Пальмира, далее — везде

Освобождение Пальмиры столь же символично, сколь и её потеря в 2015 году. Тогда захват силами «чёрного халифата» (он же ИГИЛ, ДАИШ, запрещённый в России и признанный террористической организацией в мире) означал не только лишь тактическую потерю для Дамаска.

После того как разномастные антиправительственные силы «отжали» у Асада больше половины прибрежной, населённой, развитой Сирии, потеря ещё одного городка в оазисе посреди пустыни являлось не военным, а в первую очередь психологическим поражением. Президент Башар Асад, сам незаурядного личного мужества человек, ещё держался, но из его армии будто выпустили дух. И общее поражение казалось неминуемым и закономерным.

Восток: неощутимая грань поражения
Там, на Востоке, важно ведь не просто быть сильным. Надо быть ещё и успешным. Лидер на Востоке лишь до тех пор лидер, покуда идёт от победы к победе над своими врагами. Тогда у него будет много союзников, друзей и того, что в древнем Риме называлось «клиентами». Но стоит споткнуться — и клиенты начинают постреливать глазами по сторонам. Споткнулся ещё раз — союзники начинают думать, что союз с тобою опасен. На следующем этапе неудач начинают отпадать друзья.

Ничего личного — просто безопасность. В условиях, когда военный и политический императив веками велел вырезать врагов под корень, чтобы не выросло поколение мстителей, умение вовремя перейти на сторону победителя становилось критически важным. «Эмир ослаб — где новый сильный эмир?»

Вот режим Асада после потери Пальмиры и встал перед перспективой потери поддержки со стороны всех основных сил Сирии. Племенные воинства, местные территориальные ополчения, политически мотивированные «армии» стали исподволь искать, к кому приткнуться. И главным претендентом в новые «эмиры» были радикальные суннитские силы — ИГИЛ и Джабхат-ан-Нусра, тоже запрещённая террористическая организация.

Это было закономерно: терроризм на Востоке — понятие растяжимое, а вот суннитов большинство. И поддерживают их суннитские заливные монархии, имеющие большие деньги и боевитую идеологию ваххабизма — по сути, исламского (суннитского) протестантизма. Все «арабские вёсны», начиная с незаслуженно забываемой алжирской гражданской войны 1991–2002 годов, так или иначе происходили в контексте этой глобальной перелицовки в суннитском исламе. Победа ваххабитских сил в Сирии означала бы крупный геополитический успех для «протестантов» и немалый шанс на вторую попытку взять власть там, где они её утеряли. Прежде всего — в Египте, самом сильном государстве арабского мира. Далее — Пакистан, Афганистан, Ливия, Алжир… Далее — везде.

После Пальмиры это «далее — везде» было вполне осуществимым…

И тут вмешался Путин
И пришла Россия, со своими 20 процентами мусульманского населения имеющая полное право участвовать в исламских разборках как в своих. Тем более что она уже и так была втянута в них ситуацией на Кавказе. И в то же время со своими 80 процентами православного населения продолжающая византийский цивилизационный путь, в котором всегда счастливо сочеталась и способность душевно договориться даже с иноверным оппонентом, и способность врезать от души, если оппонент недоговороспособен.

С её помощью и при её участии правительственным силам удалось выскользнуть из воронки, в которую их, казалось, окончательно засосала причинно-следственная парадигма Востока. Сирия стала обратно поворачиваться к Асаду. Мирный процесс, при всей его незавершённости, формально зафиксировал это положение: правительство может теперь позволить себе выйти из позиции круговой обороны.

А то, что при штурме Пальмиры погиб российский офицер, погиб героически, показав всем, кто является гарантом силы Асада. И главное — какую цену готов за это платить.

Ещё недавно это казалось фантастикой. Русские военные! Участвуют! В штурме Пальмиры! Им, русским войскам, вместе со всей их Россией ещё недавно отводили роль на заднем дворе человечества. Мол, пусть ковыряется себе на краю тундры в собственных язвах, питаясь подачками истинных хозяев мира!

Да, конечно, на самом деле всё не так, и русские войска вот так прямо с криком «Ура!» не врывались на улицы Пальмиры. Но матери-истории это неважно. Русский офицер погиб при штурме Пальмиры — этого для матери-истории достаточно. Жаль, что погиб русский солдат, но эта гибель не напрасна: ведь он погиб прямо на руках Истории! И историю творит ныне Россия!

И главное — все это видят. Чувствуют. Ощущают. И значит, то, что делает в истории Россия, уже стало материальной силой!

«Курская битва» под Пальмирой
Что означает взятие Пальмиры сегодня, для нас пояснил один из ведущих военных и политических аналитиков страны Семён Багдасаров. «Это — победа, — заявил он. Пусть ещё не победа в войне, но всё равно победа, настолько важная символически, что её можно сравнивать с величайшими победами во Второй мировой войне. Вплоть до взятия Берлина, хотя тут, конечно, не идёт пока речи о последней битве в войне. Но это важнейший перелом, открывающий путь прежде всего к столице ИГИЛ городу Ракке. Это — должно стать важнейшей следующей целью правительственных войск».

