Марш машин

В издательстве «Совпадение» в текущем году готовится к выходу в свет новая книга специалиста по визуальным коммуникациям, доцента ВШЭ Павла Родькина «Постгуманистический реализм: искусство и ИИ» С любезного разрешения автора публикуем фрагмент книги..

Визуальная репрезентация машины и технологий, представляющих неизбежное будущее, подталкивает общество к выработке определенного к ним отношения. Исторически машина ассоциировалась с прогрессом, начиная с карикатуры «Марш интеллекта» Роберта Сеймура, (1828) до рекламных объявлений в духе «Я по всему миру сразу» компании «Вестерн Электрик» (1946). На них гигантские человекоподобные автоматы уверенно шагают по планете, сметая старые порядки и устанавливая с помощью актуальных технологий торжество человеческого разума. «Марш интеллекта» примечателен тем, что изначально заказывался в качестве злой сатиры на прогрессивные программы государственного образования низших классов, демократизации знаний и технологий, но в итоге, как отмечает Пасквинелли, «благодаря визионерскому дару художника гравюры стали манифестом прогрессивного лагеря и изобретением будущего».

Но как прекрасно показано в «Гибели сенсации» (1935), технический прогресс не решает социальные противоречии и борьбу классов, а обостряет их. Зловещие силуэты роботов, движущихся колонной для подавления выступления рабочих, несмотря на примитивные по сегодняшним меркам эффекты, пугают не меньше, чем шагающие по черепам терминаторы в мрачных видениях будущего «Терминатора» Джеймса Кэмерона (1984). Сегодня образ человекоподобной машины больше не вызывает былого оптимизма и является, скорее, поводом для горькой усмешки и социального сарказма, которые на самых разных уровнях выражаются массовым человеком, как это иронично изображено в карикатуре «Идеал против реальности» на портале китайской ежедневной общественно-политической газеты «Чайна дейли» (2024).

Роберт Сеймур «Марш интеллекта», карикатура (1828).

Объекты, даже такие сложные и «неосязаемые», как ИИ должны получить ясную и конкретную форму. ИИ «персонализируется» через образы роботов и андроидов, который так часто используется в дизайне обложек книг, посвященных теме ИИ. Образ машины вы

зывает смешанные и взаимоисключаемые чувства, она пугает, восхищает, наполняет надеждой, вызывает желание, воспринимается как приговор и т.п.

Так, роботы, ставшие визитной карточкой пионеров электронной музыки немецкой группы «Крафтверк», не пугают и не выглядят зловеще. Созданные социальным воображением 1970-х на фундаменте образов 1920-х, роботы «Крафтверка» сохранили остатки идей общества прогресса. Но совершенно иные чувства вызывает Аи-Да (Ai-Da) — названный в честь ученого и математика Ады Лавлейс человекоподобный робот-художник, который был создан в 2019 году Эйданом Меллером совместно с ИТ-компанией Engineered Arts, специалистами в области ИИ и инженерами из Оксфордского и Лидсского университетов.

Аи-Да заявлена как первый в мире ультрареалистичный робот-художник и робот-художник-перформансист, который также может участвовать дискуссиях. «Благодаря своей постоянной способности стимулировать аудиторию к разговору о нашем будущем, она задается вопросом, как мы можем управлять использованием/злоупотреблением огромной властью, которую дают людям новые технологии», — отмечает в одном из интервью сам Меллер. Аи-Да представляет собой существенный шаг вперед по сравнению, например, с аниматронными головами Кена Фейнголда или телематическим роботом «Киру» Адрианны Ворцель. Автопортреты Аи-Ды должны по мысли создателей поставить под сомнение природу человеческой идентичности и творчества. В случае с «Крафтверком» не роботы присваивают себе тела и лица Ральфа Хюттера, Фалька Гриффенхагена, Хеннинга Шмица, Георга Бонгарца, а сами люди присваивают себе тела роботов, что заставляет улыбнуться так как является своеобразным техно-травести, зрелищным элементом шоу. Но Аи-Да присваивает образ человека и труд художника, что по-настоящему пугает. Аи-Да вызывает ели не отталкивающее, то тревожащие чувства.

