Generation Z. Пора забыть все, что вы знали о молодежи

Существенную роль в формировании политической повестки последних 10 лет играла молодежь. Ее политическая активность стала заметной после цветных революций на постсоветском пространстве, когда сильные молодежные организации появились как у российской несистемной оппозиции, так и у власти. Своего пика «молодежный» протест достиг в начале десятых годов, когда слово «хипстер» приобрело политический смысл, а десятки тысяч молодых людей стали участниками митингов «За честные выборы».

Несмотря на то, что общий уровень политизации российской молодежи всегда был низким, активный «авангард» поколения, так или иначе, нес в себе ключевые черты возрастной когорты. Политизированная молодежь нулевых и начала десятых годов — это люди 1987−1993 гг. рождения. Их детские впечатления, так или иначе, связаны с эпохой президентства Бориса Ельцина. Память о смене эпох во многом определяет их политическое сознание. Вне зависимости от занимаемой позиции, они смутно помнят о том, что Владимир Путин не всегда был главой нашего государства, а политическая система может быть устроена как-то иначе. Этот бэкграунд неизбежно сказывается на языке их политических деклараций и формах политического участия.

А что же можно сказать о поколениях, которые приходят на смену хипстерам? О коммуникативных навыках и ценностях поколения интернет-аборигенов Центр политического анализа побеседовал с Ларисой Александровной Паутовой, директором проектов ФОМ, специалистом по молодежным исследованиям.

Поколение «Газпрома»
Дети, родившееся в России с 1994-го по 2000-й годы, находится на грани двух поколений, а 2000-й год окажется четким водоразделом между двумя возрастными группами. Допустим, у американцев (если пользоваться американской системой перечисления поколений по буквам латинского алфавита Х, Y, Z) с 1998 г. появляется новое поколение, то, что они именуют поколением Z, оно приходит на смену поколению Y. А если мы будем говорить о российской системе анализа поколений, которая очень похожа, то родившиеся, начиная с 2000 года, будут абсолютно путинскими детьми, которые при всем желании не могут помнить Ельцина. Впрочем, и для родившихся в 1996−98 годах, речь может идти разве что о неонатальном опыте ельцинизма. Те ребята, которым сейчас от 12 до 14 лет, представляют собой классическое поколение Z, то есть совершенно новую группу, которая приходит на смену «игрекам». А те, кому 16−18 лет с одной стороны похожи на своих младших товарищей, с другой — многому учатся у старших ребят. Когда я проводила молодежные исследования, мы говорили преимущественно о тех, кто родился в 1983 году и более старших — так называемом «поколении Y», millennials, «путинских» детях (в том смысле, что их взросление совпало с годами правления Владимира Путина), «поколении стабильности».

Сегодня эта молодежь уже подходит к 30 годам, обзавелась семьями, а у кого-то пошли и первые разводы. Все что мы знаем об этой возрастной когорте, имеет мало общего с теми чертами, которые фиксируют сегодня наблюдения за старшеклассниками и студентами младших курсов (16−18 лет). Вообще, смена настроений происходит каждые 6 лет. Одно время в силу ряда обстоятельств, вроде отсутствия финансирования, я не занималась молодежными исследованиями. Когда после такой вынужденной паузы я стала смотреть, чем занимаются коллеги и сама так или иначе стала сталкиваться с подростками, я поняла, что все очень сильно поменялось. Классические «игреки», то есть ребята 1983 года рождения и старше — они были такие интернетовские, воспитанные в годы стабильности, в обществе потребления. Они были абсолютно лояльны, любили Путина, ездили на Селигер, хотели работать в «Газпроме». Сейчас подрастают совершенно другие ребята.

