Голограмма конфликтующих универсальностей. Часть II

Несколько десятков лет назад аятолла Хомейни писал: «Мы не боимся санкций. Мы не боимся военного вторжения. Нас пугает вторжение западной безнравственности».

Тот факт, что Хомейни говорит о страхе, о том, чего мусульманин должен больше всего бояться со стороны Запада, следует понимать буквально: мусульманские фундаменталисты не испытывают никаких проблем с жестокостью экономической и военной борьбы, их истинный враг — не западный экономический неоколониализм и военная агрессивность, а его «безнравственная» культура. То же самое касается и путинской России, где консервативные националисты определяют свой конфликт с Западом как культурный, в крайнем случае сосредоточенный на сексуальных различиях (Россия недавно определила движение ЛГБТ как террористическую организацию[1]).

В то время как новые популистские правые выступают за вполне четкие представления (возвращение к традиционным ценностям против требований ЛГБТ+, восстановление этнической идентичности против угроз иммигрантов и мультикультурализма в целом и т.д.), умеренные левые все больше и больше просто исчезают: неспособные предложить образы, которые мобилизовали бы людей, они все чаще находят себе занятие в эксцессах культуры отмены. Таким образом, нашу глобальную ситуацию следует рассматривать как голограмму: больше нет единого господствующего понятия прогресса (даже экономическое развитие теряет эту роль), мы живем в эпоху суперпозиции различных будущих, различных универсальностей (универсальных представлений о прогрессе). Поэтому сегодня основными вариантами являются: осколки мечты Фукуямы, непосредственно религиозный фундаментализм и особенно то, что я не могу не назвать умеренно-авторитарным мягким фашизмом: рыночный капитализм в сочетании с сильным государством, мобилизующим националистическую идеологию для поддержания социальной сплоченности — вспомните Индию Моди.

Я подозреваю, что эти варианты не сработают против угроз, с которыми мы сталкиваемся сегодня, и что придется изобрести новую форму коммунизма. Насущная задача, которая сама собой навязывается, — это всеобщая солидарность и сотрудничество между всеми людьми. Нет никакой высшей исторической необходимости, которая толкала бы нас в этом направлении, история не на нашей стороне, она стремится к нашему коллективному самоубийству. Как писал Вальтер Беньямин, наша задача сегодня — не толкать вперед поезд исторического прогресса, а нажать на аварийный тормоз, прежде чем мы все закончим посткапиталистическим варварством. Текущие кризисы, которые резонируют с этим и друг с другом в сложном взаимодействии. Это взаимодействие неконтролируемо и полно опасностей, и такая рискованная ситуация делает текущий момент в высшей степени политическим. Наша нынешняя ситуация описана Лю Цысинем в его научно-фантастическом шедевре «Задача трех тел»: ученый втянут в игру в виртуальной реальности «Три тела», в которой игроки оказываются на чужой планете Трисолярис, три солнца которой восходят и заходят со странными и непредсказуемыми интервалами: иногда слишком далеко от планеты и становится ужасно холодно, иногда слишком близко и смертельно жарко, а иногда их не видно в течение длительных периодов времени. Игроки могут каким-то образом высушивать себя и остальное население, чтобы пережить худшие времена года, но жизнь — это постоянная борьба с, по-видимому, непредсказуемыми элементами, поэтому, несмотря на то, что хотя игроки и пытаются найти способ построить устойчивую цивилизацию и предсказать странные циклы тепла и холода, они обречены на гибель.

Разве последние события природе не показывают, как наша Земля постепенно превращается в Трисолярис? Разрушительные ураганы, засухи и наводнения, не говоря уже о глобальном потеплении, разве все они не указывают на то, что мы являемся свидетелями чего-то, единственное подходящее название для чего — «конец природы»? «Природа» здесь должна пониматься в традиционном смысле регулярного ритма времен года, надежного фона человеческой истории, чего-то, на что мы можем рассчитывать, что оно всегда будет здесь и тем же самым. Теперь, когда Бог или Традиция больше не могут играть роль высшего предела, природа берет на себя эту роль. Но какой будет эта природа? Даже когда мы представляем себе глобальное потепление, мы осознаем, что приближаемся к новому миру, в котором обозначение «Англия» будет обозначать бесплодную сухую страну, в то время как «Долина Смерти» будет обозначать большое озеро в Калифорнии.

