Французское восстание

Задумаемся о том, что происходило во Франции в последние несколько недель. Можем ли мы назвать это восстанием?.

Ответ, конечно, зависит от того, что мы подразумеваем под словом "восстание", но каково бы ни было наше представление об этом, нечто в этом роде уже произошло. И, вероятно, будет продолжаться. В пользу этого говорят нам не столько жестокие стычки, которые произошли в Париже за последние две субботы. Это не баррикады, не горящие на улицах центра города автомобили, не спорадические жакерии или перегороженные по всей стране дороги. Главным свидетельством в пользу этого является то, что две трети населения одобряют всеобщее движение, спровоцированное ростом цен на бензин. И это одобрение имеет гораздо больший размах, чем любое осуждение беспорядков. В этой связи интересно, что в поведении пожарных и сотрудников милиции можно заметить намёки на неподчинение.

Несомненно, во Франции есть множество, которое поднялось с применением насилия против новых страданий, вызванных неолиберальными реформами. Множество, которое протестует против сокращения числа рабочих мест в пользу прекариата и социальными ограничениями, связанными с сокращением государственных услуг. Это протест против жесткого налогообложения социальных услуг, колоссальных сокращений муниципальных бюджетов, а также против последствий (которые уже начинают подсчитывать) изменения трудового законодательства. И в настоящее время оно обеспокоено очередными атаками на пенсионное обеспечение и государственные расходы на образование (университеты и средние школы). Поэтому во Франции есть что-то, что растет с насилием против этого нового несчастья, и сопровождается выкриками «Макрон, в отставку!» - это атака на выбор банкира Макрона в пользу правящих классов. Целями восстания являются Макрон и налоги. Движение, возникшее из этих требований, не является, таким образом, традиционным общественным движением - или, по крайней мере, не принимает традиционной для XX века формы, когда оно ставит перед институтами государства задачу принять или отказаться от процесса медиации через посреднические социальные органы. Это множественное движение, которое не хочет посредничества, поскольку оно является выражением тех огромных социальных страданий, которые накопились до сих пор.

В этом движении есть что-то особенно поразительное, что отличает его от более интенсивной борьбы последних лет, например, бунта жителей пригородов в 2005 году. Эта борьба имеет черты борьбы за свободу, у нее более отчаянное лицо. Не говоря уже о 68-м. В 68-м году студенческое движение утвердилось на фундаменте непрерывной борьбы рабочих. В 68-м состоялась забастовка 10 миллионов промышленных рабочих, шторм, который обрушился на самую высокую точку послевоенного экономического восстановления и развития. Сегодняшняя ситуация закрыта. Для меня, скромного интерпретатора великих движений, нынешний мятеж напоминает скорее тюремный бунт, чем радость рабочих масс в связи с саботажем. В любом случае, у нас здесь есть искусственное движение, противоречивое движение, разделенное внутри, в том числе по территориальному, межпоколенческому и классовому признаку; что объединяет нас - это отказ от переговоров, отказ дать шанс существующими политическими структурами. Это, несомненно, восстание, и на данный момент его развитие не поддается расшифровке.

Против этого движения выступает правительство, которое не хочет сдавать назад. В чем мы можем быть уверены, так это в том, что Макрон сам в сложной ситуации вынужден маневрировать. Столкнувшись с экономическим кризисом, который он не в состоянии остановить, Макрон стремился создать вместе с Меркель гегемонию в рамках Европейского Союза на основе общего согласия в отношении "двуединого" направления, в котором должен идти процесс европейского объединения, думая о том, чтобы переложить на этот Союз издержки реструктуризации и окончательного выхода Франции из экономического "меньшинства" – статус, который нелегко увязать со все еще живучей национальной и колониальной гордостью. Но решение этой задачи было прервано или, по крайней мере, серьезно подорвано. Значит ли это, что мы вступаем в рецессию? Макрон и окружающие его люди знают, что это возможно. Они знают, по крайней мере, что Меркель завершила свой цикл, и что гипотеза, лежащая в основе реорганизации государственной формы правления во Франции, была исключена. Нормы Европейского Союза будут все чаще устанавливаться североевропейскими банкирами, и центр равновесия смещается в сторону этих регионов. Для Макрона были и остаются две возможности выйти из тупика, в котором он оказался. Существуют решения, предполагающие изменение курса: введение, например, налога солидарности на богатство (ISF), что подразумевает восстановление прогрессивного налогообложения доходов от ценных бумаг и отмену единого социального налога, который позволяет сократить даже самые низкие зарплаты... якобы для оказания помощи бедным! (Он отнимает, например, 50 евро из пенсии в 500 евро в месяц!) - и, конечно, отмена нынешнего и будущего роста цен на бензин (действительно, в начале следующего года ожидается повышение цен на все основные услуги - электричество, газ, телефон и, вероятно, университетские сборы). Макрон не может сделать такой выбор, не порвав с могущественным блоком, который его поддерживает. И тогда появляются радикальные решения, введение чрезвычайного положения или роспуск Национального собрания. И действительно, слухи такого рода начинают распространяться...