Источников много, картина одна
Повторю еще раз, новое поколение, о котором идет речь, то есть подростки, дети, те, кому еще нет 18 лет (период 14−17 принято также называть юношеством) — они другие хотя бы потому, что воспитаны в принципиально новой коммуникативной среде. Это даже не просто интернет и не просто сети — ключевой момент состоит в многоканальности информации. Они используют стационарный компьютер (в большей степени домашний, чем школьный), они используют ноутбуки, планшеты и, разумеется, смартфоны. Самые младшие из них — любители игровых приставкой PSP нового поколения — ловят интернет уже через эти приставки. Зимой я была на конференции «Поколение Next», где специалисты по телекоммуникациям говорили о том, что за последние два года резко выросло потребление интернета через игровые приставки. Таким образом, для потребления информационных технологий используется любой инструмент, позволяющий выйти в интернет. Эта многоканальность формирует совершенно нового человека, отличающегося в ключевых чертах и от 40- 30 и даже 25-летнего человека. Если говорить о точных цифрах, вполне можно доверять исследованию Полины Солдатовой, показывающему, что, условно говоря, «за компьютером» подростки проводят порядка 4−5 часов в день — однако важно понимать, что, проводя время в интернете, подростки, по существу, могут находиться где угодно и с кем угодно, используя для подключения к сети широкий набор устройств. Простота переключения между устройствами, смены канала потребления информации, с моей точки зрения, делает подростков «интегральными» людьми: суть в том, что для них вообще не стоит вопрос о том, откуда они выходят в сеть. Из разных источников они имеют одну и ту же картину. Именно это мне и многим коллегам представляется ключевой чертой данного поколения: с одной стороны разнообразие, с другой — все так или иначе складывается в единую картину, возникает общий образ, а сам ты уже и не следишь особо: сидишь ли ты за компьютером или пользуешься планшетом — серфинг непрерывен, ты все время находишься в сети. Примечательно, что это поколение с одной стороны любит разнообразие, а с другой — неизменно соотносит себя с некоей единой интегральной картиной, говорим ли мы, как сейчас, о социальных связях или, к примеру, об увлечениях, моде — подобная модель будет воспроизводиться всюду. Причем этот интегральный образ, который собирается в мозгах тинэйджеров зачастую абсолютно непонятен нам, как раз из-за того что мы не используем такое количество каналов информации.

— Верно ли, что-то, о чем Вы говорите, имеет непосредственное отношение к специфике восприятия информации современными подростками, которые часто с трудом могут «просто читать текст», будь то книга, статья, документ. В медиа давно стало общим местом требование диверсификации способов представления информации: текст, картинка, инфографика, дизайн. Скажем, шутка в восприятии молодого человека представляет собой не просто вербальный текст, но, как правило, — специфический способ сочленения визуальной и вербальной информации. Это, грубо говоря, «картинка с подписью» — демотиватор.

— Разумеется, многоканальность дополняется многообразием видов подачи информации. Доминирует, впрочем, пока по-прежнему язык визуальных образов. Так, все о чем вы упомянули: картинки, демотиваторы, инфографика — это сообщения визуального порядка. Однако в определенной степени может быть задействован и звук. Сажем, звук речи, передаваемой по скайпу. Отсюда, чтобы, так сказать, «достучаться до сердец» старшеклассников и младшекурсников нужно большое число различных способов представлениям информации, прежде всего, визуальных. Между тем, в традиционной школе учителя используют крайне ограниченный набор способов выражения. Еще хуже ситуация в вузах, где по-прежнему во главе угла говорящая голова 50−60-летнего лектора за кафедрой, фактически не располагающего средствами коммуникации с молодым человеком, где угодно выходящим в интернет со своего мобильного устройства.

Иммигранты в цифровом мире
Важный момент, о котором говорят все: цифровые аборигены — это дети, подростки, младшекурсники и цифровые мигранты — это взрослые. Скажем, мне 40 лет, и я тоже мигрант, потому что когда-то я специально осваивала интернет, более того, к тому моменту я уже кандидатскую диссертацию защитила. И безусловными мигрантами являются профессора 50−60−70 лет, которые изучали цифру уже в довольно солидном возрасте. Между цифровыми аборигенами и цифровыми мигрантами (это американские термины) существует большой разлом. Они зачастую просто не понимают друг друга. Причем школьные учителя еще как-то держатся, а более консервативные профессора из высшей школы порой откровенно не успевают за подростками. Добавим сюда скайп. Моему ребенку будет 13 лет: это бесконечное общение по скайпу, конференции на четверых.

