«Больше всего я ненавижу мудрость. Это абсолютно конформистская глупость…»

Расшифровка видеоинтервью словенского философа Славоя Жижека испанскому изданию El Pais.

Известный немецкий философ Петер Слотердайк сказал, что вы один из мыслителей, которые его больше всего интересуют сегодня. Что вы думаете об этом?

Парадоксально, но Петер Слотердайк — один из немногих современных философов, с которыми я чувствую настоящую связь. Он не неоконсерватор, как думают некоторые; он видит опасности того, что мы считаем прогрессом. Я думаю, он прекрасно понимает, что эпоха европейского демократического и социального государства закончилась.

Слотердайк также сказал, что именно вы ввели черный юмор в философию — единственный тон, которого ей действительно не хватало. Он добавил, что это было настоящим достижением, учитывая цену отказа от притворной серьезности.

Я полностью согласен с этой характеристикой, но я думаю, что своим черным юмором я лишь верно воспроизвожу нашу объективную реальность. Посмотрите, что происходит в последнее время в Израиле. Мобилизация десятков тысяч солдат для полной этнической зачистки Газы. Они выгоняют всех палестинцев, и вы знаете, как они это оправдывают — во-первых, в религиозных терминах. Израиль становится более фундаменталистским, чем окружающие арабские страны. Сегодня формально Израиль действует так же, как ИГИЛ[1]; он оправдывает свои политические решения, ссылаясь на свои священные тексты. А затем правительство Израиля идет и говорит, что делает все это для защиты палестинцев, потому что они не могут жить в Газе. Если это не черный юмор, то я не знаю, что это.

В своей последней книге вы определяете себя как «умеренно консервативного коммуниста». Что это значит?

Это значит, что я просто коммунист, не в теоретическом или сложном смысле. Посмотрите на наш мир сегодня. У нас есть как минимум три мегапроблемы: ядерная война, экологический кризис и искусственный интеллект. Говоря об интеллекте: проводились исследования, которые периодически измеряли коэффициент интеллекта. Они однозначно показывают, что с 2010 года большая часть человечества становится все более глупой — буквально. Мы так сильно полагаемся на цифровые технологии, что просто думаем и рассуждаем все меньше и меньше. До 2010 года мы немного умнели с каждым годом. Теперь тенденция идет вниз. Что мы можем сделать? Нам нужно глобальное сотрудничество, чтобы противостоять этому, а также экологической катастрофе и опасности новой ядерной войны. Для меня коммунизм — это не старое сталинское Политбюро. Нам нужны более четкие формы сотрудничества. Отключение электроэнергии в Испании показало, что именно потому, что мы так развиты и взаимосвязаны, мы гораздо более уязвимы. Теперь небольшая авария, сравнительно незначительное стихийное бедствие парализует все. Чтобы решать эти проблемы, нам нужен коммунизм, который понимается как механизм координации, который нельзя отдать на откуп рынку, и который не ограничивался бы суверенитетом государств.

Да, но как это возможно?

Я пессимист. Мы живем в эпоху невежества. Мы говорим о катастрофах, но не воспринимаем их всерьез. Мы хотим потратить немного больше на защиту окружающей среды, бла-бла-бла, но мы хотим продолжать жить своей относительно комфортной жизнью. Мы просто еще не сталкивались с достаточно большой угрозой.

Но как возможна нормальная жизнь в рамках некоего наднационального коммунизма?

Мы не должны думать о коммунизме в тоталитарных терминах. Я скажу что-то еще более безумное. Знаете, что мне нравится, по иронии судьбы, в Дональде Трампе? Он объявил чрезвычайное положение в стране. Он сделал это по неправильным причинам — из-за пограничного вопроса — но я считаю, что мы должны признать, что приближаемся к глобальной чрезвычайной ситуации, учитывая проблемы, с которыми мы сталкиваемся.

Трамп делает правильные вещи по неправильным причинам? Что он делает правильно?

Управление указами в чрезвычайной ситуации. Мы находимся в чрезвычайном положении. Демократия — и в этом вопросе я весьма пессимист — теряет свою эффективность. То, что я говорю, очень проблематично, но наступают времена, когда нам нужны более быстрые и эффективные решения. Это было сделано во время пандемии, и Испания сделала это хорошо. Централизованные решения, но связанные с гражданским обществом и общественными организациями. Пандемия была хорошим примером того, что нас ждет: чрезвычайное положение.

То есть демократия неэффективна в чрезвычайных ситуациях?

Я поддерживаю демократию. Я не сумасшедший. Нам нужна настоящая свобода прессы. Те, кто у власти, должны получать полноценную обратную связь о том, что думают люди, и я знаю, что в Китае этого не происходит. Но в чрезвычайной ситуации люди предпочитают эффективность; они идут на это. Мы должны найти в рамках национального государства формы сотрудничества, которые выходят за рамки структуры правящей партии, оппозиции и так далее. При таком режиме внимание ограничивается следующими выборами. Что меня восхищает в Китае, так это то, что, хотя, конечно, там нет демократии, их лидеры не думают о том, как пережить следующие четыре года, а скорее о том, что станет с Китаем в долгосрочной перспективе. Я думаю, это вопрос выживания. В ближайшие два-три года ничего серьезного может не произойти. Но моя аксиома заключается в том, что мы приближаемся к чрезвычайному положению.