Это уже не репрезентация, а реальный объект, присутствующий в физической реальности от которого не вполне ясно что ожидать. И хотя постгуманистический реализм способен внушить человеку ужас еще до того, как ужасающее станет реальным, только материализация невозможного объекта в виде «живого» или даже «как живого» робота заставляет взглянуть ужасу в лицо. Невозможная фигура «живого» робота Аи-Ды стала неизбежной и тем самым не позволяет игнорировать ее.

Аи-Да пугает тем, что дает возможность посмотреть на Другого через отражение своего Я. Человек смотрится в чужое отражение и видит там своего «двойника», который «выдает» себя за человека с помощью антропоморфной репрезентации. Другой предстает в человеческом обличии и это зрелище вводит человека в оцепенение. Художественная банальность работ Аи-Ды отрывает глубины столкновения разных планов существования и восприятия. Автопортреты Аи-Ды чувственно непроницаемы для человека, представляя собой пример «черной чувственности». Если мысли и чувства Другого-человека «темны», то мысли и чувства не-человека не только не проницаемы, но и не совместимы с человеческим Я. Поэтому Другой-не-человек является черным Другим (режим цветовой градации в данном случае служит всего лишь метафорическим способом маркирования степени непроницаемости Другого). Именно с таким типом чувственности зритель сталкивается в творчестве Аи-Ды.

Действительность капитализма представляет собой не светлый мир-утопию, где человечество обретает счастье, а мрачный мир-антиутопию, в котором человеческое страдание приобретает новую продвинутую технологическую форму. Правда, от критической проницательности антиутопии спасет то, что антиутопия является художественным жанром, а зна чит чем-то «несерьезным», фантастическим, от чего можно легко отмахнуться как от мрачной выдумки.

Но будущее необходимо «наговорить». В этом отношении интерес представляет работа Кай-Фу Ли и Чэнь Цюфанем «ИИ-2041. Десять образов нашего будущего», написанная в жанре «научно-фантастического реализма». Ли и Цюфань предлагают ряд «ответственных и максимально вероятных сценариев», вероятность развития которых в рамках описываемых технологий авторы оценивают в 80%. Авторы данной, действительно важной, в том числе и с точки зрения выбранного формата, работы ставят целью дать позитивный образ будущего, «бросить вызов стереотипам пессимизма и антиутопичности литературы об ИИ, в которой технологическое будущее изображают на редкость безрадостным и мрачным», наконец, они «попытались представить будущее, в котором нам самим хотелось бы жить, и помочь его сформировать».

Но достаточно посмотреть на биографии авторов «ИИ-2041»: Кай-Фу Ли — разработчик продуктов «Эппл», «Майкрософт» и «Гугл», советник правительств по вопросам развития ИИ, инвестор, вложивший в новые технологии три миллиарда долларов, Чэнь Цюфань — бывший сотрудник «Гугл», ставший затем признанным писателем фантастом.

Оптика Ли и Цюфань связана с занимаемыми ими позициями в структуре бизнеса, они представляют класс технологических управленцев, финансистов и корпоративных пропагандистов. Как и в случае с взглядами Генри Киссинджера и Эрика Шмидта здесь работает непреложная закономерность: чем выше положение человека в корпоративной и властной иерархии, тем оптимистичнее и безапелляционнее его взгляд на цифровизацию и ИИ. Но как бы не хотели убедить нас техновизионеры, какой бы нехитрый набор психологических манипуляций не использовали, описанный Ли и Цюфанем мир является безрадостным, к слову, одним из сценариев в нем является перманентная эпидемия COVID-19. Мир «ИИ-2041» контрастирует с миром космического будущего китайского фантаста Лю Цысиня, в котором, например в трилогии «В память о прошлом Земли» (2006-10), ИИ не играет принципиальной роли, являясь лишь инструментом научно-технического прогресса, главными акторами и героями которого являются люди.