— При этом используется видеосвязь?

— Да. Кроме того, часто используетя громкая связь. Они параллельно сидят «вконтакте», что-то «расшаривают», обмениваются ссылками, вместе смотрят что-то и все время смеются. То есть это какой-то совершенно особый режим общения. Я не понимаю, как они общаются, но они общаются. Добавим сюда Youtube, где вообще невозможно понять, что ты смотришь. Бессистемный поток видеосообщений включает и записи телепередач, и видеоклипы и контент, созданный пользователями. Зачастую невозможно однозначно установить происхождение того или иного видеоролика. Подростки же постоянно находятся на гребне этого потока.

Мы, старшие, все еще мыслим классически: учиться значит много читать, красиво выступать, заниматься самодеятельностью. Наши представления об образовании кажутся нам самоочевидными, но у цифровых аборигенов, оказывается, все иначе. Социализация в «интегральной» коммуникативной среде формирует специфческий тип восприятия информации. Тинэйджеры по-другому видят, по-другому слышат и, разумеется, по-другому мыслят. Вот и конфликт: нам кажется, он ничего не делает, а он, напротив, полагает, что делает очень многое, что он уже довольно много сделал: печатает и публикует что-то в интернете. Нам кажется, что тест должен выглядеть так, а он выглядит совсем по-другому: сведений каких-то наковырял, ссылки расставил, смайлик в презентацию включил — круто же, полагает современный подросток.

Конец дворовой культуры
Наконец, важнейшая составляющая того мира, который подростки выстраивают себе в цифре — игры. Важно, что постоянно играют как мальчики, так и девочки. У классических «игреков» в компьютерные игры играли в основном пацаны. Стоит отметить, что играют преимущественно по сети. Итак, видео- и аудиосвязь по скайпу, видеопоток с ютьюба и, наконец, онлайновая компьютерная игра, активный обмен сообщениями «вконтакте». Я не могу вытащить дочь на кухню, потому что она в игре и не может подвести команду. Я кричу ей «Пора обедать!», а она отвечает, что не может покинуть игру. Когда я была в этом возрасте, мама точно также кричала мне в окно, причем мой ответ зачастую был таким же. Только мы играли в мяч или в резиночку во дворе, а моя дочь с подругами играют в компьютерные игры.

— Насколько существенное место в жизни подростка занимает личное общение? Как оно соотносится с общением при посредстве цифровых устройств и телекоммуникаций?

— Они интегральные дети. У них есть компьютер, скайп, телефон. По всей видимости, грань между реальным и виртуальным общением окончательно стерлась. Если они друзья, то они все время находятся на связи друг с другом. В школе они общаются лично, по дороге домой — по мобильному, дома — «вконтакте» и по скайпу. Общение продолжается постоянно. Более того, к примеру, когда моя дочь, уезжает в лагерь, она, едва поймав какую-то сеть, сразу начинает общаться со своими подругами, не говоря уже о банальных SMS. Пусть одна в Тунисе, а другая в Подмосковье — они все равно находятся на связи. Поэтому я не считаю, что технологии их разъединяют. Технологии их, напротив, объединяют. Личное наблюдение: одна девочка отдыхает в Турции, другая — у бабушки, моя дочь — в лагере и еще одна — в Тунисе. Так вот, они все время обменивались информацией — настолько интенсивно, насколько позволял сигнал wifi. Так что интегральные технологии подростков скорее объединяют.

Единственное, что страдает двор. На это указывают все исследования. Да и исследователям быть не нужно, чтобы заметить упадок дворовой культуры. Я вот только что вернулась с детской площадки — там не было никого. Только мамы с колясками. И даже на спортивных площадках как-то не видно старшеклассников и младшекурсников, играющих в волейбол. Двор — это устаревшая среда. Собянин — молодец, что поставил хоккейные коробки, но их загруженность — не очень высокая.