Возможно, нам нужна автократия, чтобы справиться с проблемами?

Я перехожу к еще более проблемному аспекту. Я не против харизматичных лидеров. Хороший лидер — это тот, кто дает вам надежду. Апартеид не закончился бы без такой фигуры, как Мандела.

Черчиллю приписывают высказывание: «Демократия — худшая форма правления, за исключением всех остальных». Похожая ситуация с капитализмом; вы писали об этом в своей книге «Проблемы в раю». Капитализм несправедлив и деструктивен, да, но какова альтернатива? Какова альтернатива демократии и капитализму?

Здесь я дам вам ответ, который, опять же, очень проблематичен для многих. Хотя я не всегда согласен с Янисом Варуфакисом, но я согласен с ним в том, что левые мечтали об упадке неолиберализма — а затем появился Трамп и пошел еще дальше. Трамп — тот, кто более или менее отменил неолиберализм. Эпоха, которую Никсон открыл в 1971 году, закончилась. Левым нужно забыть эту старую, наивную идею о том, что Трамп — ошибка, что нам следует вернуться к дотрамповскому, допопулистскому государству всеобщего благосостояния. То, как оно работало, привело нас к неолиберализму. И Трамп остановил кризис либерального капитализма лучше, чем многие левые. Осознав это, левые должны придумать что-то новое, иначе им придет конец.

Итак, что, по вашему мнению, должны делать левые?

Я знаю, что это проблематично, но левые должны думать — я не скажу об отмене рынка или капитализма, но о подчинении его более сильному коллективному контролю. Даже если это означает более сильное государство — но я не говорю о национальном государстве. Я верю в более глобальный контроль, сначала общеевропейский, а затем и глобальный. Перед лицом экологических угроз, стихийных бедствий и искусственного интеллекта должно быть более сильное глобальное сотрудничество.

При всех угрозах, с которыми мы сталкиваемся, возможно ли мечтать о лучшем мире?

Я настроен пессимистично по этому поводу. Я не хочу представлять себе лучший мир. Мы должны ясно понимать, что старые добрые времена либеральной социал-демократии прошли. Правила изменились. Мы не можем говорить о лучшем мире, а скорее о коллективном выживании, о продолжении какой-то нормальной жизни со свободами в чрезвычайном положении.

Давайте сменим тему. Критика культуры политической бдительности поднимается как справа, так и слева. Вы против воукизма?

Я против культуры отмены. Для людей, которые практикуют культуру отмены, официальной целью якобы является содействие разнообразию и инклюзивности. Но на самом деле они исключают тех, кто не принимает их определение инклюзивности, и так далее. Если вы подробно рассмотрите культуру политической бдительности, то увидите, что это люди из высшего среднего класса, которые атакуют людей из низшего класса.

В книге «Секс и несостоявшийся абсолют» вы обсуждали тему отношений между мужчинами и женщинами как раз в то время, когда концепция согласия вышла на первый план. Какую позицию вы занимаете в дебатах вокруг согласия?

Мне не нравится идея, что все вращается вокруг согласия. В проституции также может быть согласие. Настоящее насилие и эксплуатация в сексуальных отношениях могут принимать форму чего-то согласованного.

И вы, конечно, против проституции.

К сожалению, да. Хотя либеральным в наши дни было бы сказать «почему бы и нет?» Я, возможно, очень наивен в этом отношении. Я думаю, что секс — это что-то интимное.

Что вы думаете о своем нынешнем положении?

Мне грустно, я паникую, потому что старею. Я трудоголик; я не работаю, чтобы жить, я живу, чтобы работать. Мне 76 лет, мне нужно много спать, и я теряю способность работать. Мне это не нравится. Я не думаю, что с возрастом мудреешь.

А разве не так?

Нет! Мудрость — это то, что я ненавижу больше всего! В Словении есть очень вульгарная поговорка: не ссы против ветра! Мудрость — это абсолютная конформистская глупость.

Позвольте мне задать вам последний вопрос, и не стесняйтесь на него не отвечать. Вы думаете о смерти?

Нет. Я хочу умереть, как мой друг Фредрик Джеймсон, от сердечного приступа. Я ненавижу идею медленной смерти, мысли о том, каким будет мое наследие, бла-бла-бла. Я хочу работать, пока не умру. Заснуть, думая, что завтра будет другой день, и не проснуться. Я не могу представить себя сидящим, как старый идиот, и ничего не делающим. Я бы даже покончил с собой.

Правда?

Я не хочу боли. Я не боюсь смерти как таковой, я боюсь медленной и мучительной смерти. Если бы я узнал, что моя жена или кто-то из моих детей умерли, мой первый вопрос был бы: как это произошло? Если бы это был несчастный случай, мгновенно, я бы сказал: ну, ладно. И я бы продолжил работать на своем компьютере. Если бы это была медленная и мучительная смерть, я бы не смог этого вынести, я бы, наверное, тоже покончил с собой.

El Pais