4 июля режиссер Ренат Давлетьяров приступил к съемкам ремейка культового фильма Станислава Ростоцкого «А зори здесь тихие…». Картина должна выйти на экраны весной 2015 года – к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. Очередная попытка вариации на тему советской классики вновь обнаруживает ряд болевых точек российской киноиндустрии. Эксперты, опрошенные Центром политического анализа, скептически оценивают перспективы картины ввиду особенностей российских традиций реактуализации творений старых мастеров.
Строго говоря, фильм необязательно рассматривать как ремейк легендарной ленты. Повесть Бориса Васильева в свое время послужила литературной основой для спектакля, оперы, а также китайского телесериала. Тем не менее, именно советский фильм 1972 года стал вехой в истории искусства, одним из узлов культурной памяти поколения.
Культовый статус картины Ростоцкого предсказуемо сказался в том, что еще даже не снятый фильм Давлетьярова уже стал восприниматься не как альтернативная экранизация повести, а как попытка диалога с художником ушедшей эпохи. Ряд критиков полагает, что данный случай – как раз из тех, когда продолжать диалог с тем, кто уже не ответит, мягко говоря, непорядочно.
«Когда речь заходит о признанных шедеврах, особенно в отсутствие тех, кто их создавал, когда создателей давно уже нет – производство ремейков вряд ли можно считать приемлемым», - отмечает директор учебно-научного центра «История и экранная культура» факультета истории искусства РГГУ Андрей Шемякин.
Сравнивая американскую и российскую традиции производства ремейков (к слову, в категорию «ремейка» попадают также сиквелы и приквелы), главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей отмечает, что в США «старые песни о главном», будь то очередной «Человек-паук» или адаптация японского хоррора, по преимуществу описываются рыночной логикой, в России же коммерческие интересы, как правило, уступают по значимости аппаратным, политическим и пропагандистским резонам. Это, очевидным образом, обусловлено слабым развитием отраслевых рынков и спецификой финансирования российского кинематографа. Там, где деньги – большие и государственные, где их распределение подчиняется административной логике, фокус закономерно смещается с коммерции на политику.
«Авторы пытаются показать государству, власти, политическим элитам, что кинематограф идет верной дорогой, что он приучает молодых людей готовиться к защите отечества, формирует правильное восприятие героев, убеждает в необходимости жертвовать жизнью ради Отечества. Именно это важно в истории про ремейк «А зори здесь тихие...»
На принципиальные различия в порядке функционирования индустрии, объясняющие различия в месте, роли, значении ремейков в национальных системах кинобизнеса России и США, указывает и кинокритик Виктор Зацепин. По его словам, в массе своей продюсеры озабочены почти исключительно – грантами Министерства культуры. Отсюда – механический подбор релевантных сюжетов, контекстов, историй, идеологически близких знаменитой доктрине «новой культурной политики».
«Акулы российского кинобизнеса роют какой-то воображаемый котлован и целят в то, чтобы у них окупаемость наступила уже на моменте выдачи гранта. Касса- это для них уже не так важно», - удрученно констатирует эксперт.
Культура ремейков, очевидно, имеет касательство не только до вопросов политики и хозяйства, но также выступает своего рода метонимией современной культуры как таковой. В свое время это называли «постмодернизм».
В данном случае важно, что постмодернизм – это такое место, где нет, и не будет ничего нового. Свободные художники, яркие авторы, глубокие мыслители и креативные креативщики в постмодернизме не приживаются. Там слишком много ремейков, и, скорее всего, вообще, кроме них, ничего нет. Разве что розовая кофточка и далее по списку. Вечное возвращение как вечная ростовская пресс-конференция. А еще в этом мрачном месте люди не понимают друг друга: у них нет ничего общего, нормативного, универсального.
Взять того же Рената Давлетьярова: он снимает заново классический фильм для того, чтобы адаптировать содержание к жизненному миру современных молодых людей. По сути – налаживает диалог поколений. Наводит мосты. Окучивает робкие побеги эмпатии, взаимопонимания, опыта совместности. Если коротко – переводит. Подобная цель в некотором смысле диссонирует со средством своего достижения. Ясно же, что там, где «в творчестве слишком много ремейков» проблема переводимости в культуре решается не в пользу перевода.
Об этом, в частности, говорит, Даниил Дондурей: «Каждое время имеет свои смыслы, и эти смыслы воспроизвести нельзя». Киновед не видит никаких перспектив сближения двадцатилетних девушек из кинозалов московских мультиплексов с их условными прабабушками, перебегающими из траншеи в траншею.
Андрей Шемякин настроен менее радикально. Его позиция состоит в том, что возможность того или иного рода диалога, контакта, понимания исключена лишь там, где объектом соотнесения служит легенда. «Культовый» - в буквальном смысле - фильм оказывается фатально закрытым для реинтерпретаций, полемики, переоценки. Что может рассказать нам история военного подвига советских девушек о нас самих сегодня? По правде сказать, ничего.
«Не то, чтобы ремейки – это вообще плохо, и их нужно немедленно запретить, но просто есть вещи, которым совершенно бессмысленно подражать, которые бессмысленно переоценивать и совершенно бессмысленно надеяться на то, что придут люди и посмотрят»
Между тем, по мнению киноведа, ремейк может быть волне уместен, даже по-своему необходим в тех случаях, когда «на другом конце провода» не статусный шедевр, завершенная монада, черная сингулярность и цельнометаллическая оболочка, а культурный продукт, не реализовавший все свои внутренние потенции, оставляющий впечатление «незавершенного проекта». Собственно, это «несовершенство» и составляет пространство, в котором произведение «живет». С живыми общаться проще, чем с мертвыми.