Интернет-ксенофобы, индивидуалисты и звезды
Социальные и реальные сети пересекаются. Исследования коллег показывают, что среди друзей «вконтакте» все-таки доминируют оффлайновые знакомые из школы, летних лагерей отдыха, клубов и секций, которые они посещают. Незнакомцев подростки добавляют не очень охотно. Во-первых, они уже напуганы историями про педофилов и другие опасности. Во-вторых, они просто «не видят в этом прикола» и довольно редко добавляют в друзья чужаков. Им вполне хватает знакомых.

— Насколько эффективно эта новая «интегральная» коммуникативная среда может формировать у подростков социальные навыки: коммуникабельность, способность к самоорганизации, чувство социальной солидарности?

— В свое время мы в ФОМе получили заказ на исследование от одного из подразделений НИУ ВШЭ. Опрашивались ребята 12−18 лет. Моя гипотеза состояла в том, что интернет-активность и социальная активность в обычной жизни — сочетаются, не противоречат друг другу. Результаты исследования гипотезу подтвердили. Оказалось, что если ты общественный активист оффлайн, то ты и в интернете активен. И наоборот. Те, кто активно и многообразно пользуется интернетом, часто и в обычной жизни склонны участвовать в объединениях, организовывать мероприятия, собирать пожертвования или подписи под петициями, заниматься волонтерской работой, etc. Говорить, что если ты сидишь в интернете, ты — бука — большая ошибка.

Что касается социальных навыков, то они у подростков имеют свою специфику. Несмотря на то, что коммуникация, обеспеченная цифровыми технологиями, фактически беспрерывна, они все страшные индивидуалисты: за счет воспитания, обстановки в семье, за счет многих факторов, но проявляется это уже в детском саду и развивается по мере взросления. Они жуткие эгоисты, индивидуалисты и звезды. Поэтому им трудно настроиться на мирное, бесконфликтное сосуществование. Но мне кажется, что интернет и современные тиехнологии не мешают, а только помогают развивать подобные навыки. Как минимум, эти инструменты помогают научиться самым простым вещам: собрать людей на тусовку, организовать летний отдых или еще какой-то вариант досуга вне школы/вуза.

Отсюда следующее наблюдение: они умеют конвертировать сетевые возможности в практическую пользу. Для современного юношества интернет — это не только развлечение, общение, информация, но и эффективный инструмент решения вполне осязаемых практических задач. Так, моя двенадцатилетняя дочь самостоятельно нашла для себя вариант летнего отдыха в соответствии с интересами — летний лагерь для любителей аниме. Я зашла на сайт лагеря, поговорила с ребятами по телефону — и убедилась в том, что дочь подошла к задаче вполне ответственно и рационально. Меня тогда это потрясло: в 11−12 лет ребята способны ответственно и толково решать практические задачи. А в 15−17 лет практический смысл в сочетании с полной свободой в обращении с многообразным сетевым инструментарием позволяют молодым людям использовать сеть для поиска работы, фриланса, полезных знакомств, строительства собственного бизнеса, решения широкого ряда профессиональных задач. Чем не социальные навыки? Достучаться до любого, изменить свою жизнь. Интернет-технологии в самом деле меняют жизнь и формируют новые социальные практики.

— И все же, нет ли каких-то негативных эффектов, связанных с тем, что ребята замыкаются внутри некоторых узких стилистических кластеров? Не теряется ли в режиме беспрерывной, но крайне однотипной коммуникации необходимая флексибильность способности к общению, когда ребенок, подросток, молодой человек постепенно учится различать все более широкую палитру дискурсивных регистров, речевых ситуаций, социальных контекстов?

— Конечно, можно замкнуться, например — в рамках субкультуры. Однако даже в этом случае интернет позволяет перекинуть куда-то самые простые человеческие мосты: представители субкультур могут приобретать атрибутику, знакомиться с другими группами сходных интересов/стиля жизни. Когда моя дочь заказывала какие-то вещи, связанные с аниме, по интернету, к нам домой приезжали подростки-курьеры, тоже из этой субкультуры, то есть девчонки лет 16−17 еще и работу находят через интернет. Такая единая инфраструктура. И, на мой взгляд, это очень неплохо. Иными словами, интернет не противоречит социальной активности. Он формирует новые социальные практики, но нам — говорю о себе — людям старшего поколения кажется, что подростки — буки, что они не общаются друг с другом. На самом деле они общаются, просто немного по-другому.

