Информационные войны от Трои до Бахмута. Лекция 4. Средние века

Центр политического анализа и социальных исследований продолжает публикацию курса лекций «Информационные войны от Трои до Бахмута: как противостоять деструктивной пропаганде».

История информационных войн от первых шагов человечества до современности, особенности использования пропаганды в наши дни, как распознавать пропаганду и как противостоять ей - обо всем об этом говорится в курсе лекций политолога, директора АНО Центр политического анализа и социальных исследований, доцента Финансового университета при Правительстве России, члена Общественной палаты Москвы Павла Данилина.

Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

Специфика cредневековой эпохи, по сравнению с предыдущими периодами истории человечества — хорошая сохранность дошедших до нас источников, в достаточной мере отражающих жизнь разных слоев общества. В связи с этим, мы лучше понимаем и особенности менталитета людей эпохи и то, как именно работала пропаганда в то время, какие институты были ее распространителями, какие целевые аудитории были реципиентами и какой эффект она имела. При этом, следует признать, что новых средств доставки информации, принципов убеждения и воздействия на массы в Средние века практически не было, но зато старые формы работы с обществом переформатируются в связи с трансформацией самого социума.

Одной из значительных новаций периода является господство церкви и, соответственно, доминирование в общественном дискурсе, в том числе и в пропаганде, религиозной составляющей. Церковь в Средние века в Западной и Восточной Европе сама становится властным институтом, а также источником авторитета, и, соответственно, генерирует свой собственный мощный поток пропагандистских месседжей. Князья Церкви, как и светские властители, тоже заботились о своем имидже и сохранении власти. Также пропаганда рассматривалась как форма прозелитизма. И более того, на исходе Средних веков именно церковь конституировала пропаганду, создав орган, названный Конгрегация распространения веры (Congregatio de Propaganda Fide). Это произошло 22 июня 1622 года. И это у дату принято считать днем рождения пропаганды.

Еще одной важной новаций периода стало появление печати. Иоган Гутенберг в XV веке изобрел печатный станок, и это великое достижение человечества изменило мир. Но данные изменения в основном пришлись на завершающий этап Средневековья, и стали особенно важными в Новое время, поэтому использование печати в пропагандистских целях будет более подробно освещено в следующей главе.

В пропаганде Средневековья можно выделить следующие механизмы:

1. распространение веры (кто задает религию, тот и правит),
2. храмовое зодчество и оформление храмов как общественных пространств,
3. монеты, печати, наглядная агитация,
4. феодальные ритуалы,
5. проповеди,
6. литература (героический эпос, поэзия трубадуров, «исторические» произведения),
7. религиозная пропаганда (так или иначе, большая часть средневековой пропаганды, включая «чисто светскую» использует религиозные мотивы),
8. контрагитация и диффамация, выстраивание «черного образа» политических противников, подложные документы и т.п.

Формирование Европы в качестве единого политического пространства происходило непросто. После распада Римской империи необходимо было найти общую концепцию, на которую можно было нанизать разрозненные варварские племена. Наследие Рима осталось богатое, но использовать его смогли лишь частично. И для выстраивания новых государственных образований использовались в первую очередь обычаи и культура варварских племен, а также язык, культура и история бывшей империи. Но над всем этим главенствовала религия. От чего и отталкивались короли периода Темного Средневековья (V-Х вв). Нужно подчинить соседей? — Принеси им христианство!

Прозелитизм был важнейшим фактором распространения влияния как государств, так и Римского престола, с одной стороны, и Византии – с другой. После падения Римской империи брошенные всеми – Римские Папы были вынуждены брать на себя ответственность за жизнь Вечного города. Попытки Византии установить при Юстиниане контроль над Италией не оказали особого влияния на позиции Ватикана. Многочисленные вожди варварских племен также не горели желанием облагодетельствовать Римский престол. Поэтому главной задачей римской церкви стало, с одной стороны, распространение веры, а с другой – обретение финансовой и политической независимости.

Период Средних веков называют еще временем монахов – именно монахи и монастыри стали главным инструментом пропаганды Папы Римского. Святым Бенедиктом Нурсийским (480-547 гг.) был основан образцовый монастырь в Монте-Кассино и написан «Устав святого Бенедикта» (Regula Benedicti) основным тезисом которого было «молись и трудись». Бенедиктинцы основали множество монастырей по всей Европе, и местные правители относились к этому чаще всего с пониманием и одобрением. Ведь, фактически монастыри проповедовали смирение и покорность властям. Среди правил из Устава св. Бенедикта можно отметить следующие за номерами 35-39: «Не быть пристрастным к вину»; «Не быть жадным к еде»; «Не быть любителем поспать»; «Не быть ленивым»; «Не роптать». Были там и иные требования, которые целиком и полностью лежали в русле феодальной этики: простолюдины должны быть покорными и работать. Плюс ко всему монастыри были оазисами экономической эффективности в мире Темного Средневековья. Они же стали и центрами здравоохранения и образования (ну, насколько это было тогда возможно). Поэтому подобная миссионерская деятельность встречала понимание и одобрение.

Миссионеры обращали в христианство целые народы. Святой Патрик и его последователи смогли распространить веру в Ирландии и Уэльсе. Св. Августин, направленный Папой Григорием Великим, начал обращение в христианство англосаксов. Бенедиктинец Виллиброрда и миссионер Бонифаций проповедовали в Нидерландах (Фризия) и Германии. Интересен опыт святого Аманда, жившего, как предполагается, в VII веке. Он обратил в христианство население севера королевства Франков (современная Бельгия). Ему удалось основать несколько монастырей. Затем он неудачно пытался обратить население славянского Подунавья. Потерпев поражение, вернулся во Фландрию, где основал еще несколько монастырей. Интересно, что пропаганда христианства святым Амандом сопровождалась освобождением рабов. Также интересно то, что его считают покровителем виноделия и пивоварения. То есть, прибегая к аргументированию собственной позиции, проповедник, вероятно, использовал весь возможный арсенал убеждения добрым словом.

Свою миссионерскую активность вела и Византия. До раскола церквей в середине XI века нельзя было говорить о значительных различиях в вере, но различные геополитические интересы Константинополя и Рима престола проявились еще во времена Юстиниана. Поэтому какой вариант веры выбирали народы непосредственно влияло и на значение престолов.

Всем известна легенда о выборе веры Владимиром Святым. Повесть временных лет так описывает этот процесс: «Созвал Владимир бояр своих и старцев градских и сказал им: "Вот приходили ко мне болгары, говоря: "Прими закон наш". Затем приходили немцы и хвалили закон свой. За ними пришли евреи. После же всех пришли греки, браня все законы, а свой восхваляя, и многое говорили, рассказывая от начала мира, о бытии всего мира. Мудро говорят они, и чудно слышать их, и каждому любо их послушать, рассказывают они и о другом свете: если кто, говорят, перейдет в нашу веру, то, умерев, снова восстанет, и не умереть ему вовеки; если же в ином законе будет, то на том свете гореть ему в огне. Что же вы посоветуете? что ответите?»[1] Вера по византийскому обряду была принята, и такие легенды мы можем найти и в иных источниках. Но главное не в этом — христианская вера позволяла властителям перейти на новый уровень легитимации своей власти — от племенных вождей до настоящих монархов, наследников великих империй.

