Война между Китаем и США не является неизбежной

В свежем интервью известный американский социолог Рэндалл Коллинз рассказывает, почему развалился СССР, как США победили в холодной войне, утверждает, что война с Китаем не является неизбежной, а также предсказывает конец капитализма.

Александр Ригаль: Великое ускорение началось вскоре после того, как вы появились на свет в 1941 году. Ваш жизненный опыт и академическая траектория как-то связаны с этой исторической моделью роста?

Рэндалл Коллинз: Мой отец был в Германии в 1945 году в составе армии США и остался там в качестве дипломата. Мои самые ранние воспоминания относятся к 1946 году: пересечение Атлантики на бывшем военном корабле и прибытие в разбомбленный Берлин на военном самолете. Мы жили в Москве, когда началась Корейская война; затем у отца были посты в западной зоне Германии, Вашингтоне и Латинской Америке. Это была эпоха максимального престижа и гегемонии США, самого большого разрыва в благосостоянии с остальным миром. Американские автомобили и стиль проникли в быстро восстанавливающуюся Европу, по крайней мере, на несколько десятилетий. Позже я узнал, что это был цикл гегемонии капиталистической мировой системы; Вторая мировая война уничтожила предыдущих конкурентов, Великобританию и Германию. Я рано узнал о геополитике, обитая в ее гуще.

Также удачным для моей карьеры стало массовое расширение доступа к университетскому образованию; это была общемировая тенденция, но количественно лидировали США, которые первыми сделали среднее образование практически всеобщим, а затем в 60-х годах начался тот же процесс для университетов. В Европе аналогичную экспансию возглавили Франция и Италия. И это стало материальной базой для радикальных студенческих движений того времени. Но тогда же был также и качественный скачок для американских университетов, принявших эмигрантов из немецкого научного мира. В начале XX в. американцы отправлялись в Германию, где был изобретен исследовательский университет, как это сделал мой отец в 1930 г.; так же поступил и мой преподаватель из Гарварда в начале 60-х Толкотт Парсонс, который в 1920-х гг. побывал в Европе и привез в Америку Вебера и Дюркгейма. В аспирантуре в Беркли среди моих профессоров были специалист по Веберу Рейнхард Бендикс и ветеран марксизма Лео Ловенталь, участвовавший в спартаковском восстании в 1919 году, - сочетание академического капитала, которое породило левовеберианскую социологию в моем поколении. Другим профессором был Эрвин Гофман, который создавал дюркгеймовский микроинтеракционизм, который начался с его путешествий с британскими социальными антропологами, импортируя французскую социологию через Великобританию и Канаду. К тому времени, когда я покинул Беркли в год восстаний, в 1968-м, у меня были примерно те же компоненты Маркса-Вебера-Дюркгейма, которые Пьер Бурдье оформлял в своей социологии полей власти, только с большим акцентом на историческую геополитику.

Вы давно интересуетесь культурными тенденциями, начавшимся в 1950-е. Наиболее известным стало ваше доказательство существования кредитной инфляции и объяснение ее механизмов (1979/2019). Вы также изучали неформальные механизмы поведения и признания и выдвинули гипотезу о возникновении новых форм стратификации в повседневной жизни (2014). Кроме того, среди прочих культурных тенденций вы исследовали динамику сексуальных рынков и роль различных сексуальных революций (2015). Можете ли вы вывести общую закономерность, пусть даже гипотетическую, на основе нескольких культурных тенденций, которые вы выявили?

В то время значительное расширение доступа к школьному образованию интерпретировалось как результат функциональной потребности современной экономики в кадрах с техническими навыками. Но Вебер считал, что акцент на дипломах – в чем немецкие государства были пионерами, создавая одновременно современный университет и государственную бюрократию - монополизировал высокостатусные должности. Я также знал, что во времена позднесредневековых китайских династий ученые сдавали все больше экзаменов, начиная с 30 лет, что привело к раздуванию ценности дипломов (основанных не на технических навыках, а на знании классической поэзии) по мере увеличения числа конкурентов. Моя докторская диссертация документально подтвердила подобное для США: до 1940 г. выпускники средней школы составляли небольшую элиту и этого было достаточно для управленческих должностей; но поскольку средняя школа стала массовой, а не элитной, в 1960-х гг для тех же должностей теперь требовалась степень бакалавра, а к 1990-м - степень MBA. Социологический факт заключался в том, что массовое школьное образование создает социальное равенство; но статистически выяснилось, что увеличение продолжительности школьного образования предоставляет больше привилегий детям образованных родителей. В моей книге 1979 г. я утверждал, что равенство никогда не будет достигнуто таким путем; лучше провести декредитализацию, запретив требовать дипломы при приеме на работу.