— Как в самосознании подростков выглядит разделение на «своих» и «чужих»?

— Когда-то мы проводили исследование, задавая подросткам вопрос «О каких людях вы можете сказать «мы», а о каких «чужие», «они»?" Насколько я помню, там не было ничего интересного: свои — это те, кто увлекается тем же, чем увлекаюсь я. То есть это, прежде всего, единство интересов и увлечений. Если задать такой вопрос человеку старшего возраста, он будет говорить про семью, про профессию и т. п. А для подростков «мы» — это те, кто слушает такую же музыку как я, увлекается тем же, чем я. Это достаточно постоянная особенность. Не думаю, что здесь были какие-то существенные перемены в течение последних 15−20 лет. «Одной крови» со мной, прежде всего, носители сходных увлечений, а чужие — это вредные, непохожие, те, кто достаёт меня, не разделяет моих интересов.

— К вопросу об идентификациях с одной стороны и вопросу политизации с другой, насколько распространены в подростковой среде националистические настроения и другие проявления ксенофобии?

— Увы, они распространены довольно широко. Пока что это сложно исследовать применительно к подросткам непосредственно — мне не попадалось таких данных. А вот молодые люди от 17 лет, особенно в Москве, недвусмысленно демонстрируют отрицательное, подозрительное, неприязненное отношение к людям других национальностей. Неприязнь к людям иных национальностей в молодежной среде сильна. Градус антипатии даже выше, чем у людей старшего и среднего возраста.

Это сложно объяснить, по всей видимости, здесь сказывается отсутствие опыта советского интернационализма. Еще одно объяснение: можно связать это с тем, что родители, участвуя в опросах общественного мнения, не вполне готовы открыто декларировать свои взгляды, а молодые уже особо не стесняются и прямо рассказывают все, что они думают об иммигрантах или представителях других этнических групп. Среди молодежи очень популярны националистические настроения, а также — партия ЛДПР. Жириновский для молодежи политик № 2, особенно для парней 18−25 лет. По популярности он уступает лишь Владимиру Путину, неизменно занимающему у молодых людей первое место. Я не думаю, что тренд сменится у подростков — скорее ксенофобия будет нарастать.

Проблема в том, что тинэйджеры и молодые люди постоянно сталкиваются с мигрантами, однако, у российского общества пока нет каких либо сформированных практик толерантности. Им просто забыли рассказать о том, что взаимодействие с людьми иной национальности — норма большого города. Что если ты живешь в мегаполисе, тебе придется, так или иначе, пересекаться с этими людьми, и это нормально. Это просто субкультура мегаполиса, где куча разных национальностей, и все находят общий язык. Людей в Москве все больше, а толерантных городских практик так и не появилось, отсюда столкновения по этническому признаку, будь то в автомобильной пробке, в метро или на бульваре.

Думаю, в подростковой среде ксенофобия будет только нарастать. Кроме того, ксенофобия — всегда ответ на другие раздражители. Она проявляется, например, тогда, когда семью не устраивает ее уровень жизни, когда семья испытывает материальные трудности. Тогда уже происходит поиск виновника, и, разумеется, свои неудачи легче свалить на мигранта, чем задуматься о том, что система устроена как-то неправильно. То есть исток ксенофобии и национализма не только в отсутствии «толерантных практик», но и в универсальной природе подобных проявлений. Национализм и ксенофобия — это внутренняя ярость семьи и молодых людей на то, что их не устраивает в жизни. Часто это связано с социально-экономическими проблемами.

Дети Болотной
Поколение 14−17-летних, судя по всему, будет существенно отличаться в своих политических оценках от поколения 20−30-летних. Дело в том, что политические настроения формируются достаточно поздно — к старшим классам школы, а скорее уже после ее окончания. И здесь важно, какие события наблюдает студент к моменту окончания школы и по выходе из нее. Если мы говорим о нынешних тридцатилетних, которые еще недавно были совсем юными, молодыми, то они наблюдали молодого Путина эпохи стабильности если не процветающую, то, по крайней мере, стабильную страну, которая вышла из хаоса. Если говорить о 14−18 летних, то они уже наблюдают Путина во всех отношениях замечательного, но это уже «Путин, который был всегда». На момент своего третьего срока Путин уже не тот молодой лидер первой половины 00-х. Для подростков он не является новинкой, а молодым всегда интересно что-то новое.