Параллельно с распространением веры шло строительство храмов — зачастую первых каменных строений в государстве. Ранее все строения возводились из дерева, а теперь начинается полноценное храмовое строительство. Владимир Святой сразу после принятия христианства возводит Десятинную церковь в Киеве. Она не сохранилась до наших дней, но летопись красноречиво рассказывает об этом строительстве: «После этого жил Владимир в христианском законе, и задумал создать церковь пресвятой Богородице, и послал привести мастеров из Греческой земли. И начал ее строить, и, когда кончил строить, украсил ее иконами, и поручил ее Анастасу Корсунянину, и поставил служить в ней корсунских священников, дав ей все, что взял перед этим в Корсуни: иконы, сосуды и кресты»[2]. А его сын Ярослав Мудрый строит уже множество церквей, из которых два храма Святой Софии — в Киеве и Новгороде — мы можем наблюдать и сейчас. Других каменных строений той эпохи в русских землях практически и не сохранилось за очень редкими исключениями – и все они так или иначе имеют отношение к Церкви.

Храм — центр общины, но еще и единица государственного управления, где до людей доносили актуальные новости. В 2015 году при расчистке стен Спасо-Преображенского собора в Переславле-Залесском была обнаружена надпись, посвящённая убийству Андрея Боголюбского. Она датируется 1175−1176 гг., то есть, нанесена спустя год после убийства, и считается древнейшим датируемым памятником письменности Северо-Восточной Руси. Ранее об убийстве князя было известно только из письменных сообщений — а тут граффити на стене храма. Причем, в летописи упомянуто меньше заговорщиков, чем на стене храма[3]. Это означает, что храм и его стены были буквально стенгазетой того времени. Власть и церковь посредством храмовых надписей и росписи храмов доносила самые значимые события (а покушение на князя было таким, без сомнений) до народа.

То же можно сказать и о восстановленной надписи из Юрьева монастыря. Пространная запись о смерти в июне 1198 года двух малолетних сыновей новгородского князя Ярослава Владимировича была найдена на фрагментах штукатурки, сбитой в XIX веке со стен Георгиевского собора Юрьева монастыря под Новгородом. Археологи собрали ее по фрагментам и восстановили неизвестные по летописи подробности трагического эпизода новгородской истории – историки полагают, что смерть княжичей не была естественной, а являлась частью борьбы за власть в то время. Важно, что эти сведения о точном времени смерти Изяслава и Ростислава Ярославичей проливают свет на обстоятельства закладки и строительства жемчужины древнерусского искусства — церкви Спаса на Нередице, зало­женной Ярославом Владимировичем 8 июня 1198 года[4]. Княжичи умерли, в их честь нанесли надпись — и нам теперь об этом известно.

Кельнский собор

Само по себе храмовое строительство для церковного или светского владыки — верный способ воздействовать на подданых. Некоторые храмы строились веками, но сама закладка дорогостоящего проекта, без сомнения, производила впечатление. Строительство главного храма Кельнской архиепископии велось в течение нескольких столетий. Кельнский архиепископ Райнальд фон Дассель, канцлер и военачальник императора Фридриха I Барбароссы, получил от него останки Святых волхвов, или Трёх королей, которые ранее хранились в миланской базилике Сант-Эусторджо. Так император отблагодарил владыку за боевую помощь при покорении Милана, тогда называвшегося Медиоланом, во время второго итальянского похода. В 1164 году Райнальд фон Дассель с триумфом ввез реликвию в Кельн. Для мощей в течение десяти лет изготавливался реликварий из позолоченного серебра (крышка из чистого золота) и драгоценных камней — Рака трёх волхвов, шедевр Маасской школы романского искусства. Высокий ранг, которого Кельн (бывшая римская Колония Агриппина) достиг в западноевропейском христианском мире благодаря обретению этих реликвий, должен был воплотиться и в соответствующем кафедральном соборе. Стройка затянулась. Строительство началось полвека спустя, было заброшено через триста лет после начала, а достроен был собор только в 1880 году. Зато теперь это - признанный шедевр готической архитектуры.

Рака трех волхвов

Внутреннее убранство храмов сегодня интересует преимущественно специалистов по искусству и туристов, но для заказчиков строительства и в этом был огромный смысл. Сегодня фрески, витражи и иконы называют «Библией для бедных». Действительно — большинство населения не умело читать, а «наглядное пособие» было подданым необходимо. Не менее важно и то, что вчерашние язычники должны были получить замену своим идолам. Византийские и русские росписи, а также европейские скульптурные композиции Средневековья утверждают идею «Христа-царя», продвигают концепцию праведной жизни и воздаяния после смерти. Все это – без сомнения было очень важно как для религиозных, так и для светских властителей того времени.

Храм — не только общественное пространство, но и место важнейших политических ритуалов. С начала VII века собор Святой Софии стал постоянным местом коронации византийских императоров. Согласно летописному преданию, торжества, проходившие в храмах Византии поражали современников. Увиденное на службе, скорее всего именно в Святой Софии послами киевского князя Владимира Святославича, побудило того к принятию христианства: «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, — знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать»[5].

Мечеть Айя София, Стамбул

Для королей Франции собором, в которых проходили коронации с VIII века стал Реймсский собор, где согласно свидетельству Григория Турского, был крещен второй король франков Хлодвиг. Коронационные и придворные ритуалы вообще играли огромную роль в коммуникации между средневековым монархом и поддаными, так же, как и процедура посвящения в рыцари и другие феодальные ритуалы.

Реймский собор

Григорий Турский так описывает коронацию Хлодвига: «И вот Хлодвиг получил от императора Анастасия грамоту о присвоении ему титула консула, и в базилике святого Мартина его облачили в пурпурную тунику и мантию, а на голову возложили венец. Затем король сел на коня и на своем пути от двери притвора базилики [святого Мартина] до городской церкви с исключительной щедростью собственноручно разбрасывал золото и серебро собравшемуся народу. И с этого дня он именовался консулом или Августом. Из Тура он приехал в Париж и сделал его резиденцией своего королевства».[6] Здесь мы видим и стремление к возрождению античной традиции с раздачей денег, и получение короны из рук византийского императора (то есть получение законного титула, а не узурпация власти), и титулатуру по римскому образцу (что характерно — Григорий упоминает о титуле Августа, то есть императора).

Схожую церемонию коронации Оттона I описывает в IХ в. описывает и автор «Деяний саксов» Видукинд Корвейский: «После того как умер Генрих - отец отечества, величайший и наилучший из королей, весь народ франков и саксов избрал своим государем его сына Оттона, назначенного уже некогда отцом в короли». Здесь речь идет о формальном избрании короля на общем сходе саксонской знати, но место выбрано крайне символическое: «было решено произвести их во дворце Ахена. Место это расположено невдалеке от [города] Юлии, названного так по имени своего основателя Юлия Цезаря». Таким образом, Оттон — второй правитель Саксонской династии — пытается доказать свою легитимность, опираясь сразу на два ее источника — римских императоров и авторитет Карла Великого. Таким образом, Оттон претендовал и на звание единственно «правильного» императора (на территории современной Франции к тому моменту правил уже свой королевский род).