«Взятие Пальмиры — это переломный пункт в войне, — соглашается с этой точкой зрения другой военный аналитик Виктор Литовкин. — Потому что она была символом, с одной стороны, всего того варварства, человеконенавистничества что продемонстрировали террористы так называемого Исламского государства, которые не только взрывали исторические памятники античного времени, но и устраивали демонстративные казни людей прямо на этих памятниках. А с другой стороны она стала символом моральной победы сирийской правительственной армии, её второго дыхания, её укрепившегося духа — с поддержкой российской авиации».

Говоря же об исторических аналогиях, Виктор Литовкин сравнил взятие Пальмиры с победой русских войск на Курской дуге: «Курская дуга переломила ход войны, после неё мы уже не отступали. Мы только шли вперёд, как, надеюсь, теперь пойдёт дальше сирийская армия».

Но вот куда теперь она пойдёт? Пальмира лежит в оазисе посреди пустыне. Выброшенные оттуда, игиловцы могут зацепиться теперь за позиции вокруг Дэйр-эз-Зора, на которых они сегодня блокируют этот город. Снятие блокады с этого пункта будет означать для «басмачей» ИГИЛ, как их называют необходимость или отступать в Ирак по долине Евфрата, или усаживаться уже самим в плотную стратегическую осаду в их «столице» Ракке, которая зажимается между сирийской асадовской армией и курдами.

Вторым вариантом для сирийской армии является сразу наступление на Ракку, которое, по мнению Семёна Багдасарова, в случае своего успеха решит основные цели борьбы с ИГИЛ. «Это будет означать взятие столицы, со всеми вытекающими», — отметил аналитик. После этого ИГИЛ будет стратегически и политически сломлен.

Со своей стороны, Виктор Литовкин считает, что невозможно на данный момент уверенно судить, какую цель изберёт сирийское командование в качестве приоритетной. «Оба важнее», — сформулировал он.

На данный момент военные обозреватели указывают, что первой целью должен стать город Карьятейн, который находится прямо в «подмышке» у группировки, взявшей Пальмиру. Приходят сообщения о концентрации там правительственных и союзных с ними войск. Наша авиация только что уничтожила здесь крупнейший склад ГСМ «игиловцев», а также нанесла ряд мощных ударов по позициям бандитов. Одновременно сирийские войска идут по дороге через пустыню по пятам отступающих террористов в сторону Дэйр-эз-Зора. Похоже, таким образом, что чисто военная инициатива действительно прочно перешла в руки Дамаска.

То есть снова: Пальмира — далее везде!

Новые старые политические векторы в сирийской головоломке
Сложнее с инициативой политической. Как часто бывает, победа не сгладила, а обострила потенциальные политические разногласия между нынешними союзникам — сирийским правительством и курдами. Так, президент Башар Асад высказался против федерализации Сирии, на что негласно, но активно рассчитывали курды и что явочным порядком претворили в жизнь в контролируемых ими регионах. Проблема, однако, в том, что в этих регионах курды не составляют большинства, и расселены компактными группами в трёх относительно крупных кантонах. А между ними проживает разное, в том числе смешанное население.

На это и указал вполне содержательно президент Асад, отметив, что общая численность курдов на севере Сирии не превышает 23%, а это очевидным образом не позволяет говорить о какой-либо бесспорности автономии на севере страны.

Что с этим делать, пока неясно, отметила в интервью «Царьграду» одна из ведущих экспертов России по курдскому вопросу, заместитель директора Российского института стратегических исследований (РИСИ) Анна Глазова. «Понятно, что курдам, конечно, хотелось бы как-то это объединить в более-менее единое пространство. Но пока этого не просматривается», — констатировала она, оговорившись, впрочем, что в чисто курдских кантонах «факт налицо: эти автономии созданы, эти автономии существуют». «Совершенно однозначно, что курды власть, которую они получили в этих кантонах, уже не отдадут, — убеждена исследователь. — Это должно восприниматься как факт, с которым мы имеем дело. Возможно, это приведёт к тому, что Сирия поменяет своё устройство, станет, скажем, федеративной, или найдёт ещё какие-то формы государственного устройства, сочетающие унитарность с автономностью».

Но это — вопросы именно послевоенного урегулирования, отметила Анна Глазова.

На данный же момент сирийская правительственная армия и курды ведут общую борьбу против общего врага, а потому едва ли заинтересованы в обострении отношений друг с другом. Но факт, что взятие Пальмиры вновь открыло и этот, некогда актуальный, но «притушенный» нападением ИГИЛ вектор в сирийской политической головоломке.