Посткапитализм, с его «бесплатными машинами» как он представлялся некоторыми социальными мыслителями и левыми теоретиками и на который они возлагали определенные надежды, в реальности не стал миром коммунистической киберутопии. У термина «посткапитализм» Марк Фишер видит несомненные преимущества, которые выражаются в том, что посткапитализм «звучит нейтрально» в отличие от коммунизма или социализма, которые могут вызвать негативные ассоциации. Посткапитализм подразумевает некую «победу» над капитализмом. «Это не просто противопоставление капитализму, это то, что случится, когда капитализм закончится», — отмечает Фишер. Но вместе с тем он предупреждает: «Концепция посткапитализма происходит из капитализма: от капитализма, стремясь за пределы капитализма; иными словами, мы не должны воображать чистую инаковость, некое абсолютное снаружи». Современный социологический язык может ввести в заблуждение и обернуться еще одним блистательным эвфемизмом, искажающим реальность и означающим нечто противоположное декларируемому. Посткапитализм — новая социально-экономическая и историческая формация, которая приходит на смену капитализму, будущая доминирующая система производственных и общественных, базовые характеристики которой не определены. Вернее, данные характеристики являются полем конкуренции разных и противоположных друг другу моделей общественного устройства.

Человек может строить утопию и антиутопию, действуя как осознанно, так и «плывя по течению». В отличие от человека машина не может действовать бессознательно. Проблема заключается в том, что машине не доступны человеческие понятия утопии и антиутопии, которые превосходят формальные и статистические показателя уровня жизни, комфорта, свободы и т.п. Оптимистические надежды связываются с цифровой революцией и новым технологическим укладом, которые позитивно изменят труд, собственность, капитал и все существующие общественные отношения. Посткапитализм, конечно же, не является коммунизмом, но скрываемым за очередным позитивным брендом гиперкапитализмом и его диалектическим превращением в неофеодализм, который может стать реальностью будущего как это показал Фрэнк Герберт в фантастическом мире романа «Дюна» (1965). Идеология позднего капитализма в рамках концепции «конца истории» отрицает саму возможность фундаментальных изменений и перехода в новую историческую формацию. В рамках посткапитализма преодолением системы общества потребления выступает постпотребительское общество и связанная с ним перестройка экономики и индустрий сознания причем не в лучшую для массового человека сторону.

«Цифровой концлагерь» — важнейший образ массового сознания, который оказывается самым искреннем описанием реальности позднего капитализма, социальный регресс которого выражается в непреодолимых социальных формах зависимости массового человека от власти. Поэтому, в частности, была принята на веру опубликованная в 2023 году фальшивая презентация «Сбер. Будущее 2035 +», якобы созданная в «Сбере» (о фальшивости данного документа говорит то, что он не был опубликован на официальных ресурсах «Сбера»). «Будущее 2035 +» является знаковым проявлением массового восприятия политики цифровизации и реальных ожиданий от нее со стороны общества. Данная фальшивка воплотила самые мрачные ожидания в виде дефицита рабочих мест, рисков перехода в маргинальные группы временного персонала («жизненного призвания больше не существует»), молниеносного устаревания знаний и навыков, высокой стоимости жизни и усиления конкуренции, роста числа деклассированных слоев вследствие невозможности их встраивания в новую технологическую реальность, роста одиночества и числа ментальных расстройств, цифровизации человека («человек будет иметь цифровую и физическую идентичность (и даже несколько)», системного разделения общества на касты и многого другого. Общество оказывается подготовленным к «чему-то такому» и у него все меньше и меньше иллюзий относительно этих мегатрендов. Поэтому вполне возможно, что остатки человеческого общества сохраняться именно в капитализме, причем в его консервативной версии, которая сегодня ведет отчаянные арьергардные бои с натиском финансового капитала.

Фактически весь оптимизм относительно общества и экономики будущего строится на неспособности представить глубину трансформации традиционных отношений системы «производства—потребления», а также «власти—собственности—капитала». Для оптимистического взгляда характерно непонимание генезиса следующей стадии развития капитализма, основанного на принципиальной дегуманизации, а также недооценка развития машин в плане из независимости от человека. Такая неспособность основана, на самом деле, на том, что существующая система воспринимается как вечная, хоть слово «конец истории» уже не произносится вслух. Все прорывные технологические новации с этой точки зрения должны каким-то образом только улучшить систему, но сохранить ее неизменной. Глубинное отрицание трансформации и постоянной мутации капитализма определяет прогностическую слабость современной социологии и футурологии. Изменения происходят не в сфере производства как такового, но прежде всего в сфере отношений власти-собственности.