Продолжим цитирование Видукинда: «В это время архиепископом был некий Гильдеберт, по происхождению франк, по роду занятий - монах, получивший воспитание и образование в Фульдском монастыре, своими заслугами добившийся того, что стал настоятелем этого монастыря, а затем был возведен в сан архиепископа Майнцской кафедры. Это был человек удивительной святости, и помимо мудрости, которой его наделила природа, он был весьма известен своей ученостью. Про него говорили, что он, кроме прочих дарованных ему качеств, обладает даром пророчества». Затем, повествует хронист, епископ «подошел к алтарю, взял здесь меч с поясом, повернулся к королю и сказал: "Прими этот меч и сокруши им всех противников Христа, варваров и плохих христиан, волей божьей тебе передана власть над всей державой франков для сохранения прочнейшего мира среди всех христиан". Затем, взяв запястья и плащ, он надел их на [короля] и сказал: "Пусть эта одежда с ниспадающими складками напоминает тебе о том, какое усердие в вере должно тебя воспламенять, [и о том], что в сохранении мира ты должен оставаться непреклонным до конца". Затем, взяв скипетр и жезл, он сказал: "Пусть эти знаки служат тебе напоминанием о том, что ты должен с отцовской строгостью наказывать подданных и протягивать руку милосердия прежде всего слугам божьим, вдовам и сиротам, и пусть в душе твоей никогда не иссякнет елей сострадания, и пусть и сейчас и в будущем тебя венчает вечное вознаграждение". И без промедления архиепископы Гильдеберт и Винфрид помазали [короля] святым елеем и увенчали золотой короной. Те же архиепископы подвели его к трону и поднялись к нему по ступенькам, идущим спиралью: трон был сооружен между двумя колоннами удивительной красоты: отсюда [король] мог видеть всех и был виден всеми»[7]. Таким образом, мы уже в Х в. наблюдаем продуманный (хотя не до конца, ведь Видукинд говорит о том, что два епископа соревновались, кто именно должен рукоположить Оттона) ритуал помазания на царство. Интересно, что оба архиепископа наверняка также использовали пропагандистские навыки для того, чтобы отстоять именно свое право возложить корону на чело короля.

Аналогичный ритуал, только, проходивший в Византии, описывает Лиутпранд из Кремоны, посол Оттона. Сам он настроен к ромеям крайне враждебно, поэтому преподносит ритуал в черных красках: «Огромное число торговцев и простолюдинов, собравшихся на это празднество чтобы выразить почет и снискать милости Никифора, образовали по обе стороны дороги от дворца Св. Софии стены, украшенные маленькими тоненькими щитами и поддельными копьями. И, чтобы усугубить все это уродство, большая часть этой самой толпы следовала, в честь Никифора, босиком. Мне сдается, таким образом они надеялись украсить эту священную процессию. А его знать, которая шла с ним мимо толпы босоногих плебеев, была облачена в чересчур широкие туники, которые были весьма протерты от возраста. Было бы гораздо более удобным, если бы они шли в своей повседневной одежде. Не было ни одного, чей дед надел бы эту тунику новой. Никто не был украшен золотом или драгоценными камнями, кроме одного Никифора, которого императорские украшения, приобретенные и приготовленные его предками, делали еще отвратительней. Клянусь вашим спасением, которое дороже мне собственного, любой драгоценный наряд вашей знати стоит сотни этих, или даже больше».[8] Из этого отрывка четко следует, что Лиутпранд из Кремоны не только хорошо владел словом, но и был профессионалом в «черном пиаре». Указания на то, что Византия обеднела, и даже знать одевается в старые одежды – показывает в том числе и то, что отношения между Востоком и Западом ухудшались тогда с каждым годом, что и привело вскоре к Великой схизме – расколу на Православную и Католическую церкви в 1054 году.

Западной церкви на начальном этапе приходилось отчаянно отстаивать свою независимость и от Востока, и от светских властей королевств. Справившись с прозелитической миссией, Ватикан перешел к последовательной борьбе за первенство в Европе. Поэтому, как уже говорилось, отличительная черта Средневековья в целом и пропаганды этого периода в частности — особая роль церкви в социально-политической жизни.

В рамках религиозного подхода анализировали тогдашние социологи-теоретики в рясах и всю структуру средневекового общества. «Итак, тройственен дом Божий, который кажется единым: здесь одни молятся (orant), другие сражаются (pugnant), третьи же трудятся (laborant); каковые трое пребывают вместе и не могут быть разъединены; так что на служении (officium) одного покоятся дела (opera) двух других, и все в свой черед помогают всем», - писал в 20-е годы XI в. Адальберон, епископ Ланский[9]. Здесь, очевидно, выделяется сословие молящихся, как отдельное и необходимое, со своей особой функцией. И здесь же мы видим некоторую эволюцию идей бенедиктинцев «молись и трудись». Причем, Адальберон выдвигает на первую роль именно группу молящихся, указывая, что именно на их молитвах держится как воинская судьба феодалов, так и честный труд крестьян. Подобный подход, широко пропагандируемый укрепившейся Западной церковью, не мог не войти в противоречие с интересами феодалов Средневековья.

Церковь в своей особой миссии неизбежно сталкивалась со светской властью. И если у последней была сила, то церковь могла действовать преимущественно через средства убеждения (если не считать финансы, которыми Западная церковь оказалась богата куда больше, чем многочисленные феодалы).

Широко использовались в качестве пропагандистских аргументов и разного рода фальшивки. Одной из самых знаменитых подделок Средневековья является текст, известный как «Константинов дар» (Donatio Constantini). Предыстория его создания вкратце такова — в VIII в. значительную часть Италии захватили лангобарды, которые потребовали уплату дани со стороны Римских Пап. Папа обратился к властителю королевства франков — Пипину Короткому. Пипин незадолго до этого сверг последнего из королей династии Меровингов и сам стал королем. Поскольку Папа гарантировал Пипину помазание его в качестве короля в аббатстве Сен-Дени, которое и состоялось в 854 году, то Пипин оказал военную помощь Риму против лангобардов. Пипину помазание было необходимо, дабы утвердиться на троне и предстать законным королем в глазах подданных, а не узурпатором. Военно-политический союз с Папой в этом плане был очень полезен. И он был заключен. Но не просто так — под это дополнительно была подведена целая идеологическая база.

Во-первых, чудесным образом обнаружилось письмо якобы самого Святого Петра, которому по странной логике церковников VIII в. и принадлежали земли Пап в Италии. На такой призыв, разумеется, Пипин был просто обязан отреагировать. Несколько позже — в конце VIII в. - появляется собственно документ о даре римского императора Константина. В нем якобы лично римский император передает власть в Западной римской империи епископу Рима — то есть, Папе. Еще спустя непродолжительное время, в 800-м году, Папа коронует императором сына Пипина — Карла Великого, «перенося» римский имперский статус уже на Карла и его земли.

Сюжет «Константинова дара» прост. Якобы благодарный за исцеление от проказы христианами, уже на смертном одре Константин сообщает: «Итак, дабы верховенство понтифика не умалялось, но скорее украсилось более, чем достоинство земной империи и гордость могущества, передаем и оставляем во власти и владении неоднократно упомянутого блаженнейшего понтифика, отца нашего Сильвестра, вселенского папы, и понтификов, его преемников, и дворец наш, как было сказано, и город Рим, и все провинции в Италии и западных краях, местности и города. (...) Поэтому мы сочли надлежащим перенести нашу империю и царственную власть в восточные области, и в лучшем месте провинции Византия построить город нашего имени, и разместить там нашу империю. Ведь несправедливо, чтобы там, где император небесный поместил верховную власть священнослужителей и поставил главу христианской религии, земной император имел бы свою власть».[10]

Этот документ — несомненная фальшивка, что доказали уже в XV в., когда с критикой «Дара» выступил гуманист Лоренцо Валла. Но, на протяжении как минимум шести столетий Папы Римские обосновывали свою власть при помощи этого документа— не только в противостоянии с лангобардами, но и при борьбе с притязаниями восточных патриархов на первенство в церковной иерархии, а позже и в борьбе с императорами и иными властителям в Западной Европе. Точно так же логично, укрепившись в Западной Европе, Католическая церковь пошла на одобрение Четвертого Крестового похода 1204 года против Константинополя. Папа Иннокентий III изначально выступал против захвата Византии, но впоследствии благословил и захват города, и резню в столице Византии, признав организаторов похода – Балдуина законным императором Латинской Римской Империи, а недавнего венецианского иподиакона Томмазо Морозини – ее законным патриархом. Несомненно, «Константинов дар», в соответствии с которым епископ Рима признается господином над Константинопольским, Александрийским, Антиохийским, Иерусалимским престолами и всеми священниками и христианами на Земле, сыграл свою роль при принятии решения об атаке на Константинополь в начале XIII в.