Сексуальная революция была еще одной устойчивой тенденцией. Исторически сложилось так, что семьи заключали браки ради политических союзов и владения собственностью. Но подобное стало менее важным с укреплением современного государства и появлением бизнес-корпораций. В 1920-е годы сформировалась самобытная молодежная культура, знакомства и вечеринки вышли из-под контроля родителей, секс отделился от брака, хотя и оставался его прелюдией. В 1960-е годы возникло еще более бунтарское молодежное движение; его фигурантами были хиппи, жившие в коммунах свободной любви; в действительности большинство последователей «контркультуры» были хиппи выходного дня, обкуривавшимися на рок-концертах. Основное влияние на семью оказал внезапный рост сожительства среди неженатых людей - раньше это ассоциировалось с низшим классом, а теперь считалось авангардом. Оно было принято обществом на удивление быстро в 1970-е годы, став формой серийной моногамии (коммуны свободной любви никогда долго не выживали), наряду с резко возросшим уровнем разводов. Что отличалось от традиционного брака, кроме церемонии? Главным отличием было быстрое признание незаконнорожденных детей, что раньше было большим скандалом. Легитимность также означала наследование имущества. Но в эпоху массового школьного образования и откладывания взрослой карьеры, ученики средней школы были меньше озабочены наследством, чем сексом. Революционное принятие незаконнорожденности (термин, который вскоре был запрещен) началось в Скандинавии, где государство социального обеспечения оказывало поддержку незамужним матерям и их детям, в атмосфере, где сексуальность стала гораздо более открытой. В 1970-х годах сексуальная революция распространялась массовыми тиражами глянцевых журналов, таких как Playboy, прекратилась цензура в кино и литературе, а также было снято табу на высказывания, которые когда-то считались непристойными. Последующие десятилетия привлекли внимание целым рядом гомосексуальных движений, включая радикальную ветвь феминизма, вообще осуждающую гетеросексуальность. Во времена всех этих движений, начиная с 1960-х годов, рычагом сексуальной революции была массовая университетская публика в эпоху инфляции дипломов.

Третьим аспектом этих революций была неформализация в стилях одежды и манере поведения. Исторически сложилось так, что внешний вид был признаком классового положения. В 1920-х годах женщины - традиционно более консервативные в проявлении классовых приличий - стали одеваться более похоже на мужчин, стройнее силуэт и короче волосы, демонстрируя раскрепощенную сексуальность. В 60-е годы хиппи одевались необычно, а мужчины носили длинные волосы, стирая некоторые мужские и женские границы. Затем последовал ряд странных причуд в одежде, но главным результатом к 1980-м годам стало то, что носить повседневную одежду, особенно спортивную форму, футболки с эмблемами и синие джинсы, стало более престижно. В 1990-е годы, под влиянием высокотехнологичных отраслей промышленности и Интернета, титулы и вежливые формы обращения уступили место обращению ко всем по имени или прозвищу. Мужчины из класса профессионалов/управленцев отказались от костюмов и галстуков; престиж перешел к тому, чтобы выглядеть как на отдыхе даже на работе. Молодые женщины щеголяли рваной одеждой, «героиновый шик», хотя женщины-профессионалы по мере продвижения по службе переходили к более консервативному стилю.

Все три этих компонента восстали против традиционной классовой респектабельности. Не сказать, что классового расслоения больше не существует, но оно стало замаскированным; высшие классы больше не демонстрируют свое превосходство, в то время как все остальные принимают новую форму расслоения: отвязные и хипповые, в противовес крутым и угловатым. Можно также сказать, что это триумф экономики отдыха/развлечений.

Как твердый сторонник традиции социологии конфликта (2015), вы показали, какую роль играет конкуренция в социокультурных процессах. Вы также предложили теорию капитализма, основанную на поздних работах Вебера (1980). Основываясь на вашей теоретической модели капитализма, не могли бы вы помочь нам увидеть связи между различными формами конкуренции и современным капитализмом?

