меньше всех прочих любят споры, в том числе и пустопорожние. Просто они очень разборчивы в том, когда, с кем и при каких обстоятельствах их вести.

Если с посторонними откровенничать и тем более спорить никто не станет, то дебаты в «специально отведенных местах» — совсем другое дело. Это неотъемлемая часть общественно-политической культуры страны, предмет гордости. Они звучат, например, с трибун Конгресса США, где при этом соблюдаются архаичные традиции преувеличенной взаимной учтивости. Предвыборные дебаты между кандидатами — непременный и очень важный компонент избирательных кампаний. Учебные дебаты практикуются в школах и университетах, где для них создаются специальные дискуссионные клубы. Не просто допускаются, но и весьма приветствуются, как я много раз убеждался на собственном опыте, споры при публичном обсуждении различных тем в разговорных программах радио и телевидения, на тематических конференциях и т. п.

В принципе в подобных дискуссиях царит полная свобода слова — разве что без перехода на личности, в рамках приличий. И сам факт, что на программы о России приглашают россиян, включая журналистов из государственных СМИ, вроде бы служит наглядным подтверждением такой свободы. Вот только, опять же по моему личному опыту, зазывают их на такие программы как правило в роли «мальчиков для битья», а отступление от этой роли совсем не приветствуется.

Приведу конкретный пример. В преддверии сочинской Олимпиады меня пригласили на одно из самых популярных шоу Общественного радио США (NPR) для «разговора об Играх». Приехав в студию, я убедился, что реально обсуждать предполагалось «олимпийскую коррупцию» в России, усиленно раздувавшуюся тогда американским агитпропом. Я, тем не менее, сел перед микрофоном и, когда до меня дошла очередь, сказал, что если бы даже все рассуждения о разбазаривании «миллиардных сумм» основывались на доказанных фактах, а не на домыслах из одной-единственной оппозиционной брошюры, то и тогда, на мой взгляд, лучше даже такой ценой строить дороги и вообще развивать инфраструктуру целого региона, чем «сжигать» несравненно большие средства в войнах в Ираке и Афганистане, как это делала и делает администрация США.

Во время рекламной паузы ведущая программы, пожилая и респектабельная во всех отношениях дама, сделала мне внушение. «Не надо говорить о наших войнах, — укоризненно вымолвила она. — Это к делу не относится». Ее более молодая коллега, главный редактор солидного политологического журнала, позже в эфире обвинила меня в том, что я, уклоняясь от темы, использовал «типичный прием советской пропаганды».

В той ситуации можно было, конечно, ответить в духе «чья бы корова мычала» — учитывая хотя бы, что тему исходно подменили не ей, а мне, и что сама она не говорила по этой теме ничего выходящего за рамки упомянутой брошюры в пересказе местных СМИ. Но я не пытался «переводить стрелки», а просто продолжал говорить то, что считал нужным. На самом деле это отнюдь не советский опыт, которого у меня в данной сфере и вовсе не было, а американская практика научила меня тому, что в подобных шоу здесь каждый всегда твердит свое, не обращая внимания на вопросы и доводы оппонентов, никогда не признает ни малейшего изъяна в собственной позиции, чтобы не «подставляться», и старается «урвать» себе как можно больше времени, чтобы поменьше оставалось другим.

Кстати, при подготовке этой статьи я наткнулся на книгу видного местного специалиста по вопросам межличностного общения Деборы Таннен «Культура, основанная на спорах» (Deborah Tannen, The Argument Culture). В отличие от меня автор считает, что американцы — заядлые спорщики и склонны по малейшему поводу вступать в словесные поединки. Но вот как она это описывает: «Сам по себе спор — отличное дело. Но когда идет спор ради спора, люди друг друга не слушают. Просто стараются победить… Когда это делается в публичных дебатах, то, во-первых, мешает решать проблемы. Ведет к поляризации позиций. Заставляет демонизировать оппонента в споре, видеть в нем врага». То есть, при принципиально ином исходном тезисе практические выводы — те же, что и у меня.

Сортировка фактов
И вашингтонский агитпроп в своих «публичных дебатах» следует именно этим канонам. На мой взгляд, они входят в разительный контраст с российской манерой сначала выразить хотя бы на словах уважение к позиции оппонента, заверить, что мы, мол, не считаем и свое мнение истиной в последней инстанции. А Вашингтон как раз — считает, причем совершенно этого не стесняется. И главная его фора, как и у студийных дам, — возможность задавать содержание дискуссии, на свой собственный вкус определять, что к теме относится, а что нет. По сути — сортировать факты.