«Константинов дар» использовался довольно часто и при аргументации в случае противостояния Римского Папы и феодалов. Так, по указанию Папы Иоанна XII кардинал-диакон Иоанн «по прозвищу Изувеченные Пальцы» (Iohannes diaconus cognomento Digitorum mutilus) изготовил «подлинный» манускрипт «Постановления Константина», написанный золотыми буквами. Бумага понадобилась в противостоянии с Оттоном II — германским императором, которому Папа напоминал о своем праве на все земли Западной Римской империи. Но здесь Папа перехитрил сам себя. Чуть позже диакон Иоанн бежал из Рима ко двору императора и открыл правду о фальшивой рукописи. Эти сведения приведены в грамоте Оттона III Папе Сильвестру II (1001), где подчеркивается, что высшая светская власть на Западе принадлежит императору, поэтому понтифик не вправе самостоятельно распоряжаться земельными владениями в Италии[11].

«Константинов дар» входил и в «Декрет Грацина» — сборник канонического права середины XII в.: важных для правового сознания и практик Церкви правил и текстов, по сути - фундаментальный правовой памятник эпохи. Количество известных рукописей говорит о крайней популярности документа в Средние века - в издании Х. Фурманна учтено более 100 рукописей с разными редакциями этого сочинения, возникшими не позднее XI в.[12] Да чего уж там – даже на Руси «Вено Константиново», как у нас называли Donatio Constantini, использовался при пропаганде идеи «Москва – третий Рим». Положения «Константинова дара» входили в качестве аргументации в пользу монастырского землевладения на соборах 1503 и 1551 годов. Также упоминания о сути этого фальшивого документа можно проследить вплоть до времен царя Алексея Михайловича «Тишайшего» Романова.

Что же касается разоблачения документа, то и оно связано с тем, что «Константинов дар» попытались использовать для обоснования дальнейшего распространения власти Ватикана в Италии. Папа Римский Евгений VI, ссылаясь на все тот же «Константинов дар», захотел расширить светские права Римского престола на Неаполь. Королю Арагона, Сицилии и Неаполя Альфонсо Великодушному подобное весьма не понравилось. Секретарем у короля служил Лоренцо Валла, который в 1440 году и составил трактат «О подложности Константинова дара». Валла провел серьезное изыскание, в котором показал молчание об факте дарения историков, его юридическую незаконность и то, что Папа, в соответствии со Священным писанием и идеалом нестяжательства, был бы обязан отказаться от этого «дара», даже если бы он был сделан. Были у Валлы и филологические, и географические аргументы.

Но все же сама по себе гуманистическая критика самой известной средневековой фальшивки была продиктована обстоятельствами политической борьбы и стала аргументом в информационной войне тех лет. Тем не менее, критика не мешала папскому престолу и позднее настаивать на его подлинности — уже в самом конце XVI в. по указанию Папы Климента VIII в Латеранской базилике были созданы росписи на тему «Константинова дара».

В противостоянии духовных и светских властей важным фактором было непосредственное воздействие на публику. Известным примером столкновения двух противоборствующих лагерей, активно использовавших пропаганду, является конфликт папы Римского Григория VII и короля Генриха IV. Григорий VII – великий исторический деятель, боровшийся с симонией в церкви (продажа должностей), утвердивший выборы Папы конклавом (собранием кардиналов) и жадно добивавшийся независимости церкви от светской власти, вступил в конфликт с не менее великим королем, который, напротив, добивался контроля светской власти над церковью. История этого конфликта является отличным примером использования пропагандистского инструментария.

Началу открытой фазы противостояния Папы и императора положило решение Генриха посадить на епископский престол в Милане, Сполето и Фермо своих ставленников. В ответ на это Папа Римский направляет императору послание, в котором в резком тоне требует от Генриха послушания. Послание это становится также достоянием общественности: «Епископ Григорий, раб рабов Божиих, королю Генриху апостольское благословение – при условии, что он повинуется Святому Престолу, коль скоро он себя причисляет к королям христианским!»[13]

В послании очевидна угроза об отлучении от церкви в случае продолжения конфликта. Однако Генрих не сдается. Собрав епископов в Вормсе на т.н. Вормский рейхстаг в январе 1076 года, Генрих добился объявления о низложении Папы Римского. И епископы чуть ли не с радостью соглашаются. Почему? Потому, что борьба Григория VII с симонией вызвала резкое недовольство прелатов. Они увидели в желании Григория распределять церковные должности самостоятельно угрозу для себя самих. В послании Римскому Папе Генрих писал следующее: «Генрих, не по узурпации, но по священной воле Божией король, – Гильдебранду, не папе, но вероломному монаху... Это приветствие ты заслужил, сеятель вражды, ты, кого проклинают, – вместо того, чтобы благословлять в каждой святой обители и церкви: Архиепископов, епископов и священников ты попираешь, словно рабов, лишённых воли: Христос призвал нас на трон империи, но не тебя на папский престол. Ты занял его хитростью и обманом, презрев свои монашеские обеты, ты с помощью золота приобрёл покровителей, с помощью покровителей – войско, и с помощью войска – престол мира, и, заняв его, ты нарушил мир: Я, Генрих, милостью Божьей король, со всеми нашими епископами взываю к тебе: "Пади, пади!"»[14].

Однако Григорий отлучил Генриха от церкви, а когда позиции последнего серьезно покачнулись, так как против него выступили многие вассалы, император был вынужден идти на поклон к Папе Римскому. Так называемое Каносское унижение – в январе 1077 года Генрих босиком во власянице стоял под стенами Каноссы, ожидая решения Григория. Через три дня Папа простил его и снял отлучение. Понятно, что никакого прощения Папа Римский давать императору не хотел. Но Генри своим унижением продемонстрировал подданным, что он готов прислушиваться к ним, и если бы Григорий оставил в силе отлучение, то, в свою очередь, уже сам лишился бы поддержки сторонников. Интересно, что поездка в Каноссу сама по себе была важным пропагандистским мероприятием Генриха – он, столкнувшись с противостоянием со стороны знати, в ходе поездки зондировал почву на местах – если бы он нашел больше сторонников, чем противников, то не стал бы продолжать искать примирения с Папой Григорием. Но сам факт путешествия, особенно его заключительной части – когда Генрих двинулся к Каноссе босым – не мог не вызвать шока у современников. Таким образом, своим поступком император завоевал значительную поддержку у подданных, снял с себя отлучение и вернулся к правлению над империей, хотя его позиции серьезно пошатнулись в результате этого конфликта.

Однако на этом история противостояния не заканчивается – Генрих в 1080 году низлагает Папу Римского, назначает антипапу Климента III, который коронуется в Риме. Григорий вновь отлучает от церкви своего противника, призывает на помощь бандитские отряды норманн под предводительством Роберта Гвискара, которые в союзе с сарацинами берут Рим и устраивают в нем жуткий разгром. Григорий, справедливо опасаясь возмездия, бежит в Салерно, где вскоре и умирает в 1085 году. Однако и Генрих не может праздновать победу, так как против вновь отлученного от церкви императора постоянно вспыхивают восстания, против него заключаются союзы, выступают против него даже собственные сыновья, а один из них, будущий император Генрих V даже отрекается от него, опасаясь, что, в противном случае, он будет сам отлучен от церкви. Затем сын берет отца в плен и вынуждает отречься от императорской короны. В 1106 году Генрих IV умер, всеми проклинаемый. Так, церковная пропаганда оказалась намного сильнее светской власти.