Есть ли причина, по которой инфляция дипломов, сексуальная революция и неформализация произошли в капиталистической экономике? Самая непосредственная связь заключается в том, что ведущие капиталистические экономики в ХХ в. индустриализировались и испытывали меньшую потребность в ручном труде; и они стали достаточно богатыми, чтобы расширить доступ к массовому образованию, сначала в средней школе, а затем в университетах. Как я уже говорил, дело не в том, что современные технологии нуждаются в огромном объеме высокообразованной рабочей силы (достаточно небольшого числа ученых и инженеров); массовое образование - это роскошь, которую могут позволить себе богатые общества. Как только появилась значительная когорта молодежи, у которой были годы свободы от трудоустройства, это дало толчок сексуальной революции, начиная с верхнего и высшего среднего классов 1920-х гг (в Англии и Германии, а также в США); и снова с движения за неформализацию, когда инфляция дипломов удерживала существенную часть населения в учебных заведениях. Неформализация, открытая сексуальность и массовое образование сами по себе не принадлежат «логике капитализма» (поскольку их не существовало на ранних стадиях капитализма); но эти тенденции обеспечили рост рынков для новых капиталистических товаров - у капитализма нет морали, он готов производить все, что угодно, если это можно продать с прибылью.

СССР не был капиталистической страной. Тем не менее, он также участвовал в Великом ускорении, причем со специфическими особенностями. Согласно тому, что мы знаем, если бы СССР победил в холодной войне, остановилось бы развитие различных социально-экономических тенденций? Другими словами, насколько сильна связь между капитализмом и Великим ускорением?

СССР является аномалией для этих тенденций, но это было общество, пытавшееся подражать капиталистическому Западу в экономическом развитии. СССР создал массовую систему образования, по численности уступающую только США; но она ограничивала образование в основном политехническими дисциплинами и не допускала культурного бунта студенчества - вместо этого предлагалось образование для политической индоктринации и карьерных каналов в привилегированную номенклатуру. СССР распался в период «дипломатии голубых джинсов», зависти к западной молодежной культуре рок-н-ролла, развлечений и сексуальной революции. Коммунистический стиль застыл в костюмах, галстуках и прическах 1930-х гг – чересчур буржуазный вид на взгляд молодого Запада. Советские государства преуспели в тяжелой промышленности, но пропустили фазу капитализма потребительских товаров, возглавляемую США и Японией – последняя обладала многовековой культурой эстетики, чья продукция захлестнула мир в 1980-х годах. Если бы СССР смог распространить свой тип социалистической плановой экономики на весь мир, революции в личной жизни не произошло бы. Но история не закончилась бы, просто пошла бы не тем путем, который мы наблюдаем на Западе. Политические и военные факторы также определяют социальные изменения; российская (и китайская) гегемония продолжала бы оказывать геополитическое влияние, и произошло бы что-то еще.

Некоторые специалисты указывают конкретную дату начала Великого ускорения – понедельник, 16 июля 1945 года, когда в Нью-Мексико была взорвана первая атомная бомба. В результате взрыва были выброшены радиоактивные изотопы, обнаруженные в атмосфере во всем мире. Это событие является символом Великого ускорения. Тем не менее, согласно вашей работе, кажется, что войны и военные организации - это не просто символы, а фактически главные причины возникновения государственной формы (см. Collins 2015:Ch.5). Какие связи вы видите между войной, особенно двумя мировыми войнами, и определенными социально-экономическими тенденциями?

Война была главной причиной социальных изменений в определенный период истории. В конце европейского средневековья случилась «военная революция». Число феодальных государств уменьшилось, поскольку некоторые из них перешли к профессиональным армиям, обеспеченным правительством пушками и артиллерией, расширяясь за счет завоеваний и поглощения друг друга. Это сделало государство гораздо более дорогим, поэтому успешные государства создали централизованную налоговую систему, укомплектованную бюрократами, а не аристократическими семьями; проникая в местные домохозяйства, население заносилось в списки государства как физические лица, как солдаты, объекты образования и получатели социального обеспечения. Военная революция стала платформой, на которой были построены культурные революции XX века. Но к 1918 г. разрушительная сила войны стала настолько смертоносной и дорогостоящей, что дальнейшее расширение военного пути к экономическому и социальному росту было воспринято большинством людей как тупик. Это не помешало в дальнейшем катастрофе Второй мировой войны и появлению перспектив уничтожения мира с помощью ядерного оружия. С тех пор военная политика - по крайней мере, среди крупных, хорошо вооруженных государств - была намеренно ограничена, оставляя поле для капиталистической конкуренции. Она также благоприятствовала США, наименее пострадавшим от мировых войн в связи с его географическим положением.

