Крым и вопросы демократии

Крымский референдум по вопросу о присоединении автономной республики к России, назначенный на 16 марта, возвращает нас к дискуссии об основаниях современной демократии. Можно ли утверждать, что на Майдане и в Крыму мы столкнулись с двумя различными моделями прямой демократии, своеобразно инкорпорированными в политический процесс? Эксперты Центра политического анализа рассуждают о нюансах функционирования плебисцитарных механизмов в современном мире.

Референдум принято считать последней инстанцией демократии, как власти большинства. Впрочем, современные политические системы, как правило, избегают подобного определения, описывая себя скорее в терминах инклюзивности, равенства и защиты многообразия. Подозрительность в адрес референдума как инструмента принятия решений, по всей видимости, связана с тем, что он репрезентирует именно классическое, античное понимание демократии, слишком тоталитарное для сегодняшнего дня. Факт остается фактом, гитлеровский режим был одержим идеей народного волеизъявления, плебисциты следовали буквально один за другим. Отчасти поэтому Конституция современной Германии в принципе не предусматривает референдумов.

Вместе с тем уличные протесты, выступления различных социальных движений дают массу примеров самоорганизации, спонтанного формирования институтов прямой демократии. До тех пор пока, данный режим принятия решений касается лишь бытовых вопросов жизни какого-нибудь «Оккупай-Абая», можно не придавать ему большого значения, настоящие вопросы возникают в той ситуации, когда в моменты политических потрясений активистская стихия подменяет собой осыпающиеся институты государства. В этом отношении представляется интересным сравнить «демократию» киевского Майдана с «демократией», которую мы наблюдаем в Крыму прямо сейчас.

Политолог Сергей Черняховский отмечает, что Майдан пытается апеллировать к греческой модели агоры. При этом он сомневается, что подобный идеал уместен в рамках массового общества. Огрубляя, на площади все равно не поместятся все граждане, а значит, решение за них примут в лучшем случае – самые активные, а в худшем – самые хитрые, из числа тех политиков, для кого протестные акции – способ обеспечить массовку откровенно силовых мероприятий. В этом смысле Майдан отличается от классической представительной демократии лишь тем, что людей на площади никто никуда не избирал и не на что не уполномочивал.

Между тем, в Крыму, по словам политолога, ситуация куда в большей степени соответствует духу демократии. Вне зависимости от юридических или процедурных аспектов, предстоящий референдум закрепляет все те чаяния, которыми крымчане реально жили эти двадцать лет.

«В отличие от псевдоагоры в виде Майдана, референдум дает возможность участвовать каждому» Эксперт: Черняховский Сергей Феликсович

Заместитель главного редактора газеты «Известия» Борис Межуев ссылается на Ханну Арендт, которая зафиксировала в своей теории революции то особое состояние, когда люди вовлекаются в политическое и ощущают себя непосредственными участниками событий. По словам Межуева, подобное характерно для любых революций, не сводящихся к военному путчу.

Межуев, впрочем, напоминает о том, что Арендт лишь вскользь упомянула о проблеме, с которой зачастую сталкивается общество в состоянии политической эйфории, а именно – об экономических трудностях.

«Сама по себе политическая активность, ощущение, что полис выше ойкоса отвлекает людей от мысли, что нужно возвращаться к работе» Эксперт: Межуев Борис Вадимович

Когда экономическое положение в стране идет на спад, к власти часто приходят либо крайне правые силы (вроде команды Гайдара), либо крайне левые (как партия большевиков). И те и другие по-своему решают задачу, как заставить людей перестать митинговать и вернуться к работе. Первые при этом используют меры экономического принуждения, а вторые – силового.

Межуев допускает, что новая киевская власть совместит обе стратегии «каким-нибудь особенно жутким способом».

Руководитель Центра истории России, Украины и Белоруссии Института всеобщей истории РАН и известный левый теоретик Александр Шубин в свою очередь отмечает, что ни Майдан, ни события в Крыму не отличали те признаки, с которыми принято связывать прямую демократию.

Так, референдум в Крыму, как и в рамках любой крупной территории, с неизбежностью предполагает, что вопросы формулирует именно элита, а гражданин оказывается изначально ограничен в возможностях ответа.

Майдан же, по существу, как был, так и остался митингом, протестной акцией, в то время как прямая демократия предполагает правильное представительство от определенного количества людей: от заводов, организаций, учреждений.

«Так что в обоих случаях мы имеем дело не с непосредственной демократией, тем более, правильно организованной – не с самоуправлением, а с инструментом политической борьбы, в которой пока выигрывают не массы, а элиты», - подытожил эксперт.