Очевидно, что светские властители Средневековья пользовались своим собственным пропагандистским нарративом, отличным от пропаганды Церкви, хотя мотивы сакрального в этой пропаганде были также сильны. Помимо чисто религиозных оснований, властители Средних веков нередко полагали себя законными наследниками Римской империи. Византия прямо называла себя Империей ромеев — то есть Римской империей, несмотря на то что и язык, и религия, и политические ритуалы весьма отличались от классической античности. При дворе Карла Великого был придворный кружок ученых, «придворная академия», и на ее заседаниях велись богословские диспуты, читались лекции, обсуждались сочинения членов «академии», толковались произведения античных авторов и тексты Священного Писания. Каждый член «академии» носил псевдоним, связанный с античной или библейской историей: Алкуин был Флакком (имелся в виду римский поэт Квинт Гораций Флакк), поэты Модоин и Ангильберт - Овидием и Гомером, Эйнгард именовался Веселиилом, Карл Великий - Давидом. Неудивительно, что Карл первым «восстановил» империю, приняв в 800 году в Риме титул императора. Был специально изобретена целая концепция «переноса империи».

То же самое можно сказать и об иных европейских монархах. В 998 г. на императорской печати-булле Оттона III из Саксонской династии впервые появляется формула «обновление империи римлян» (Renovatio imperii Romanorum). «Обновленную» империю, основывавшуюся непосредственно на древнеримских традициях, Оттон III таким образом противопоставлял Византийской империи. Он воздвиг в Риме резиденцию (по некоторым свидетельствам на Палатине, где когда-то строили дворцы римские императоры). Для публичных торжественных актов - приемов послов, пиров и т. п.- был разработан сложный церемониал, ранее не применявшийся правителями из Саксонской династии. Император вопреки обычаям стал принимать пищу за отдельным столом (что практиковалось и у византийцев, и в чем Оттон видел возрождение древнеримской практики)[15].

Не чужды были античные мотивы и правителям на Руси. Так, в российской традиции фиксируется распространение родословных легенд с XVI в., когда уже прочно сложилась легенда о родоначальнике московских великих князей Августе и его потомке Рюрике, вышедшем на Русь «из Прус». Есть основания полагать, что это позволяло Ивану Грозному чувствовать себя на равных при дипломатических контактах с теми же императорами Священной римской империи Германской нации — ведь он считал себя истинным наследником Августа, а они — в лучшем случае сомнительными последователями.

Еще один аспект власти монархов средневековой Европы — ее сверхъестественный, сакральный характер, но не вполне христианский, а скорее, мистический и даже магический. В классическом труде французского историка Марка Блока, например, речь идет о таком явлении, как излечение королем больных наложением рук. Это, бесспорно, ритуал, который выделяет королей из ряда обычных людей. Природа королей в этом плане представляется не только как земная, но и сверхъестественная. Другая известная концепция — теория «двух тел короля». Согласно ей, в зависимости от ситуации, король понимается в двух разных смыслах: как смертный человек и как сакральное политическое тело, обладающее способностью властвовать именно благодаря своему особому статусу. У короля, соответственно, помимо физического, есть и политическое тело, частями которого являются его подданные, и он вместе с ними образует единый корпус: он — голова, они — члены, и у него одного есть власть ими управлять. Над этим телом не властны страсть и смерть — что касается этого тела, король не умирает[16]. Потому и гласит известный принцип «Король умер, да здравствует король». Такой подход гарантировал и преемственность власти в рамках династии, и отсутствие вакуума власти, чреватое Смутой и излишними династическими распрями. Без них, безусловно, не обходилось, но сам подход позволял их минимизировать.

Образ короля, императора – также был сакрализирован. До позднего Средневековья увидеть нечто подобное прославлениям римских императоров с их многочисленными статуями, мозаиками и картинами - практически невозможно. Скорее всего, из-за того, что сохранилось их не так и много. Зато мы можем точно сказать, что монархов изображали на гобеленах. Знаменитый гобелен из Байе показывает нам сцены из жизни короля Эдуарда Исповедника, короля Гарольда и герцога Вильгельма завоевателя. События датируются 1064-1066 годами, но позволяют понять, как именно аргументировали норманны захват Англии (обоснование – вассальные клятвы, которые Гарольд приносил Вильгельму).

Гобелен из Байе

Но для тех, кто не мог лицезреть монарха непосредственно, имелся еще один вариант — его изображение можно было увидеть на монетах. Хотя это было удовольствие для людей, скорее, богатых. Средневековье было эпохой преимущественно натурального хозяйства и монеты в отдельные периоды просто не водились или имели крайне ограниченное хождение.

В Древне Руси XI в. (при Владимире Святом и Ярославе Мудром, а также при Святополке и Олеге Тьмутараканском), скажем, выпуск монеты был обусловлен не действительными экономическими потребностями, а политическими целями: монета служила дополнительным знаком суверенитета христианского князя. В качестве средства оплаты чаще, судя по археологическим данным, использовались арабские или византийские монеты. Золотых монет Владимира вообще известно всего 11 штук. Больше того — известные древнерусские монеты были отчеканены из серебра арабских дирхемов, поскольку собственного серебра на Руси не добывали.

С XII в., по мере истощения источника серебра, на Руси наступает т.н. безмонетный период, продлившийся вплоть до XIV в., когда свою монету в принципе не чеканили. Это характерно не только для Руси — из-за дефицита золота в Европе не чеканили золотой солид с IX по XII вв.

Правда, серебро в Европе все-таки было. В начале Средневековья в денежной системе царила настоящая неразбериха и только в правление Каролингов в VIII в. короли утвердили свою монополию на чеканку монеты и запретили частные монетные дворы. С этого момента монета твердо ассоциировалась с королем. Выпущенная в конце XV в. при Генрихе VII золотая монета номиналом в один фунт даже получила название «соверен» («суверен») в честь изображения на ней короля. Но не всегда такая ассоциация была в пользу монарха. Французский король Филипп IV получил прозвище «фальшивомонетчик», так как при его правлении начали чеканить монеты из позолоченной меди.

Отдельный пропагандистский жанр — средневековые хроники. Это своего рода — газеты Средних веков, но только не совсем про сегодняшний день и адресованные не совсем современникам, а скорее — потомкам или Господу Богу лично. И в них надо обозначить свою роль в истории максимально выгодно.

В конце XV в. Московское княжество окончательно подчиняет себе Новгород — вечевой колокол вывозят в качестве символического жеста в Москву, Новгородская республика теряет свою самостоятельность. Тогда же составляется Московский великокняжеский свод — летопись, призванная объяснить текущий политический момент. Среди прочего в тексте летописи есть и такой нюанс: к известию об изгнании новгородцами князя Романа в 1171 году составитель свода 1478 года добавил «таков бо бе обычай окаянных смердов изменников»[17]. Норма новгородской политики — изгнание князя — в новых обстоятельствах представляется уже как измена государю — то есть Ивану III, который жил через три столетия после изгнания князя Романа.

Немногим позже свод дополняют изложением актуальных событий правления Ивана. В Московском великокняжеском своде конца XV в. виновниками нашествия татар в 1480-м году названы братья великого князя, а его нерешительность списана на дурных советников — «предателей христианских» (все они к этому времени попали в опалу)[18].

Корректировка событий в угоду политической конъюнктуре для хронистов — скорее, норма, чем исключение. Так, летописцы разных стран практически всегда серьезно преувеличивают масштабы событий. Русские летописи, подсчитывая потери тевтонцев на Чудском озере (1242 год), говорят о нескольких сотнях погибших рыцарей и 50 захваченных в плен. В то время как Ливонская рифмованная хроника говорит о 20 погибших и 6 попавших в плен рыцарях. Вероятно, что истинное число потерь лежит где-то посередине, но такого рода преувеличения встречаются в Средние века почти повсеместно. Скажем, Крестовый поход против славян описан в источниках совершенно фантастично: на земли вендов вторглось 100 тысяч немцев, столько же датчан и 20 тысяч польских крестоносцев. Это, разумеется, было невозможно — таких армий в мире не будет существовать еще несколько столетий.