На протяжении всей истории стиль войн и дипломатии менялся множество раз; периоды тотальных войн на уничтожение чередовались с дипломатическим этикетом войн с ограниченными целями; и данный стиль был господствующим в течение последних 70 лет. Географически ограниченным прокси-войнам не позволяется разрушать капиталистические рынки. Сохранится ли это в эпоху кибервойн - вопрос, на который пока нет ответа. В отличие от предыдущих периодов геополитики, самые большие и богатые государства уже не будут являться автоматически самыми мощными в военном отношении; кибервойна относительно дешева (по иронии судьбы, распространяемая интернет-коммерцией) и является оружием слабых. Кибервойна не может захватить территорию, но потенциально она может разрушить передовую компьютеризированную экономику.

Если мы хотим объяснить Великое ускорение, нам нужно описать, как большое количество людей получило достаточно энергии, чтобы преобразовать всю Землю. Аналитики часто связывают этот факт с распространением новых форм материальной энергии, например, нефти (Steffen и др. 2015:4). Но на основании вашей работы кажется, что мы можем пойти дальше и ответить на вопрос: как люди нашли социальную энергию для производства Великого ускорения (и потребления большого количества материальной энергии)? Можем ли мы предположить, что количество эмоциональной энергии тоже увеличилось с 50-х годов до наших дней?

Эмоциональная энергия - это результат успешных ритуалов взаимодействия, действующих на микроуровне: индивиды переживают общие ритмы голоса и тела, концентрируя свое внимание и создавая интерсубъективность и чувство взаимности. Если рассматривать общество как распределение индивидов, то можно выделить множество людей с высоким или низким уровнем эмоциональной энергии; некоторые из них обладают высоким уровнем уверенности, энтузиазма и инициативы; другие неудачно взаимодействуют, чувствуют себя пассивными и подавленными. Сколько существует каждого из этих типов, еще не подсчитано. Мы также можем взглянуть на макроуровень, где мы видим социальные движения: цепочки индивидов в повторяющихся и каскадных взаимодействиях, сосредоточенных на своих собственных ритуалах и символах членства. Дюркгейм показал, что такие ритуалы были в центре религий с родоплеменных времен; позднее великие исторические религиозные движения господствовали за счет активного рекрутирования, чтобы привлечь новых последователей. Политика в эпоху массовой мобилизации также сосредоточена на коллективных ритуалах, собравшиеся толпы ликуют и скандируют под харизматические речи или участвуют в акциях протеста, ненасильственных или насильственных.

Сравнивая эти два уровня, мне не ясно, обладают ли современные люди как индивидуумы большей эмоциональной энергией, чем люди в средневековых обществах, окруженные религиозными ритуалами. Но на макроуровне современность - это эпоха социальных движений; организация социального движения протеста (или показной публичной демонстрации) стала широко используемой социальной техникой. Как показал Чарльз Тилли, движения протеста были очень локализованными и недолговечными до конца XVIII в.; затем рост централизованного государства обеспечил цель, вокруг которой протесты могли мобилизоваться; в то же время укрепление государства обеспечило территорию дорогами, транспортом и коммуникациями, с помощью которых движения могли начать действовать.

Массы населения вышли на политическую арену через инструменты общественных движений. Поскольку средства мобилизации стали еще более распространенными, произошел всплеск политических движений, а также описанных мною движений за образ жизни. Массовое образование, особенно в университетах, где обучаются взрослые, стало местом вербовки и организационными центрами всех видов движений. (Исключением было движение Красной гвардии в Китае в 1960-х годах, которое было мобилизовано вокруг учащихся средних школ; в конечном итоге Красная гвардия была подавлена путем закрытия школ на многие годы). Таким образом, по крайней мере в макромасштабе, кажется, что в XX в. произошел значительный рост дюркгеймовских ритуалов в форме ритуалов социальных движений по сравнению со всеми предыдущими веками. Является ли это линейным увеличением, растущим экспоненциально во второй половине века? Мне это не ясно; коммунистические и фашистские движения первой половины века были массовыми и повсеместными.