Тот же Стенгел любит повторять вслед за своим шефом, госсекретарем США Джоном Керри слова покойного американского сенатора Дэниела Патрика Мойнихэна: «Каждый имеет право на собственные мнения, но не на собственные факты». Крылатая фраза эта считается в США аксиомой, хотя сентенция на самом деле сомнительная. Проблема как раз в том, что в сложных ситуациях, которых сейчас в мировой политике хоть отбавляй, каждая сторона подбирает себе фактические достоверные или хотя бы неложные аргументы, подтверждающие ее позицию, а чужие просто игнорирует. И это еще в лучшем случае, поскольку в худшем факты просто подтасовываются.

Информационная интервенция и гражданская война
Примером может служить недавнее выступление главного советника президента Барака Обамы по России в аппарате Белого дома Селест Уолландер на годовом собрании общественных Советов по международным делам США в Вашингтоне. Для начала она вслух ужаснулась гибели под обстрелом двоих подростков на футбольном поле в Донецке, отнеся ее на счет местных ополченцев (позже, в ответ на мои возражения, даже обещала предъявить некие карты, якобы доказывающие, что правительственных украинских сил «поблизости не было»).

А перейдя к сочинской речи Путина, прежде всего выразила мнение, что Россия помешала реализоваться «выигрышному для всех» (win-win) сценарию, при котором Украина свободно ассоциировалась бы с ЕС, но «и речи не заводила» о вступлении в НАТО. Вместо этого, на ее взгляд, Москва своим «политическим, экономическим и в конечном счете военным вмешательством» превратила ситуацию в «игру с нулевой суммой», при которой выигрыш одной стороны автоматически означает проигрыш другой.

Далее Уолландер высмеяла один из тезисов речи — о том, что Крым исторически был российским. Во-первых, сказала она, тот изначально был османским. А во-вторых, если уж говорить об исторической принадлежности тех или иных территорий, то Калининград был немецким, Карелия — финской, а Курилы — японскими. То есть Россия — «одна из стран, которым наиболее выгоден существующий международный порядок», — сказала американка.

«Дело вообще по большому счету не в Украине», — подвела она итог своим рассуждениям. Дело в этом самом международном порядке, который требуется любой ценой «защитить от посягательств». Именно для этого — а «не для того, чтобы повредить российскому народу», — вводятся и западные санкции.

Вот вам то самое «складное повествование». Внешне все выглядит логично. Но по этой логике получается, что Москва должна чуть ли не сказать Вашингтону спасибо за то, что тот ведет против нее санкционную войну. Кстати, приехавшая с сочинского «Валдая» и сидевшая бок о бок с Уолландер политолог из Джорджтаунского университета Анджела Стент открыто говорила о том, что в американо-российских отношениях идет сейчас и «информационная война». Правда, пример привела скорее забавный: ей недавно прислали из Москвы макет ее новой книги, готовящейся к изданию на русском языке. По-английски книга называется «Лимиты партнерства: отношения США и России в ХХI веке». По-русски издатели предложили другой вариант — «Почему Америка не слушает Россию».

От себя добавлю, что, по моему убеждению, США и их западные союзники не только сами ведут сейчас против России информационную интервенцию, но и всеми силами пытаются разжечь в России внутреннюю, гражданскую информационную войну. По-моему, именно в этом главный смысл неустанной борьбы за «свободу слова и мнений» в России, на которые тому же Западу на самом деле наплевать. Я все это наблюдаю не первый десяток лет и считаю самоочевидным. В последнее время, разумеется, накал борьбы возрос, и теперь эта самая гражданская информационная война в России если не горит открытым пламенем, то тлеет, порождая, в частности, постоянные домыслы о том, может или не может это привести к некоему «цветному» госперевороту.

Кому что нужно для самооценки
Более развернутого, чем у Уолландер, публичного комментария официальных лиц США на сочинскую речь Путина мне пока не попадалось. А что касается комментариев неофициальных, то я, например, спрашивал одного из бывших послов США в Москве, почему в Америке никто не откликнулся на приглашение попробовать опровергнуть ключевые тезисы российского лидера. И в ответ услышал: «Мы с вами не спорим, потому что для вас это важнее, чем для нас. Россия хочет неких особых отношений с нами, а нам достаточно нормальных, обычных, как с любой другой страной. Для нашей самооценки вы нам не нужны».