Еще один пример такого рода «художественных преувеличений» - труд французского хрониста Рихера Ремйского. Текст дошел до нас в авторском черновике, потому видны отдельные правки. И вот в 44-й главе первой книги автор сначала написал, что у короля было войско численностью в пять тысяч человек, затем исправил на шесть тысяч и наконец — на десять. При том, что все эти цифры изначально условны, за что хронист не раз критиковался историками: «монах Рихер, очевидно, просто школяр, который фабрикует историческое сочинение, используя риторические приемы, усвоенные им на уроках в реймской школе. Он также и лжец, который бесстыдно утверждает, что его сведения об 11 тысячах павших со стороны Роберта и 7 тысячах 118 (sic) со стороны Карла основываются на словах Флодоарда, который не приводит никаких цифр ...»[19]

Тот же подход можно увидеть и в памятниках Куликовского цикла. Битва, как известно, произошла в 1380 году. Но, начиная с XV в., появляются уже литературные памятники, которые обрастают огромным количеством уточнений, имён, фамилий, эпизодов и т.д. В тот момент битва на Дону воспринимается совсем иначе, и многие люди, которые служили потом в качестве боярских и дворянских родов, хотели повлиять на прошлое, включая своих вымышленных или настоящих предков в это сражение. Тогда же в «Сказании о Мамаевом побоище» указывается и численность русского войска в 300 с небольшим тыс., а позже в Никоновской летописи — 400 тыс. Численность войск Мамая «Сказание» оценивает и вовсе в 800 тыс. чел. Правда, современные историки теперь говорят, основываясь на археологических данных, что численность войск каждой стороны вряд ли превышала 10 тыс.[20] Умножение числа бойцов, по всей видимости, придавало дополнительный вес событию (в участие в котором, как уже говорилось, многие пытались искусственно вписать своих предков), они представляются как великие свершения относительной древности, способные повлиять на позиции рода в дне сегодняшнем (местничество).

Впрочем, «Сказание о Мамаевом побоище» можно отнести, скорее, к эпическим произведениям, по-современному — к светской литературе, а не к хронистике. В таких эпических текстах преувеличения и прямая пропаганда всегда представлялись вполне уместными. В качестве примера можно привести хотя бы «Песнь о Роланде» - самый известный эпос высокого Средневековья. В основе этого эпоса — рассказ о битве в Ронсевальском ущелье, на границе современных Франции и Испании, между армией Карла Великого и войском басков.

Вот только сама «жеста» начинается со слов:

Король наш Карл, великий император,

Провоевал семь лет в стране испанской.

Весь этот горный край до моря занял,

Взял приступом все города и замки,

Поверг их стены и разрушил башни,

Не сдали только Сарагосу мавры.

Марсилий-нехристь там царит всевластно,

Чтит Магомета, Аполлона славит,

Но не уйдет он от господней кары.

                               Аой![21]

Историческая правда такова: Карл на момент битвы не был императором, провоевал в Испании всего год, потерпел там неудачу, поскольку на другой границе его государства вновь восстали саксы. На момент сражения император был молод, а в поэме у него - седая борода. «Вишенка на торте» - на арьергард Карла напали баски, недовольные тем, что войска Карла захватили христианский город Памплона. А не «мавры» или «сарацины», которые «славят Аполлона». Однако в контексте реконкисты и реальной борьбы с мусульманами в Европе XI в. и позже, упоминания о «маленьких грехах» великого правителя прошлого стали неуместны. Потому место реальных басков заняли, как им и положено, совершенно фантастические сарацины, которых мифический Марсилий собрал аж четыреста тысяч.

В практиках политической борьбы в Средние века хорошо было известно и такое явление как дискредитация политических противников.

В 1307 году члены ордена тамплиеров во Франции были внезапно обвинены в ереси и арестованы. На рассвете 13 октября 1307 года солдаты короля Филиппа IV захватили в плен всех тамплиеров, найденных во Франции. Считается, что причиной для разгрома ордена были их политические амбиции и предполагаемое богатство Ордена (королям нередко требовалось поправить свои дела за счет чьей-либо собственности). Но обвинения были совсем не в этом: их обвиняли в ереси. А конкретнее - во время обряда посвящения в орден новичок якобы должен был плюнуть на распятие, поскольку крест являлся всего лишь орудием казни. Кроме того, испытуемые якобы должны были поцеловать присутствовавших на церемонии членов ордена в поясницу и пупок. Тамплиеров обвиняли в содомии. При этом, в пример приводили печать ордена, где два рыцаря сидят один за другим на одном коне. Утверждалось, что тамплиеры поклонялись идолу Бафомету - огромной голове с горящими глазами и бородой - и черной кошке, а также занимались ворожбой и колдовством. Обвинения были убийственны для Ордена. Лидеры были сожжены, после применения пыток и признания в ереси. Де-факто тамплиеры перестали существовать, а само имя ордена было дискредитировано.

Еще один яркий пример такой дискредитации можем найти в известной пьесе Шекспира о Ричарде Третьем. Шекспир изобразил Ричарда в самых черных красках — отвратительный горбун, убийца племянников. Сам герой так характеризует себя:

Я клятвы нарушал - как много раз!

Я счет убийствам страшным потерял.

Грехи мои - чернее нет грехов -

В суде толпятся и кричат: "Виновен!"

Еще жестче о нем отзываются иные герои пьесы. Ирония в том, что роль Ричарда в смерти тауэрских принцев, как минимум, не доказана. А внешность короля была вовсе не такой безобразной как у классика. Единственный портрет, который дает нам понять, как выглядел Ричард III – это хранящаяся в Национальной портретной галерее Лондона картина конца XVI в., скопированная с рисунка начала столетия. И на этом портрете перед нами предстает отнюдь не уродец, а обыкновенный мужчина с умным, хоть и с резкими чертами лицом. Не повезло Ричарду в одном — с его гибелью в битве при Босворте закончилась в 1485 году Война Роз, а на престол взошла новая династия Тюдоров, при которой и творил Шекспир.

Тюдоры были глубоко побочной ветвью реальных претендентов на престол, и их положение на троне было не вполне законным. По всей видимости, уже в самом начале правления Тюдоров и появляются яркие обвинения в адрес последнего законного короля на троне, которые позже воспроизвел Шекспир. В «Истории», написанной по заказу Генриха VII Тюдора, Полидор Вергилий утверждал, что Ричард был «мал ростом, его тело было деформировано, одно плечо выше другого, с квадратным и грубым лицом, которое выдавало его злобу и ясно говорило о хитрости и лживости» . Томас Мор в «Истории Ричарда III» добавил Ричарду горб и высохшую левую руку[22]. По мысли тогдашней пропаганды, уродства отражали свойства души монарха, и их стоило описать красноречиво.

Все эти свидетельства сегодня мы можем проверить. Под автостоянкой в Лестере в сентябре 2012 года были обнаружены кости мужчины. Исследователи знали, что именно они ищут — останки последнего короля из династии Плантагенетов, которого захоронили неподалеку от места его последней битвы в монастыре. Позже монастырь был распущен, а могила -заброшена. Исследователи старались найти не просто останки, но и провели генетическую экспертизу с участием известных потомков короля (позже выяснилось, кстати, что дальним потомком короля оказался известный актер Бенедикт Камбербетч, который даже играл его в своей карьере). Оказалось, что у найденного трупа мужчины был ярко выраженный сколиоз, но никаких очевидных уродств, и тем более - горба. Реконструкция внешности по черепу показала короля весьма миловидным человеком, а лет на момент гибели ему было чуть за 30. Но все равно даже Тому Сойеру у Марка Твена было известно, что в Европе «куда ни плюнь, везде король. Вроде этого старого горбуна Ричарда». Так пропаганда раннего XVI в., помноженная на гений Шекспира, пережила века.