Такие вопросы не должны решаться теоретизированием. Эмоциональная энергия - высокая, низкая или средняя - видна на лицах и телах людей; мы можем измерить ее в современной визуальной социологии, с обилием изображений с мобильных телефонов, камер видеонаблюдения и т.д. Для ХХ в. мы можем оценить распространенность различных эмоций, изучая фотографии и фильмы, а также свидетельства очевидцев.

Но эпоха Интернета - это парадокс. Интернет обладает беспрецедентным потенциалом для объединения людей и поиска других людей с похожими проблемами и мнениями; таким образом, он смог быстро мобилизовать протестные движения, такие как движение MeToo в 2017 году, желтые жилеты в 2018 году, Black Lives Matter в 2020 году, Исламское государство (запрещено в РФ – прим. пер.) и его подражатели. Однако всеобщая мобилизация социальных движений имеет свои ограничения: одно из них заключается в том, что резкие эмоциональные движения провоцируют встречные движения; другое - в том, что большое количество движений, мобилизующихся одновременно, имеет тенденцию зайти в тупик. Возможно, именно поэтому в последние десятилетия политика во многих обществах зашла в тупик, сосредоточившись между антагонистическими позициями.

Еще одна проблема проявилась во время эпидемии Ковида, хотя ее было заметно и раньше. Когда люди осуществляют большинство своих социальных взаимодействий в режиме онлайн, а не при непосредственном присутствии, труднее установить ритмическую координацию, с сопутствующим ей чувством интерсубъективности и эмоциональной энергии. Ритуалы взаимодействия могут происходить онлайн, но они эмоционально слабее. Люди, проводящие большую часть времени в Интернете, стали более тревожными и депрессивными. Если тенденция замещения труда и развлечений электронными устройствами сохранится, то даже после того, как кризис здравоохранения закончится, может вырасти поколение, у которого будет наблюдаться значительный спад эмоциональной энергии.

Но даже если эта тенденция сохранится, она затронет не всех. Это говорит о новой форме стратификации: люди, которые проводят все свое время в Интернете, будут возглавлять или господствовать над теми, кто более энергичен, потому что они также продолжают иметь много тесных контактов с другими энергичными людьми. (Такова модель поведения успешных политиков, бунтарей, художников, интеллектуалов и даже предпринимателей в сфере высоких технологий).

Вам приписывают предсказание падения коммунизма. Значит ли это, что вы воспринимаете социальные науки как потенциальный источник предсказаний? Тем не менее, в недавно опубликованном тексте (2020) вы критикуете предсказание Чарльза Миллса о риске Третьей мировой войны (1960) во время холодной войны. Но исчезла ли с тех пор возможность нового крупного конфликта?

Анализ Чарльза Райта Миллса не учитывал рост общественных движений, в том числе антиядерного движения, поскольку он сосредоточился на США и СССР как главных соперниках ядерной эскалации. Но, как упоминалось выше, были разработаны негласные соглашения против применения ядерного оружия, и произошел переход к мелкомасштабным прокси-войнам. Мое предсказание падения Российской империи (СССР и его сателлитов) основывалось на другой теории: факторы, благоприятствующие увеличению или уменьшению территориальной мощи. Советский Союз стал геополитически перенапряженным из-за собственного успеха в развитии коммунистических движений; стоимость развертывания войск с дорогостоящим оружием во многих частях мира в конечном итоге привела к движению реформ, пытающемуся отойти от дорогостоящего военного соревнования с Западом. США также столкнулись с этим перенапряжением - во Вьетнаме, и снова в Ираке и Афганистане. Оба старых соперника потеряли значительную часть своего геополитического влияния. Россия потеряла гораздо больше территории, но это в конечном итоге привело к тому, что геополитические усилия стали более скромными, ограничиваясь слабыми близлежащими государствами. Разумная политика США заключается в том, чтобы избегать военных столкновений. Будет ли это продолжаться в эпоху, когда Китай приближается к западному уровню богатства и военных технологий? Война между США и Китаем не является неизбежной, но она может произойти, учитывая военную силу политических глав государств и их эмоции.

В том же тексте (2020) вы представляете будущее политики в контексте угрозы глобального потепления. Вы описываете риски зайти в политический тупик из-за противостояния очень разных политических фракций, что затрудняет решение проблемы противостоящих тенденций Великого ускорения и глобального потепления. Не могли бы вы рассказать нам больше?