Что ж, сказано откровенно и по существу. Американцы вообще любят объяснять действия России уязвленным самолюбием бывшей мировой сверхдержавы, утратившей прежний статус. Но вот насчет их собственного безразличия к своему статусу в чужих глазах есть сомнения. Просто оглядываются они сейчас в основном на Китай. Не случайно та же Стент в своем рассказе о поездке в Сочи особо отметила, что даже один из китайских участников дискуссии там публично призывал к «большему американскому лидерству».

К тому же со слов другого американского «валдайца» Николая Петро из Род-Айлендского университета известен и российский ответ на браваду Вашингтона. По его словам, вице-премьер правительства РФ Игорь Шувалов пересказал гостям эпизод из давней беседы Путина с вице-президентом США Джозефом Байденом. Когда тот заметил, что Россия сейчас просто слишком слаба, чтобы претендовать на глобальное лидерство, то услышал в ответ предложение задуматься над тем, что это, может быть, и верно, но Россия достаточно сильна, чтобы определить, кто станет завтрашним лидером.

Оборотная сторона гордыни
Да и вообще гордая самодостаточность, подчеркнутое нежелание оглядываться на чужие мнения и вступать в какие-либо споры на эту тему имеют и очевидную оборотную сторону. Такой подход по определению позволяет гордецам коснеть в невежестве, застит им глаза не только на чужие «фикции», но и на реальные факты, а это просто опасно. Автор одного из единичных позитивных откликов на речь Путина в прессе США, журналист и писатель Патрик Смит в либеральном сетевом издании «Салон» (Salon.com) сравнивал это выступление с речами Уинстона Черчилля, но, памятуя о нынешней демонизации российского лидера в прессе США, предлагал прочесть его, как анонимный текст, и судить строго по содержанию.

Он писал: «Да, это надо читать, как атаку на США, потому что так оно и есть. Но нельзя упускать из виду и другое… Это речь человека, по-настоящему опасающегося, что наша планета близка к тому, чтобы скатиться в какой-то примитивный беспорядок. Если не убавить враждебности в международных отношениях, мы придем к моменту колоссальной опасности».

«Речь Путина на столько порядков более осмысленна и достоверна, чем все, что мы слышали из Вашингтона за невесть сколько времени, что надо или смеяться, или наоборот, — продолжал Смит. — Мне всегда казалось, что он почитает историю, и в данном случае в его словах звучит ее авторитет. Вот где сейчас находится мир, вот ошибки, которые к этому привели, и вот как мы их можем исправить. А поскольку дан сигнал „свистать всех наверх“, то выходите из своего забытья и вы, американцы».

И далее: «Вот именно этого Вашингтон на дух не переносит. Любая мысль о глобальной истории, предполагающая ослабление американской власти и прерогатив, должна либо игнорироваться, либо активно подавляться. Что же касается человека, который это сказал, то, конечно, гораздо лучше было бы обойтись без экспериментов с „анонимным“ прочтением текста. Но до этого нас доводят детские, недостойные Америки дразнилки и демонизация — безобразные, как в „Повелителе мух“». По мнению Смита, таких нападок, как сейчас на президента России, в США не наблюдалось «со времен Сталина — и то после того, как тот перестал быть дядюшкой Джо».

Сам не читал, но осуждаю…
Автор публикации в «Салоне» адресует свои увещевания насчет речи Путина творцам американской политики. Но эти люди в Вашингтоне подобные тексты не читают. За них это делают помощники — дипломаты, разведчики, всевозможные советники и консультанты. Остальные черпают сведения и оценки из прессы, которая в свою очередь опирается на мнения политологов, поскольку собственные иностранные корреспонденты по нынешним временам — роскошь, доступная немногим. А информация, прошедшая через всю эту систему призм и зеркал, в том числе и кривых, зачастую имеет в итоге мало общего с первоисточником.

На днях начальница пресс-службы госдепартамента США Джен Псаки впервые проводила брифинг специально для иностранных журналистов. Я ее спросил, читала ли она сочинское выступление Путина. Она поначалу пыталась отмолчаться, но на повторный вопрос все же ответила: «Я, конечно, видела публикации в прессе, но саму речь пока не читала».