Обращение к чувствам могло иметь самые серьезные политические последствия, особенно, когда имело место прямое пропагандистское воздействие в форме проповеди. Именно проповедь сделала возможным движение Крестовых походов.

Сборник поэзии вагантов (странствующих школяров) Carmina Burana, отчасти хулиганский, отчасти серьезный так повествует об этом:

Что предрекает царь Давид,

осуществить нам предстоит,

освободив Господня Сына

от надругательств сарацина!

В неизъяснимой доброте

принявший муку на кресте,

к тебе взывают наши песни,

и клич гремит: "Христос, воскресни!"

Первый крестовый поход был организован в 1095 году по инициативе Римского Папы Урбана II с целью освобождения Гроба Господня, Иерусалима и Святой Земли от мусульман. Изначально папа Римский обращался к французским рыцарям. На Клермонском соборе, состоявшемся в ноябре 1095 года, проповедь Урбана II произвела эффект разорвавшейся бомбы. Папа говорил: «Всем идущим туда, в случае их кончины, отныне будет отпущение грехов. Пусть выступят против неверных в бой, который должен дать в изобилии трофеи, те люди, которые привыкли воевать против своих единоверцев – христиан... Земля та течёт молоком и мёдом. Да станут ныне воинами те, кто раньше являлся грабителем, сражался против братьев и соплеменников. Кто здесь горестен, там станет богат». Речь Папы прерывалась возгласами слушателей: «Dieu le veut!» («Так хочет Бог!»).

Очевидно, что здесь, в первую очередь, Папа упирает не на религиозные ценности, а на вполне материальную составляющую – действительно, бедная Франция, перенаселенная и пребывающая в невежестве, получила прекрасную цель – поправить свое финансовое положение за счет войны, освященной церковью. Практически сразу же к походу присоединилось и рыцарство других государств Западной и даже ряда стран Восточной Европы. Взятие Иерусалима в июле 1099 года – одна из самых кровавых страниц истории Крестовых походов. Впрочем, все действия воинов Запада были заранее оправданы церковью. Одна проповедь всколыхнула все рыцарство Европы! Вот насколько мощным оружием была пропаганда в руках Римской церкви.

Велика была роль христианских проповедников и богословов и в организации последующих Крестовых походов. Когда папа Евгений III своей энцикликой Quantum praedecessores от 1 декабря 1145 года объявил Второй крестовый поход, стало ясно, что без дополнительной идеологической накачки святому престолу не обойтись. В качестве поддержки Рим обратился к одному из самых популярных богословов того периода — аббату монастыря Клерво Бернарду. Бернард внес решающий вклад в распространение и папского призыва, и собственных призывов к рыцарям, которых он мотивировал принять участие в крестоносном движении.

Особое место в пропаганде Второго крестового похода занимает сочинение Бернарда «Похвала новому рыцарству», в котором он обращается к магистру ордена тамплиеров Гуго де Пейну и его братьям по вере — рыцарям ордена. Проповедник прямо мотивирует рыцарей-храмовников на смерть во славу Христа: «Выступайте же уверенно, о рыцари, и с сердцем решительным гоните врагов креста Христова. Знайте, что ни смерть, ни жизнь не может отделить вас от любви Бога, пребывающей во Иисусе Христе, и в каждой опасности повторяйте: "Живем мы или умираем, мы - Господни". Что за слава - возвращаться с победою из подобной битвы! Сколь блаженно погибнуть в ней, ставши мучеником! Радуйся, отважный воитель, если ты живешь и побеждаешь во Господе, но паче того гордись и ликуй, если умираешь и ко Господу идешь. Воистину, жизнь плодотворна и победа славна, но святая смерть важнее их обеих. Если благословенны те, кто умирает во Господе, то сколь больше - те, кто умирает за Господа!»[23]

О проповеди Бернарда и ее эффективности нам рассказывают авторы его жития: «Тот, кто избрал его для дела проповедания от чрева матери его, наделил его, несмотря на немощное тело, голосом довольно мощным и внятным. Он мог сказать речь к наставлению души любого человека, если, впрочем, знал, каков уровень его разумения, нрав и род занятий, и приноравливался к любому слушателю. Например, с простыми селянами он разговаривал так, будто сам искони воспитывался в деревне; так же и с прочими людьми всякого рода он общался, словно всего себя посвятил тому, чтобы вникнуть в дела их. Учёный – с просвещёнными, с простыми – простой, с мужами духовными – преисполненный признаками совершенства и мудрости: он сообразовывался всем, всех жаждая приобрести Христу. Он осторожно и с чрезвычайным мастерством соблюдал то правило, которое простосердечно изложил в письме к папе Евгению, отметив среди прочего: «Если проскользнёт шутка, то, пожалуй, можно стерпеть (ferendae) ее, но никогда не повторять (referendae). Юмору нужно давать место осмотрительно и благоразумно. Наверно, стоит позволять вторгнуться в серьёзную речь тому, что слушатели принимают не только с пользой, но и с охотой, чтобы они не заскучали»[24]. Здесь мы вновь встречаемся с важностью ораторского искусства для пропагандиста, причем, современники прекрасно понимали, с какой аудиторией и как необходимо разговаривать, адаптируясь под слушателей.

Второй Крестовый поход провалился. Но один из авторов жизнеописания Бернарда всячески постарался его оправдать, возлагая ответственность на всех окружающих, но не на самого святого: «Бернард, однако, не соглашался говорить и давать свое согласие на такое предприятие; наконец, верховный первосвятитель своим посланием ко всем верным предписал ему, как обычному истолкователю воли римской церкви, объяснить народам и властителям необходимость похода. Из послания того следовало, что и те, и другие, должны, покаяния ради и отпущения грехов, идти в Иерусалим как для освобождения своих братьев, так и для того, чтобы пожертвовать за них жизнью»[25].

Чтобы закончить тему крестовых походов, надо вспомнить, что свою поддержку находили, как уже говорили выше, не только войны с мусульманами. Точно так же Римская церковь поддерживала уничтожение еретиков. Все эти мероприятия находили масштабную идеологическую и пропагандистскую поддержку со стороны Римской курии. Римский престол в Средние века вполне возможно рассматривать как предшественника современных организованных систем пропаганды и манипулирования. По крайней мере, этим вопросам почти каждый Папа Римский уделял повышенное внимание. И подход к пропаганде был серьезный – ничего не отдавали на волю случая. Цели определены, задачи поставлены – все дальнейшее делалось для их достижения.

Особенно развернулся папский престол в XII-XIII веках. Еретиками были объявлены альбигойцы – жители Прованса и Лангедока. Крестовые походы против альбигойцев осуществлялись с 1209 по 1229 год. Одним из наиболее шокирующих моментов этого крестового похода стала резня в Безье, где папский легат Арнольд заявил рыцарям, которые обнаружили в городе множество единоверцев: «Убивайте всех, господь узнает своих». Также крестовые походы осуществлялись против «схизматиков» – так католики называли православных. В частности, как уже говорилось, Четвертый крестовый поход имел своей целью не мусульманские города Азии, а православный Константинополь, столицу Византии, которая и была благополучно взята и разграблена войсками крестоносцев.

Но откуда такое рвение к уничтожению христиан? После схизмы ведь, целый век было все более-менее спокойно. Западная церковь укрепилась в Европе. Завоевание Иерусалима принесло во Францию и Германию новые деньги, сервов, знания. Но при этом война на Святой Земле была довольно тяжелым делом. В отличие от «вразумления» язычников и схизматиков.