Может повториться круг с брежневским поколением. Те, кто беспрерывно наблюдал Брежнева, особенно в период его окончательного ухода в маразм — в данном случае говорю о себе — начинали требовать перемен. Отсюда моя гипотеза о том, что в отличие государственнически настроенных и политически лояльных старших товарищей 20−30 лет, поколение 14−18-летних с известной долей вероятности может утратить лояльность политической системе и потребовать перемен.

— Поколение старших товарищей — это ведь помимо прочего пресловутые «хипстеры» — столичная молодежь, заявившая себе в ходе зимних протестов 2011−2 годов?

— Отчасти, да. Но стоит заметить, что основную массу протестующих на Болотной площади и проспекте Сахарова все же составляли люди среднего возраста, именно они были движущей силой протеста, молодежь лишь следовала за ними и никак не являлась авангардом движения. Тем не менее, в Москве эта страта образованной оппозиционно настроенной молодежи — вполне заметна. В целом же по стране эта прослойка практически отсутствует. Подавляющее большинство российской молодежи, согласно нашим исследованиям и исследованиям Левада-центра, по-прежнему придерживается лоялистских оценок Владимира Путина и его политического курса. В чем-то российские представители поколения Y даже более лояльны, чем среднее и старшее поколение. Они до сих пор относятся к президенту с симпатией. Пресловутые «ребята с Болотной площади» растворяются в этой массе до состояния полной неразличимости.

Возвращаясь к вопросу о перспективах политизации поколения 14−18-летних, на сегодняшний день я куда менее уверена, что они смогут реализовать какую-то свою политическую линию. Очень уж сильно все поменялось за лето — после Крыма и последующих событий на Украине: война, патриотический угар, образ врага (Америка), а теперь еще все, что связано с санкциями. Пока неясно, как будет развиваться политическое сознание этих подростков. Вполне возможно, что в данной ситуации они окажутся еще более реакционными, чем предыдущее поколение.

— Я как раз склонялся к этому сценарию. К подобному взгляду подталкивает хотя бы наблюдение за популярными юмористическими «пабликами» «Вконтакте». Ребята последовательно демонстрируют более чем патриотические настроения…

— Вот-вот. Я-то думала, что на первый план выдвинется скука, раздраженность набившими оскомину лицами, и, наконец, начнется «перемен, мы ждем перемен» в духе «Путин — молодец, но мы устали». Сегодня все поменялось. Когда молодое сознание сталкивается с упорно навязываемым образом врага: Западом, Украиной, как видно, кишащих фашистами, бандеровцами и прочими отрицательными героями, а также — применяющих к нам санкции, можно предположить, что консервативная реакция пойдет и в молодежной среде.

В то же время, как среди молодежи (20−30 лет) так и среди подростков (14−18) те, кто был последовательно нелоялен действующей власти, только укрепятся в своих либеральных воззрениях, потому что при такой политической и культурной атмосфере в российском обществе жажда перемен будет существенно обостряться. Но доля носителей таких взглядов в общем массиве российской молодежи — ничтожно мала. По населению в целом последние опросы поллстеров дают соотношение 80% тех, кого приято называть «подавляющим большинством», и 5−10% «либерального», «фейсбучного», «болотного» меньшинства. Полагаю, что среди молодежи доля этого «меньшинства» еще меньше — в силу по умолчанию низкого уровня политизации. Вообще, это крайне интересная история — пронаблюдать, как будут происходить политические размежевания у подростков и ребят до 20 лет.