Различные аспекты этого вопроса обсуждаются в моем блоге в статье «Предсказание Третьей мировой войны» (Collins 2020). Здесь я добавлю только один момент. Капиталистическая экономика, ориентированная на потребителя, является одной из основных причин глобального потепления; ее динамика прибыли зависит от создания новых товаров на продажу, а для этого нужны энергия и сырье (даже если речь идет об электрических батареях). Но капитализм не может продолжаться вечно. Капитализм зависит от наличия массы людей, которые могут покупать продукцию, а это означает, что у людей есть работа и они зарабатывают достаточно денег, чтобы их тратить. Но современный капитализм вкладывает значительные средства в ликвидацию рабочих мест - не только ручного труда, который раньше выполнялся на заводах, но и труда «белых воротничков», труда, связанного с общением и управлением. Современные тенденции направлены на создание самоуправляемых автомобилей (ликвидация водителей грузовиков), роботов-грузчиков, автоматических касс в магазинах (ликвидация продавцов); алгоритмов искусственного интеллекта, которые пытаются повторить то, как люди пишут, что делают менеджеры, даже то, что создают высококвалифицированные специалисты. Прогнозы энтузиастов высоких технологий относительно будущего компьютеризации «белых воротничков» говорят о том, что высокоавтоматизированное будущее наступит примерно к 2040 году, плюс-минус 10 лет.

Почти никто не изучает долгосрочные последствия ликвидации значительной части рабочей силы среднего класса. Традиционно считается, что у людей всегда появляются новые вкусы и потребности в новых товарах, поэтому всегда найдутся покупатели на все, что капитализм создаст для них в будущем. Но вопрос в том, будут ли у них деньги, чтобы купить это? Автоматизация рабочей силы, как ручной, так и среднего класса, до состояния безработицы - это формула капиталистического кризиса. Прибыль не может быть получена, если никто ничего не покупает.

В качестве решения проблемы предлагалось ввести всеобщий гарантированный доход, но этому, скорее всего, воспротивится самая богатая часть населения, богатство которой должно быть конфисковано в виде налогов для поддержания потребительской экономики. Шаги в этом направлении могут привести к социализму. И какими бы ни были недостатки ранее существовавшего государственного социализма, у него есть одно достоинство: он может продолжаться бесконечно долго как экономика без роста. Если кризис капитализма произойдет достаточно скоро в XXI веке, он может стать решением проблемы глобального потепления. [Подробнее об этом вопросе см. мою главу в книге Wallerstein et al. 2013].

Ссылки

Collins, R (1980) Weber’s Last Theory of Capitalism: A Systematization. American Sociological Review 6(45): 925–942.

Collins, R (2008) Violence, A Micro-sociological Theory. New Haven: Princeton University Press.

Collins, R (2014) Four theories of informalization and how to test them. Human Figurations 3(2). http://hdl.handle.net/2027/spo.11217607.0003.207

Collins, R (2015) Why does sexual repression exist? Sociological-Eye. https://www.drrandallcollins.com/sociological-eye/2015/02/why-does-sexual-repression-exist.html

Collins, R (1979/2019) The credential society. New York: Columbia University Press.

Collins, R and Sanderson, SK (2015) Conflict sociology: A sociological classic updated. New York: Routledge.

Collins, R (2020) Predicting World War III, Predicting Climate Change. Sociological Eye. https://www.drrandallcollins.com/sociological-eye/2020/1/6/predicting-world-war-iii-predicting-climate-change

Klinenberg, E, Araos, M, and L, Koslov. (2020). Sociology and the climate crisis. Annual Review of Sociology 46: 649–669.

Martell, L. 1994. Ecology and Society: An Introduction. London: Polity.

Rohloff, A. 2011. Extending the Concept of Moral Panic: Elias, Climate Change and Civilization. Sociology 45(4): 634–649.

Shove, E. 2010. Beyond the ABC: climate change policy and theories of social change. Environment and planning A 42(6): 1273–1285.

Steffen, W, Broadgate, W, Deutsch, L, Gaffney, O, and Ludwig, C (2015) The trajectory of the Anthropocene: the great acceleration. The Anthropocene Review 2(1): 81–98.

Steffen, W et al. (2004) Global Change and the Earth System: A Planet Under Pressure. New York: Springer-Verlag.

Urry, J. 2011. Climate change and Society. London: Polity.

Wallerstein, I et al. (2013) Does capitalism have a future? Oxford: Oxford University Press.

Wright Mills, C (1960) The Causes of World War Three. New York: Ballantine Books.

Источник