Что сводит Жижека с ума

Что на самом деле сводит меня с ума, когда я читаю критические (и даже некоторые позитивные) рецензии на мои работы, так это повторяющаяся характеристика меня как постмодернистского культурного критика.

Это, пожалуй, единственное, кем я не хочу быть. Я считаю себя философом, занимающимся фундаментальными онтологическими вопросами, и, кроме того, философом в традиционном его понимании немецким идеализмом.

Любой, кто видел "Головокружение" Хичкока, помнит загадочную сцену в парке секвой, где Мадлен подошла к срезу тысячелетнего ствола, и, показав историю его роста до сего дня, указывает на две окружности рядом с внешним краем и говорит: "Вот я родилась... и вот я умерла". Аналогичным образом, мы можем представить себе философскую музу перед линией времени европейской истории, указывающую на две близкие друг к другу даты и говорящую: "Здесь я родилась... и здесь я умерла." Первая дата это 1781 год - публикация "Критики чистого разума" Иммануила Канта, а вторая 1831 год - год смерти Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.

Для меня в каком-то смысле вся философия упакована в эти пятьдесят лет: длительное развитие до этого было лишь подготовкой к появлению понятия о трансцендентальном, тогда как в постгегегелевский период философия возвращается под видом банальной глупости, т.е. вульгарного эмпиризма XIX века. Для меня все четверо великих немецких идеалистов - Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель - обозначили дистанцию по отношению к идеалистической субъективности и смогли получить неметафизическое представление о сути истории и об отчуждении нашего существования. Они боролись с тем, чтобы вырваться из горизонта абсолютной субъективности, не возвращаясь к дотрансцендентальному реализму.

Но какого Гегеля я имею в виду? Что я имею в виду? Чтобы максимально упростить, вот триада, определяющая мою философскую позицию - это триада их Баруха Спинозы, Канта и Гегеля. Спиноза, пожалуй, является вершиной реалистической онтологии: существует реальность субстанции, и мы можем познакомиться с ней через наш разум, рассеивая завесу иллюзий. Трансцендентальный поворот Канта вводит здесь радикальный разрыв: мы никогда не можем получить доступ к тому, каким образом вещи существуют в себе, наш разум ограничен сферой явлений, и если мы пытаемся выйти за рамки явлений, то наш разум попадает в необходимые антиномии и противоречия. Что Гегель делает, так утверждает, что никакой реальности в себе нет помимо феноменов, что не означает, что все, что есть - лишь взаимодействие феноменов. Феноменальный мир отмечен линией невозможности, но за ней нет ничего, нет другого мира, нет позитивной реальности, поэтому мы не возвращаемся к докантовскому реализму, просто то, что для Канта является ограничением наших знаний, невозможность достичь самого существа – теперь вписано в саму эту вещь.

Кроме того, Гегель НЕ является критическим мыслителем: его основная позиция заключается не в примирении как долгосрочной цели, а в примирении как факте, который представлен перед нами с неожиданной горькой истиной воплощенного идеала. Если существует гегельский девиз, то это что-то вроде: найти истину в том, как все пошло не так! Гегель обращается к нам не с "духом доверия" (название последней книги Роберта Брэндома о гегелевой феноменологии), а скорее с духом недоверия - он исходит из того, что каждый крупный человеческий проект оказывается неправильным и только таким образом свидетельствует о его истинности. Французская революция стремилась к всеобщей свободе и достигла своего апогея в терроре, коммунизм стремился ко всемирной эмансипации и породил сталинский террор... Урок Гегеля - это новая версия знаменитого лозунга Большого брата из книги Джорджа Оруэлла 1984 года "свобода - это рабство": когда мы пытаемся непосредственно добиться свободы, результатом становится рабство. Так что, кем бы Гегель ни был, он определенно не мыслитель идеала, к которому мы стремимся бесконечно.

Генрих Гейне (он был учеником Гегеля в последние годы философа) рассказывал историю, что однажды заявил Гегелю, что не может одобрить формулу Гегеля "все действительное разумно", и что Гегель внимательно посмотрел вокруг и не слишком громко рассказал своему ученику: "Возможно, я должен был сказать: все действительное должно быть разумным". Даже если этот анекдот и правда, с философской точки зрения он является ложью - если его Гейне вообще не придумал сам. Он представляет собой попытку Гегеля скрыть от своего ученика болезненный месседж или истину его мышления.

Такой Гегель является центральной отправной точкой всей моей работы.

Источник