Между тем она ее, как известно, по горячим следам даже комментировала, причем критически. «Отклик» звучал так: «Мы, конечно, видели эти высказывания. США не ищут конфронтации с Россией. Но мы не можем и не будем идти на компромисс по принципам, на которых базируется безопасность в Европе и в Северной Америке». В своем роде это классический образец американского подхода к спору: говорится только свое, позиция оппонента полностью игнорируется.

Чуть ранее я ходил в Атлантический совет США на мероприятие с участием отставного сенатора-республиканца Ричарда Лугара. В прошлом он многие годы работал в сенатском комитете по иностранным делам и возглавлял его, он доныне считается одним из патриархов американской внешней политики, старшим другом и чуть ли не наставником действующего президента страны Барака Обамы. Речь на мероприятии шла в основном о России, и мне хотелось узнать мнение Лугара о том, чего можно ожидать на данном направлении от нового состава Конгресса США.

Заодно я спросил его и о сочинской речи. На вопрос, читал ли он ее сам, ветеран ответил: «Я просто слышал о ней и читал отзывы». Читал ли, на его взгляд, кто-нибудь из членов Конгресса? — «Нет. Просто знают, что речь была враждебной».

И, между прочим, никакой проблемы с этим Лугар не видит. На его взгляд, российскому лидеру «на самом деле и не нужна сейчас аудитория в Соединенных Штатах». «Думаю, он просто хотел произвести впечатление. Дать нам понять: мол, сдайте-ка назад. Не стойте у нас на пути», — сказал отставной законодатель. И этот сигнал, по его убеждению, был услышан.

Получается порочный круг. Глубоко вникать в чужую позицию американцы не хотят, полагая, что достаточно примитивных сигналов на уровне «свой-чужой». И при этом исходят из того, будто другие ничего более осмысленного говорить и не собирались. То есть если они чего не поняли, то только потому, что и понимать якобы было нечего. Тупик.

Степень личной свободы
Конечно, информационные фильтры, отсекающие все «лишнее», стоят не только у американцев. В России тоже из всей недавней речи Обамы на Генеральной Ассамблее ООН услышали лишь то, что он включил нашу страну в перечень основных угроз миру и безопасности, поставив «российскую агрессию в Европе» между распространением вируса Эбола и подъемом экстремистского движения Исламское государство в Ираке и Сирии. Понятно, что после такого удара по нервам мало кому из россиян хотелось вникать, что там еще наговорил хозяин Белого дома. И в чисто пропагандистском плане эта речь произвела на российскую аудиторию, видимо, примерно такое же впечатление, как сочинская речь Путина — на американскую.

Хотя, как известно слушавшим или читавшим, как раз российский лидер об угрозах со стороны США не говорил. Да и вообще с точки зрения реального содержания эти речи совершенно неравноценны. По долгу службы я читаю все главные тексты Путина и Обамы и давно убедился, что первые несравненно интереснее вторых. Поначалу меня это удивляло, и я даже думал, что наш президент просто умнее американского. Но потом догадался, что дело не в этом (или не только в этом), а просто в разной степени их личной свободы.

Это признают все мои знакомые американцы, которые судят не понаслышке. Я специально и давно этим интересовался. Тот же бывший посол сказал, что читает стенограммы президента России от корки до корки, поскольку Путин «раскрывает порой гораздо больше, чем можно было бы ожидать», — например, о своем общении с Виктором Януковичем в разгар противостояния на Майдане. Что касается Обамы, «с ним ситуация понятная, — сказал дипломат. — Цена откровенности у нас куда выше. Наценка на риск чрезвычайно высока». Иными словами, президент США не может себе позволить публично отступать от норм политической целесообразности и корректности.

«Действительно, в силу различий в политической культуре США и России американским лидерам труднее изъясняться с такой же прямотой, как это делает Путин, — написал мне политолог из Центра стратегических и международных исследований в Вашингтоне Эндрю Качинс, тоже член Валдайского клуба и единственный, кто согласился обсуждать тему „для печати“. — В нашем обществе это не столь принято. С другой стороны, это и не совершенно уникальная манера. Ельцин, например, тоже часто выражался цветисто».