Но реальное препятствие на пути к решению состоит в другом. Макрон ликвидировал все посреднические структуры и все прямые связи с гражданами и не может восстановить их. Действительно, не потребовалось бы много, если бы не попытки заблокировать движение всякими оппортунистическими и демагогическими предложениями хотя бы для смягчения его возмущения (силу которого не стоит недооценивать): все что нужно, как мы уже говорили, это возвращение к налогам на сверхдоходы и компенсация за перераспределение этих четырех миллиардов евро, переданных боссам боссов, взамен на бензиновый налог. Но не наша задача консультировать Макрона. Авторитетные источники скорее настаивают, как мы уже говорили, на правовых мерах: на введении чрезвычайного положения. Таким образом, признается, что остановить борьбу может только сила, и только готовность к налоговым реформам в пользу множества может вернуть его к нормальной жизни. Но именно это решение невозможно.

Мы уже упомянули о дефиците социального посредничества, созданного (намеренно) правительством Макрона. Этому соответствует, in vitro, как если бы это было зеркальное отображение, поведение Желтых жилетов: они также отказываются от представительства и посредничества, причем как справа, так и слева, с направлений, с которых можно начинать посредничество в конфликте. Доказательством тому являются трудности, с которыми сталкиваются оппозиционные партии при попытке войти в игру. Правые, как уже отмечалось, утверждают, что они широко представлены в этом движении. Но, хотя это и справедливо для некоторых более экстремистских группировок, для "Национального фронта" это гораздо менее верно. Левые также пытались приблизиться к движению, к сожалению, используя морально устаревшие методы инструментализации. Идиотская идея, состоящая в том, что можно "использовать" подобные движения для борьбы против правого правительства, также жива и хорошо себя чувствует во Франции. Эта вечная мечта о том, чтобы заставить попа Гапона работать! Но подобного никогда не случалось в истории рабочего движения. Или, скорее, когда такое происходило, то только потому, что боевая организация рабочего класса использовала спонтанность движения и трансформировала его в организацию. Это ли то, что происходит сейчас? Когда речь идет о небольших левых группах, организованных в рамках вспышек насилия в мегаполисе, и когда Всеобщая конфедерация труда, совершенно не относящаяся к этим движениям, патетически настаивает на повышении зарплат? Я добавляю здесь последнее размышление на этот счет: возможно ли, что эта ситуация приведет к возникновению такого движения, как «Пять звезд» (итальянская популистская партия, основанная в 2009 году комиком и бизнесменом, и выступающая с евроскептических и национал-демократических позиций – прим. пер.)? Это возможно, и даже вполне вероятно, что подобные попытки с самого начала предпринимались – но это не означает, что они увенчаются успехом. Но у нас будет время обсудить это в будущем. Решения становятся особенно трудными, когда (как мы видим на примере итальянского случая), левые и правые расходятся вокруг "экстремистского центра", завуалированного в более или менее технократическом или "доброжелательном" смысле.

И что теперь? Мы должны подождать и посмотреть, что произойдет. Состоится ли четвертая суббота мобилизаций, созванных Желтыми жилетами? Однако очевидно, что мы должны продолжать наши размышления. Позвольте мне тогда задать такой оригинальный вопрос: как можно отвлечь множество (multitude), характерное для повстанческих движений, от сдвига вправо и превратить его в класс, в силу, способную трансформировать социальные отношения? Мое первое размышление таково: если оно не трансформируется в организацию, множество такого рода нейтрализуется политической системой, оно становится импотентом. То же самое можно сказать и о его поворота как вправо, так и влево: только благодаря своей независимости может действовать это множество. И второе размышление: когда мы говорим «организация», мы не имеем в виду партийную форму - как будто только партийное государство могло дать организацию множеству людей. Автономное множество может функционировать как контр-власть, то есть как призрак, способный долго и сильно пугать "власть капитала", чтобы заставить ее уступить новые пространства и ресурсы на благо общества. Организационная структура, предусмотренная демократическо-американским "уставом партий", пытается справиться с его включением в неолиберальную политику. Более того, если больше нет возможности для прихода множества к власти, то, тем не менее, есть возможность систематически поддерживать повстанческое движение. Эту ситуацию раньше описывали термином двоевластие: власть против власти. События во Франции говорят нам только об одном: закрыть эти отношения уже невозможно. Ситуация двоевластия будет сохраняться и будет сохраняться еще долгое время, либо скрыто, либо, как это сейчас происходит, в явной, выраженной форме. Поэтому задача активистов будет заключаться в построении новых форм солидарности вокруг новых целей, способных подпитывать «контрвласть». Только так множество может стать классом.

Источник