Однако мы все еще представляем природу как новую стабильность с «регулярными и повторяющимися погодными условиями»: «как только человечество достигнет предела выбросов углерода, климат Земли стабилизируется на новой, более высокой средней температуре. Эта более высокая температура в целом плоха для людей, потому что она все еще приводит к повышению уровня моря и более экстремальным погодным явлениям. Но, по крайней мере, она стабильна: антропоцен похож на предыдущие климатические эпохи, только теплее, и он все еще в будущем». Однако согласно более свежим исследованиям, считается более вероятным, что «климат Земли идет к хаосу. Истинному, математическому хаосу. В хаотической системе нет равновесия и нет повторяющихся моделей. При хаотическом климате времена года резко менялись бы от десятилетия к десятилетию (или даже из года в год). В некоторые годы будут наблюдаться внезапные вспышки экстремальной погоды, в то время как в другие годы будет совершенно спокойно. Даже средняя температура Земли может резко колебаться, переходя от более прохладных к более жарким периодам за относительно короткие промежутки времени. Станет совершенно невозможно определить, в каком направлении движется климат Земли». Такой исход не только катастрофичен для нашего выживания, но и противоречит нашему (человеческому) самому базовому представлению о природе, о повторяющейся схеме времен года.

Хотя у нашей планеты есть только одно солнце, вокруг которого она вращается, наши проблемы можно было бы назвать «проблемой шести кризисов»: экологический кризис, экономический дисбаланс, войны, хаотичные миграции, угроза со стороны ИИ, распад общества. Хотя основной причиной этих кризисов является динамика мирового капитализма, взаимодействие кризисов приводит к хаосу, который не менее непредсказуем, чем ситуация на Трисолярисе. Усиливают ли эти кризисы друг друга или их взаимодействие предоставляет некоторую надежду — скажем, надежду на то, что экологический кризис заставит нас выйти за рамки капитализма и войны и перейти к социальному порядку глобальной солидарности? Хотя Лю Цысинь воображает прекрасные и/или ужасающие новые научные и технологические изобретения, он полностью осознает, что главное измерение наших кризисов - социальное, и представляет собой проблему сосуществования различных цивилизаций, а также антагонизмы внутри каждой цивилизации. Поэтому решение также должно быть социальным (новая социальная организация), а не только технологическим.

Поэтому первое, что нужно сделать сегодня, — это действовать в соответствии с теми проблемами, которые перед нами стоят: подготовиться к предстоящему чрезвычайному положению(ям). Парадокс в том, что действовать так, как будто они произойдут во всех сферах (от экологических катастроф до войн и цифровых сбоев), — это единственный способ иметь хотя бы шанс предотвратить их реальное возникновение. Имея именно это в виду премьер-министр Польши Дональд Туск недавно заявил: «Я знаю, это звучит ужасно, особенно для людей молодого поколения, но мы должны свыкнуться к приходу новой эпохи. Предвоенной эпохи». Он прав, хотя и не безоговорочно — ситуация все еще до конца не определена, и мы должны сказать, чтобы быть более точным: «Если произойдет новая мировая война, станет ясно, что она началась еще в 2022 году, и что ее развертывание было необходимо». Откуда этот странный парадокс обратной перспективы? Может быть, квантовая механика предлагает здесь решение.

В современной квантовой механике понятие голограммы играет важную роль: изображение объекта, которое улавливает не только его фактическое состояние, но и его интерференционную картину с другими вариантами, которые были утрачены, когда фактическое состояние навязало себя. Хотя я, конечно, не имею соответствующей квалификации, чтобы выносить научно обоснованное суждение об этих понятиях, я нахожу непреодолимым применить их к истории человечества. Возможно, высшим примером голографической истории является не кто иной, как Маркс. Маркс не эволюционист, он пишет историю «сверху вниз», т.е. его отправной точкой является современный глобальный капиталистический порядок, и с этой точки зрения он читает всю историю как постепенное приближение к капитализму. Это не телеология: история не направляется капитализмом как своим телосом, но как только капитализм появляется, он дает ключ ко всей (пред)истории — здесь вступает в действие известная история Маркса (из «Рукописей») о линейном развитии от доисторических обществ через азиатский деспотизм, античное рабство и феодализм к капитализму. Но, опять же, в этом развитии нет телеологической необходимости, оно является результатом серии контингентных коллапсов суперпозиций.