Кстати, и Качинс, и другие собеседники признавали, что Путин, насколько можно судить со стороны, говорит на своих публичных встречах вполне искренне, без задней мысли, а не ведет какую-то хитрую игру. В нынешних условиях «информационной войны» и дефицита взаимного доверия это, видимо, само по себе дорогого стоит.

Кто кому завидует
В Сочи российский лидер по существу обвинил американцев в том, что те чересчур злоупотребляют своей «свободой рук» в сегодняшнем мире. Мысль эта для него не нова. Еще после разоблачения шпионских программ спецслужб США диссидентом Эдвардом Сноуденом он как-то публично обмолвился, что «завидует» американскому коллеге, «потому что он (Обама) может это сделать, и ему за это ничего не будет». Прокомментировать мне эту фразу тогдашний пресс-секретарь Белого дома Джей Карни отказался, а на дополнительный вопрос, завидует ли сам Обама способности Путина прямо и открыто высказывать свое отношение к любому острому вопросу, ответил: «Думаю, наш президент считает примечательным в нашей стране как раз то, что любой человек может говорить все что хочет о нашем правительстве. И мирно протестовать без всяких кар и последствий — например, по поводу коррупции в правительстве».

Намек был ясен, но речь шла все же не об этом. Из американских СМИ известно, что в кругу близких помощников президент Обама не раз сетовал, что не может позволить себе говорить все, что думает по многим политически щекотливым вопросам. В ответ на напоминание об этом Карни сказал: «Не стоит верить всему, что пишут в прессе. Как вы сами много раз наблюдали, наш президент, когда он общается с прессой, отвечает на вопросы журналистов, совершенно свободно говорит о своих политических взглядах, выражает свое мнение по вопросам как сегодняшнего дня, так и будущего. И ему это очень нравится».

Пресс-секретарю, конечно, виднее. Но реальные публичные высказывания Обамы как правило отдают такой же казенщиной, как и этот ответ. Живое слово на его пресс-конференциях такая редкость, что журналисты за ним буквально охотятся и ценят куда выше пространных лекций на любые политические темы. То есть один из главных недостатков политкорректного «публичного дискурса» в США, даже применительно к спорам, заключается в том, что он просто-напросто неимоверно скучен.

Целевая аудитория
Правда, мне тут на днях намекнули, что не мне с моей сединой об этом судить. Когда я в одной компании упомянул о занудной американской пропаганде, молодая бойкая особа смерила меня снисходительным взглядом и изрекла: «А она не вам адресована. У пропаганды, как и у любой рекламы, есть своя целевая аудитория. И сейчас главный ее сегмент — так называемое поколение тысячелетия (millenials). Люди в возрасте 20−30 лет с небольшим. А на остальных нет смысла воздействовать».

Мысль была для меня совершенно неожиданной и новой и потому очень мне понравилась. Общеизвестно, что Обама в своем восхождении на политический Олимп опирался во многом на молодежь. Наверное, и деятельность его агитпропа действительно была изначально настроена соответствующим образом. И, наверное, оценивать ее действительно лучше с поправкой на возраст.

Другое дело, что за последние годы энтузиазма у сторонников действующего президента США, в том числе и юных, существенно поубавилось. По прогнозам социологов, сегодняшнее молодое поколение американцев скорее всего станет первым в новейшей истории, которое будет жить хуже собственных родителей. И чью сторону это поколение займет в политических спорах завтрашнего дня, пока совершенно не ясно.

Критерий истинности фактов
Вот в чем можно не сомневаться — и даже согласиться в этом с американскими пропагандистами, — так это в том, что дела важнее слов, результаты важнее намерений, факты важнее фикций. Но разве может быть лучший критерий в вопросе о том, чья политика основана на фактах, нежели способность эти самые факты менять?

А у кого это лучше получается в условиях нынешнего противостояния, даже сами американцы особо не сомневаются. Еще в самом начале года, за две недели до референдума в Крыму военный комментатор телеканала «Фокс ньюс» отставной армейский разведчик Ральф Питерс в одном из своих выступлений сказал: «Это не у Путина бред сумасшедшего. Это наш президент и его администрация бредят… Путин же создает факты на местах (facts on the ground)». С тех пор последняя фраза стала в англоязычной блогосфере одним из популярных интернет-мемов, воспринимаемым зачастую, как аксиома.

Андрей Шитов, корреспондент ТАСС