Конечно, шотландцы на несколько лет опоздали. Референдум надо было проводить семь лет назад, в 2007 году, в год 300-летия вступления в действия "Акта об унии".
18 сентября более четырех миллионов взрослых шотландцев и сто тысяч примкнувших к ним подростков в возрасте 16−17 лет получат возможность ответить на вопрос: «Должна ли Шотландия быть независимым государством?»
Позволю себе высказать несколько плохо связанных друг с другом соображений по поводу этого события, которое имеет все шансы как войти в исторические события первого ряда, так и остаться случаем, интересным лишь для специалистов по истории Великобритании.
Сначала о различении событий первого и прочих рядов.
Если случится чудо, и Шотландия выскажется за независимость (мне по-прежнему кажется, что сейчас это выглядит пусть вероятным, но все-таки чудом), это событие окажется важнейшим не только для истории Великобритании — думаю, важнейшим после распада Британской империи — но и для истории Европы в целом. Как знать, возможно, оно повлияет на глобальное мироустройство. Велика вероятность того, что со временем знать или помнить об этом событии будут даже далекие от исторической науки и не увлеченные историей люди.
Если же Шотландия скажет «нет!», то событие это окажется даже не в ряду референдумов о независимости Квебека, о которых за пределами Канады знают только специалисты. Дело в том, что референдумов о независимости Квебека было два (в 1980 и 1995 годах) и, скорее всего, будут еще. Напомню, что в 1995 году гордым квебекским сепаратистам не хватило менее процента голосов для превращения мечты в реальность. Что касается Шотландии, то, если чуда не произойдет, второй попытки, скорее всего, у нее уже не будет. А, значит, об этом референдуме, скорее всего, быстро забудут или будут помнить, как о не очень смешном курьезе.
Если рассуждать о политике в эстетических категориях, то, конечно, шотландцы на несколько лет опоздали. Референдум надо было проводить семь лет назад, в 2007 году, в год 300-летия вступления в действия «Акта об унии» (Acts of Union). Этот акт был принят парламентами Англии и Шотландии и знаменовал собой рождение единого союзного государства — привычной для нас Великобритании. Отсоединяться в такой юбилей было бы красивее, чем отсоединяться в год… отсоединения от Украины Крыма и присоединения его к Российской Федерации. Справедливости ради заметим, что именно в том юбилейном 2007 году Алекс Сэлмонд, лидер Шотландской национальной партии, неплохо выступившей на выборах, и погнал волну сепаратизма, на гребне которой возникла идея референдума.
Пробуждение национального духа в Шотландии по-разному оценивают романтики и циники.
Романтики акцентируют роль в этом футбольных болельщиков, которые оставались верными хранителями идей шотландской самостийности на протяжении всего мрачного времени «английской оккупации». Почти уверен, что в случае обретения Шотландией независимости «музеи английской оккупации», обустроенные на манер «музеев советской оккупации», в некоторых бывших советских республиках, украсят шотландские города.
А вот циники справедливо обращают внимание на то, что пробуждение дракона национального самосознания не случайным образом совпало с открытием нефтяных месторождений у шотландских берегов в начале 1970-х. А интенсификация процесса произошла в 2000-е, когда цена на нефть скакнула до 100 долларов за баррель.
Я полагаю, что в пандан к публицистическому понятию «петростейт» следует добавить еще одно понятие. Напомню, что понятие «петростейт» используют по отношению к государствам, в которых добыча и продажа энергоресурсов является если не единственной, то основной конкурентоспособной отраслью (так — пусть и не совсем справедливо — недруги именуют не только Венесуэлу или Саудовскую Аравию, но и наше отечество). Так вот, глядя на шотландцев, я думаю, что пора патентовать понятие «петронация». Это нация, чей дух вдохновляется нефтяными скважинами и ценами на нефть на мировых рынках.
Ну и, конечно, следует добавить несколько слов об удивительных особенностях восприятия шотландского референдума в России.
Еще десяток лет назад, когда мы возмущались «косовским прецедентом», и еще кровоточили наши раны искоренения сепаратизма на северном Кавказе, мы, россияне, были самыми убежденными противниками сепаратизма в мире. Теперь другой расклад, поскольку Крым теперь наш, а трагедия Донбасса воспринимается как наша трагедия. Поэтому теперь мы заинтересованы в любых успешных прецедентах сепаратизма, особенно, в странах ныне враждебного нам блока НАТО. И каждый из нас, имперских патриотов, сегодня душой с потомками тех, кого мы воображаем сплошными Вильямами Уоллесами в исполнении Мела Гибсона и Роб Роями в исполнении Вальтера Скотта. Сегодня мы за шотландских сепаратистов или, как выражаются сторонники киевской власти, сепаратюг (сепарюг). И всей своей многомиллионной российской глоткой мы готовы выкрикнуть в унисон маломилионной глотке Шотландии: «Великобриташка, давай, до свидания!»
Да-да, времена изменились. Теперь мы — за!