Квантовые волны описывают «мир на каком-то уровне предсуществования»[2], поскольку то, что существует как наша реальность (или в ней), является лишь результом коллапса квантовых суперпозиций. На этом уровне предсуществования частицы «следуют всем возможным путям, когда они перемещаются из одной точки в другую»: в эксперименте с двумя щелями «отдельные электроны следуют не одному, а всем возможным путям от источника к экрану. Один путь проводит электрон через левую щель, другой через правую, обратно через левую, на U-образный поворот и снова через правую щель». Разве мы не можем сказать то же самое о том, как формируется сексуальная идентичность субъекта? Он (в основном) «схлопывается» в определенную форму (гей, гетеро, лесби...), но чтобы понять, как возникла именно эта форма, мы должны принять, что субъект принял все возможные формы, и что эти «наложенные» формы продолжают отражаться в окончательной форме[3]. В этом же ключе Ричард Фейнман предложил формулировку интеграла по траектории, которая заменяет классическое понятие единого, уникальная классическая траектория для системы с суммой или функциональным интегралом по бесконечности квантово-механически возможных траекторий для вычисления квантовой амплитуды. Формулировка интеграла по траектории, таким образом, предполагает, что «наша реальность является своего рода смешением — суммой — всех мыслимых возможностей».

При коллапсе волновой функции другие возможные суперпозиции не просто исчезают, они оставляют свои следы на итоговом результате (в или как единой реальности, которая возникает при таком коллапсе). Разве что-то подобное не справедливо для политической борьбы? Когда мирные переговоры прекращают вооруженное сопротивление, вооруженное сопротивление оказывается вписано в результат. Наши СМИ любят упоминать в качестве двух успешных переговорных процесов приход АНК к власти в Южной Африке и мирный протест во главе с Мартином Лютером Кингом в США — в обоих случаях очевидно, что (относительная) победа в результате мирных переговоров произошла из-за того, что истеблишмент испугался силового сопротивления (со стороны более радикального крыла АНК, а также американских чернокожих). Короче говоря, переговоры увенчались успехом только потому, что они одновременно сопровождались зловещей угрозой вооруженной борьбы.

Дэвид Гребер и Дэвид Венгроу предлагают отказаться от капитализма как «вершины», с которой мы регрессируем в прошлое, которое ведет к нему — суть таких работ, как «На всеобщем рассвете»[4], заключается в том, что они предоставляют своего рода квантовую суперпозицию фактическому раннему развитию цивилизации: большое хорошо организованное государство (инки), которое (по крайней мере, некоторое время) не следовало линии неолитической централизации, государственной власти и классовых различий. Раскол общества инков на его «анархистскую» версию и авторитарную версию, таким образом, фиксирует момент, когда посредством своего рода дарвиновской борьбы два наложенных друг на друга социальных порядка боролись за господство, и авторитарный победил.

В том же духе мы могли бы прочитать, что некоторые историки-марксисты указывали на то, что как появление капитализма в раннее Новое время был обусловлен (контингентным взаимодействием) двух не связанных между собой факторов: наличием избыточного финансового капитала (в основном золота из Латинской Америки) и ростом обездоленных «свободных» людей посредством приватизации того, что ранее составляло общественное достояние — избыточное богатство было «инвестировано», использовано для найма и эксплуатации обездоленных рабочих. Но эта комбинация никоим образом не была предопределена: история могла бы пойти по другому пути, с обездоленными бедняками, порабощенными или мобилизованными как угроза существующему порядку, с избытком золота, просто вызывающим его девальвацию и т.д. Здесь мы можем увидеть, насколько прав был Жак Лакан, когда он указал, что прогрессивная эволюция — это новая форма телеологии. Истинный разрыв телеологии — это только история сверху вниз, которая понимает линейный прогресс как ретроактивный факт, как результат обратной проекции нашей точки зрения в прошлое. В квантово-голографической истории эта ретроактивность становится видимой, и все суперпозиции, которые присутствовали в прошлом и были стерты через их коллапс, становятся видимыми снова. В этом смысле можно даже сказать, что Вальтер Беньямин в своих тезисах «О понятии истории» предлагает голографическое понятие истории в отличие от ее господствующей прогрессистско-эволюционной версии: настоящая революция искупает прошлое, т.е. она реактуализирует прошлые суперпозиции, утраченные в контексте к правящей идеологии. Такой прямой контакт между настоящим и прошлым является вневременным в том смысле, что он обходит временную причинную связь прошлого и настоящего: «Прошлое несет в себе потайной указатель, отсылающий ее к избавлению… А если это так, то между нашим поколением и поколениями прошлого существует тайный уговор»[5].