Когда-то у Ольги Крыштановской было исследование как раз по этим ребятам «от 14 лет». Она отмечала, что они все менее лояльны режиму, их раздражает коррупция, раздражают годами не меняющиеся картинки российских политически актуалий, они возмущены фальсификациями на выборах, они хотят справедливости, честности, а главное — смены актеров и декораций на российской пиитической сцене. Результаты Крыштановский тогда совпали с моими впечатлениями — авангард все-таки по логике вещей стремится к переменам. И вот сегодня мы имеем вызов нового. Думаю, время разложит здесь нетривиальный пасьянс.

#крымнаш, #поравалить
Молодежь (подростки) воспринимает новости достаточно специфично. Конечно, они смотрят, как минимум слушают — так как телевизор в семьях работает в фоновом режиме — федеральные каналы. Те, кто живет с родителями, первую оценку информации получают от них. У подростков еще нет цельных, работающих установок восприятия, анализа, интерпретации новостей, так что базовые паттерны восприятия усваиваются от родителей, отчасти — от учителей и преподавателей (если конечно кто-то еще говорит о своих политических пристрастиях — сейчас это не поощряется как в школе, так и в вузе). Какую-то информацию они, разумеется, могут найти «Вконтакте», но по большому счету сейчас это для них не так важно. Все-таки в 14−18 лет самое главное — это общение, ЕГЭ и первая любовь, а политике место есть исключительно на втором плане. Политика важна только для авангарда группы. Основная же масса ориентирована на то чтобы дружить, влюбляться, сдавать, поступать, развлекаться и т. д.

— Пусть на заднем фоне, но политическая тематика так или иначе присутствует в подростковой коммуникативной среде. Так суперпопулярный подростковый «паблик» MDK довольно активно публикует материалы (картинки, демотиваторы, шутки), высмеивающие или оскорбляющие оппонентов России на мировой арене, а образ российского высшего руководства выдержан в тонах добродушной иронии.

— Да, я даже видела у подростков какие-то смешные видеоролики про Обаму, там же были вариации на тему украинского хита «лалалалалалала». Сюжеты из сферы политики здесь не более чем материал для производства развлекательного контента: всевозможных визуализаций, картинок, острот, коубов, смешных видеороликов. Я и от своего ребенка время от времени слышу какие-то отрывочные фразы с упоминанием таких фамилий как Тимошенко и Порошено. До самых младших в этой возрастной группе информация о политических лидерах зачастую вообще добирается только косвенным путем — обрывками, в фоновом режиме, так основание знания о президенте страны, в конечном счете, будут составлять мемы, клише, истории и фигуры вроде собаки Путина.

Современная молодежь — те, кого я называю «поколением Y», — по-прежнему демонстрирует предельную лояльность Кремлю, особенно сейчас, когда «крымнаш», «патриотизм» и никакие санкции нам нипочем. При этом они чаще других хотят уехать за границу. У них в голове патриотизм отлично уживается с эмиграционными настроениями, «крымнаш» с «пора валить». Здесь все перепутано и часто поверхностно.

Важный момент в дополнение к тому, что я говорила о молодежи 1983 года рождения и старше: представители этой возрастной когорты противопоставляли себя «советским» родителям, а та молодежь, которая родилась после 1996 года — это дети, которых воспитали уже не советские люди. Допустим, их родителям может быть от 35 до 45 лет, а люди среднего возраста мало отвечают классическому понятию советского человека: определяющим для них является опыт перестройки, взросления в горбачевско-ельцинскую эпоху. В итоге противостояние оказывается очень интересным: поколенческий разрыв чувствуется, но уже не так, как 10−15 лет назад. Это разрыв между современными людьми 40−45 лет, а то и 35-летними молодыми родителями и теми тинэйджерами, о которых исследователи пока знают так мало.

В завершение беседы еще один тезис. Я, как любой исследователь, пыталась понять, в чем моя сверхидея. Одна моя презентация на тему молодежи (классических «игреков») называлась «Они другие. Они разные». Вот в случае той молодежи, которую мы еще называем «подростками» верным было бы что-то в духе «Ну, совсем другие!» В презентации последнего исследования ФОМ я сформулировала это соображение так: «Пора забыть все, что вы знали о молодежи, изучая современных детей и подростков».

Беседовал Антон Котенев