Я не знаю ни одного политического решения, которое бы принял Майдан

В Киеве нет никакой прямой демократии.

Я не знаю ни одного политического решения, которое бы принял Майдан. То, что он давил - вплоть до обсуждения на площади кандидатур в новый кабинет министров – это точно. Но никаких политических решений Майдан не принял. Так что прямой демократии в Киеве не было.

Уличные действия оказывают сильное воздействие на политику. Именно улица может наиболее отчетливо просигналить о легитимности или нелегитимности тех или иных фигур или действий. Однако это не принятие решений. Поэтому здесь нет прямой демократии, и сравнивать Майдан с крымским референдумом абсолютно некорректно.

Да, референдум – это прямая демократия. Можно долго рассуждать о природе референдумов, что они могут и не могут определять, где применяются, а где – нет. Так или иначе, в Крыму мы имеем дело со специфическим типом референдума, который решает вопрос о государственной принадлежности определенной территории и населения, на ней проживающего.

Однако ключевая черта любого референдума состоит в том, что его решение должно быть заведомо приемлемым и заранее объявленным приемлемым всеми заинтересованными сторонами. Если судить по этому основанию, референдум в Крыму, намеченный на воскресенье – нелегитимен. Потому что законодательству Украины он не соответствует. Сложившаяся кризисная ситуация, возможно, могла бы иметь своим решением референдум, но только по исчерпании всех остальных средств, таких как посреднические миссии, переговоры заинтересованных сторон. Сейчас же возникает ощущение, что референдум стремятся провести «пока молоко не закипело». Шансов на то, что кто-то за пределами России признает референдум легитимным – никаких.

Референдум – наименее нелегитимная из форм, которые могли придумать те, кто сейчас решает судьбу Крыма. Но от того, что он менее нелегитимен, чем, к примеру, прямая военная оккупация, легитимным он не становится.

Демократия – это многообразие форм, средств и институтов. Есть две территории на Земле (я говорю «территории», потому что одна из них государство, а другая – часть государства), где референдум – привычный способ принятия политических решений, действительно затеняющий представительную демократию. Это Швейцария и Калифорния. И там и там принято, что решение может приниматься законодательным собранием, а может – выноситься на референдум. Как в Швейцарии, так и в Калифорнии опыт вынесения вопросов на референдум не бесспорен, но в принципе – нормален, положителен. Это связано с тем, что народ здесь уже приучен опытом избегать искуса популизма при голосовании. Ведь в этом - главная опасность референдума – люди могут поддаться эмоции, популистским настроениям и проголосовать за решение, которое кажется привлекательным, но на самом деле влечет за собой негативные последствия, перевешивающие плюсы. В остальном, в день выборов в Америке (там принят единый день голосования), проходят десятки референдумов масштабов штата или меньше. Впрочем, на них выносятся вопросы, мягко говоря, не эпохальные.

И федеративное устройство, и референдумы вырастают из одного корня – многовековых традиций гражданского общества и участия граждан в определении своей политической судьбы.

В Швейцарии демократия выросла снизу. Поскольку люди участвуют ней, они куда рациональнее судят о политических решениях. Безусловно, это политическая культура: и федерализм и референдумы – продукт глубокой традиции народного участия.

Что касается США, если посчитать «Демократию в Америке» Алексиса де Токвиля, там тоже будет описана степень участия широких масс в определении политики, заметная даже двести лет назад.