Можем ли мы соглашаться с подобным тезисом, не принимая на себя обязательств антропоцентрически-телеологического мышления? Как мы уже упоминали, ответ был указан не кем иным, как Марксом, который во введении к «Рукописям» писал: «Буржуазное общество есть наиболее развитая и наиболее многообразная историческая организация производства. Поэтому категории, выражающие его отношения, понимание его структуры, дают вместе с тем возможность заглянуть в структуру и производственные отношения всех тех погибших форм общества, из обломков и элементов которых оно было построено. Некоторые ещё не преодолённые остатки этих обломков и элементов продолжают влачить существование внутри буржуазного общества, а то, что в прежних формах общества имелось лишь в виде намёка, развилось здесь до полного значения и т. д. Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны».

Короче говоря, перефразируя Пьера Байяра[6], Маркс здесь говорит о том, что анатомия обезьяны, хотя она и была сформирована по времени раньше, чем анатомия человека, тем не менее, предвосхищая анатомию человека, плагиатит ее. Здесь нет телеологии, эффект телеологии строго ретроактивен: как только капитализм здесь (возник совершенно случайным образом), он дает универсальный ключ для всех других формаций. Телеология находится именно в эволюционном прогрессизме, где ключом к анатомии человека является анатомия обезьяны. В этом ключе можно также понять, почему Кант утверждает, что в каком-то смысле мир был создан для того, чтобы мы могли вести в нем дискуссию о морали. Когда мы вовлечены в напряженную борьбу, которая значит для нас все, мы переживаем это так, как будто весь мир рухнет, если мы потерпим поражение. То же самое происходит и тогда, когда мы боимся неудачи в напряженной любовной связи. Здесь нет непосредственно телеологии: наша любовь является результатом случайности, поэтому ее запросто могло бы и не быть. Но как только она происходит, она определяет, как мы воспринимаем всю реальность. Когда Беньямин писал, что настоящая революционная борьба искупает не только судьбу текущего сражения, но и всех прошлых поражений, он мобилизует тот же самый механизм обратной перспективы, который достигает своего апогея в религиозных утверждениях о том, что в решающей битве решается не только наша судьба, но и судьба самого Бога.

Таким образом, голография подразумевает, что целое является частью своей части, т.е. что часть состоит из всех (других) частей своего целого. Капитализм — это всего лишь часть истории, момент в мировом развитии, но он навязал себя как призму, через которую мы видим все развитие как шаги, постепенно ведущие к нему. Таким образом, истинная история — это не постепенное развитие частей, а ряд сдвигов в том, как структурировано само ее «целое». Мы не меняем факты из прошлого, мы просто помещаем их в другой символический контекст, мы меняем их значение. Таким образом, у нас нет Целого, которое состоит из его частей: каждая часть состоит из множества универсальностей, между которыми мы вынуждены выбирать.

Наша главная проблема состоит в том, что мы оказались в тупике современного «общества выбора». Мы гордимся тем, что живем в обществе, в котором мы свободно решаем, что имеет значение. Однако мы постоянно оказываемся в ситуации, когда нам приходится решать вопросы, которые коренным образом повлияют на нашу жизнь, но без надлежащего обоснования этих решений в мире знаний. Это действительно расстраивает: хотя мы знаем, что все зависит от нас, мы никогда не можем предсказать последствия наших действий — мы не бессильны, а, наоборот, всесильны, не имея возможности определить масштаб наших полномочий. Хотя мы не можем полностью овладеть нашей биосферой, к сожалению, в нашей власти пустить ее под откос, нарушить ее равновесие, так что она выйдет из-под контроля, унося нас в процессе вместе с собой прочь.

Начало здесь

Источник