Тот же святой Бернард убедил Папу в необходимости похода не только в Святую Землю, но и на земли язычников в Европе — прежде всего славян — который и состоялся благодаря его воззванию в 1147 году, одновременно со вторым Крестовым походом. Матфей, епископ краковский, в послании к Бернарду убеждал его в необходимости вернуть в истинную веру еще и Русь: «Возлюбленный сын ваш магистр А. справлялся у нас от вашего имени, мог ли бы кто-либо <...> и искоренить нечестивые обряды и установления руси (Rutheni). Мог бы, разумеется, мог бы, господине, но мог бы только тот человек, в ком была бы сила благодати. И мы уверены в Господе Иисусе, что если бы аббат клервоский (Clarevallensis) был им, то смог бы сотворить это благо».[26] В середине XII в. крестового похода против православной Руси не состоялось, но позже тема вновь будет более чем актуальной и крестоносцы прочно обоснуются в Прибалтике, а с 40-х годах XIII века начнут попытки подчинения русских земель.

Средневековая проповедь нередко имела оглушительный успех, на который не всегда рассчитывали даже сами авторы. Для рядовых верующих церковь предоставляла иные образы, укрепляющие связь паствы и гарантирующие владычество церковных иерархов. Многие жанры (в данном случае мы рассматриваем только их пропагандистскую, а не религиозную составляющую), например, жития святых или непосредственно проповеди в храме, хорошо известны и сегодня.

Иные представляют собой практически вымерший жанр — скажем, cсредневековые exempla («примеры»). «Пример» был одним из наиболее действенных средств дидактического воздействия на прихожан. Создавались сборники «примеров», из которых проповедники черпали материал, используемый в проповеди. Составители этих сборников заимствовали рассказы в христианских легендах и житиях, у античных авторов, но также и из фольклора, прошедшего обработку в монашеской среде и приспособленного для нужд морально-религиозного наставления прихожан или просто горожан.

Расцвет такого рода наставлений стал особенно популярен после появления «нищенствующих» монашеских орденов, чьи проповедники жили не в тиши монастырей, а шли со словом Божьим прямо к народу — проповедовали на площадях или в иных скоплениях христиан. «Примеры» делали проповедь более живой и понятной обывателю и помогали проповеднику донести сложные богословские материи в простой форме. Для наглядности упомянем такой сюжет из «примера»: знатный юноша растратил свои владения и, вознамерившись возвратить их себе, прибегает к помощи явившегося ему дьявола. В качестве условия сделки нечистый требует у него отказа от Бога. Юноша отрекается от Христа при посредстве процедуры расторжения вассальной связи, но дьявол предъявляет к нему новое требование: отречься и от Матери Божией. Однако это требование юноша отвергает, и сделка не состоялась. Теперь ему необходимо примириться со своим Господом, уповая на поддержку Богоматери. Юноша молит Христа о прощении, стоя в церкви пред скульптурным изображением Марии с Младенцем, но тот отворачивается от него. Тогда Мать сходит с пьедестала, посадив на него своего Сына, и вымаливает прощение для рыцаря[27].

В силу проповеди верили. Святой Франциск (согласно преданию) даже уговорил «султана Вавилона» принять крещение: «Султан проникся великим почтением к Святому и за стойкость его веры, и за отказ от мира сего (ибо Святой отверг дары, которые Султан ему предлагал), и за пылкое желание обрести мученические страдания. С того момента он охотно внимал Святому и просил его прийти вновь, дозволив ему и его спутникам проповедовать, где им будет угодно»[28]. Современникам этот рассказ вовсе не казался смешным или наивным — они и правда верили, что святой Франциск проповедовал птицам и обратил иноверца в веру в Христа.

Проповедь со включенными в нее бытовыми, религиозными или фольклорными сюжетами была мощным средством воздействия на массы. Иногда такого рода воздействие вызывало реакцию настоящей религиозной экзальтации у рядовых верующих. Так, первая фаза Первого Крестового похода обычно называется народным или крестьянским крестовым походом. Духовным лидером движения стал монах Петр Амьенский, прозванный Пустынником. Разъезжая в бедной одежде на осле, он проповедовал крестовый поход в Северной Франции и Фландрии. Множество людей верило в него как в божьего пророка. Петр утверждал, что проповедовать ему велено самим Христом, и показывал послание, якобы подтверждающее это. Участники похода стартовали раньше, чем предполагали в Риме, по дороге пестрая толпа из бедняков, нищих, преступников и небольшого числа рыцарей, первым делом занималась погромами евреев в европейских городах. Конец похода был печален — византийский император переправил паломников через Босфор, где слабо организованное и небоеспособное войско было легко разгромлено сельджуками. Тем не менее, нельзя отказать Петру Пустыннику в умении вдохновлять аудиторию. Так, Петр, по словам очевидцев, произнес речь перед полумертвыми и страдающими от голода крестоносцами при осаде Антиохии сельджуками. Вышедшие из ворот города крестоносцы сразились с превосходящими силами мусульман и одержали удивительную победу (28 июня 1098 года), шокировавшую в том числе и их самих. Авторитет Петра Пустынника, находившийся на дне после провала народного похода, был восстановлен.

Тем не менее, пропагандисты от церкви стали причиной многочисленных трагедий в рамках крестовых походов. Особо печально известен так называемый крестовый поход детей, который состоялся в 1212 году. Французских детей вроде бы вдохновил некий пастушок Этьен, которому было божественное откровение. Поддержали инициативу и проповедники-францисканцы. Одновременно подобная миссия отправилась и из немецких земель. Немецких детей вел пастух Николаус. Источники приводят разные свидетельства, но, судя по всему, оба движения состояли из тысяч простолюдинов (pueri - «мальчики» - видимо, стоит переводить не как «дети», а как люди незнатного звания). Участники похода, вдохновленные проповедью, считали, что Средиземное море само расступится перед ними и откроет проход к Святой земле, как некогда было с Моисеем. Финал похода был печален — по некоторым сообщениям, участники французского похода добрались до Марселя, где их местные купцы посадили на корабли, отвезли в Алжир и продали там в рабство.

Впрочем, не всегда вера в сверхъестественное заканчивалась столь печально. Та же история с удивительной победой крестоносцев под Антиохией имеет еще одну легенду. Когда в городе начался голод и казалось, что выхода нет, некий слуга по имени Петр сообщил руководителям крестоносцев, что, мол, к нему являлся апостол Андрей и указал, что в городе зарыто копье Лонгина, которым римский легионер проткнул бок Христа во время распятия. Ему не сразу поверили, но некоторым из лидеров крестоносцев удалось убедить других. И копье и впрямь удалось найти. Имели место, как пишет хронист, и другие знамения: «В это самое время мы имели много и других откровений через наших братьев, и, кроме того, нам явился на небе чудесный знак. В полночь над городом остановилась большая звезда; разделившись потом на три части, она упала на турецкий лагерь»[29]. Считается, что воодушевленные обретением реликвии (скорее всего, поддельной) крестоносцы воспряли духом и нанесли поражение осаждающим город войскам. Что не совсем верно, так как копье было найдено 14 июня, а сражение произошло только через две недели. Но факт в том, что и найденное копье Лонгина и проповеди Петра Пустынника были использованы руководством крестового похода для поднятия морали среди своих воинов.

Таким образом, воздействие проповеди, вера в чудеса и роль знамений имели большое значение для масс — причем, как для «простецов», так и для дворян. В этом смысле, религиозная пропаганда, поданная с использованием понятных аудитории образов, имела огромное социально-политическое значение, особенно в периоды кризисов.