Зачем дразнить гусей и другие вопросы на фоне парижской трагедии

В Париже прошел марш памяти семнадцати жертв терроризма - журналистов и сотрудников редакции сатирического еженедельника Charlie Hebdo.

В Париже прошел марш памяти семнадцати жертв терроризма — журналистов и сотрудников редакции сатирического еженедельника Charlie Hebdo, полицейских и заложников, погибших в кошерном супермаркете на северо-востоке столицы Франции. В нем приняло участие около двух миллионов человек. В том числе и руководители правительств почти 50 государств мира. Среди них президент Франции Франсуа Олланд, канцлер Германии Ангела Меркель, генпрокурор США Эрик Холдер, премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, премьер Израиля Беньямин Нетаньяху и лидер Палестинской автономии Махмуд Аббас, украинский президент Петр Порошенко. Россию представлял министр иностранных дел Сергей Лавров.

Говорят, такой демонстрации солидарности французского народа перед лицом террористической опасности Пятая республика не знала за всю свою послевоенную историю.

На улицы большинства больших и малых городов Франции вышло почти четыре миллиона человек.

Крупнейшие мировые телеканалы показывали с вертолетов в прямом эфире море людских голов, заполнивших проспекты и бульвары Парижа, Марселя, Руана, Тулузы, Нанта и Бордо… Вся страна от мала до велика, как и жители других государств, вышедших на митинги и шествия солидарности, подчеркнула свою незыблемую верность идеалам демократии — cвободе, равенству и братству. В том числе и свободе слова, за преданность которой и погибли журналисты Charlie Hebdo.

Но, никоим образом не пытаясь бросить даже легкую тень на светлую память наших ушедших коллег, давайте зададимся простым и ясным вопросом — была ли и остается та свобода слова, которую исповедовали журналисты парижского сатирического еженедельника, чистой свободой или все-таки немножко и вседозволенностью? И где та грань, та тонкая красная линия, которая соединяет конституционное право на выражение собственного мнения, своего взгляда на мир и события, происходящие в нем, с ответственностью за сказанное и содеянное? И где та невидимая граница, которая отделяет критику, юмор и сатиру от унижения и оскорбления человека, а вместе с ним его семьи, организации, общественного движения, в которых он состоит, религию, наконец, его религиозные чувства? Понимаю, вопросы непростые и неоднозначные, ответы на них — тоже. Но искать их, думается, все-таки надо. Ибо без поиска оптимального и адекватного ответа на такие вызовы, как видим, зависит чья-то жизнь. Журналистов, в первую очередь.

Имели ли право сотрудники Charlie Hebdo на высмеивание всего и вся? Безусловно. Свобода слова и выражения, завоеванная многими поколениями журналистов и политическими движениями, все это им позволяла и гарантировала. Правда, кроме очень небольших ограничений. Они, как известно, существуют практически в каждом из законов о печати. Примерно, как в статье 51 российского Закона о средствах массовой информации: «Запрещается использовать право журналиста на распространение информации с целью опорочить гражданина или отдельные категории граждан исключительно по признакам пола, возраста, расовой или национальной принадлежности, языка, отношения к религии, профессии, места жительства и работы, а также в связи с их политическими убеждениями». Или, как в статье 29 Конституции России «Каждому гарантируется свобода мысли и слова». И дальше: «Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства». Во французской конституции (статья 11) по этому поводу сказано так: «свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека: каждый гражданин поэтому может свободно высказываться, писать, печатать, отвечая лишь за зло¬употребление этой свободой в случаях, предусмотренных законом».

Злоупотребили ли журналисты парижского сатирического еженедельника свободой высказывать своих мысли и мнения, печатая карикатуры на пророка Мухаммеда?

Ответ на этот вопрос не в моей компетенции. На него может ответить только французский суд.

При условии, что он состоится. Но надежды на это пока нет, тем более после четырехмиллионного марша солидарности, прошедшего в минувшее воскресенье. Поэтому продолжим свои рассуждения, не претендуя, безусловно, на истину в последней инстанции.

Не мне одному известно, что в исламе, мягко говоря, не приветствуется изображение пророка Мухаммеда. Ни в виде портретов или каких-либо религиозных сюжетов, прославляющих его святость, примерную во всех отношениях жизнь, благородные поступки и мудрейшие заветы, ни, тем более, в юмористическом, ироничном или, не дай бог, в сатирическом виде, что неоднократно делали европейские карикатуристы. Например, в Дании и во Франции. А после них и в других европейских государствах, где проживают сотни тысяч, если не миллионы, приверженцев ислама. Как они воспринимают подобные изображения, тоже ни для кого не секрет. Оскорбление религиозных чувств — самое малое, что за этим следует. А еще высокомерное унижение, которое испытывают весьма темпераментные и чувствительные к подобным эскападам уроженцы Северной и Центральной Африки, Ближнего и Среднего Востока, Юго-Восточной Азии, только-только переселившиеся на европейский континент или ставшие вторым, третьим или четвертым поколением первых переселенцев. Во Франции их, по разным подсчетам, уже до тридцати процентов населения, в Германии — до сорока, в Великобритании — до пятнадцати… Не сумевшие найти свое место во французском, немецком, английском и другом европейском обществе, отторгнутые им или не прижившиеся там, не имеющие достаточной квалификации, артистического и спортивного таланта, чтобы закрепиться в нем, выбиться в элиту, даже в средний класс, они всегда крайне болезненно воспринимают даже малейшее посягательство на свою культуру, образ жизни, традиции и религиозные верования. Считают его неприкрытым издевательством.

Толерантная на словах, но чаще всего тщательно оберегающая свою идентичность, европейская публика не может не понимать, какую глубокую душевную рану наносят своими карикатурами на исламские святыни такие издания, как Charlie Hebdo. Какую межрелигиозную рознь, превосходство одной религии над другой в глазах и сердцах исповедующих ислам, они вызывают. Какие зерна ненависти сеют, способные прорасти чудовищными преступлениями, как сегодня, так и завтра и послезавтра. Примеры проявления этой ненависти уже налицо.

Убежден, что слоган «Je Suis Charlie» («Я — Шарли»), с которым выходили на улицы и площади жители многих городов мира, в том числе и демонстранты в Париже и в Москве, был направлен не на разжигание межрелигиозной розни, межнациональной и межрасовой ненависти, а на защиту человеческих жизней, на солидарность с журналистами, обладающими правом, как, впрочем, и представители других профессий, как и обычные люди, на свободу выражения своих чувств и мыслей.

Но, подчеркну, не в ущерб другим людям, не для унижения и оскорбления тех, кто молится другим, не нашим богам, кто исповедует отличные от нас, хотя и, по существу, очень близкие нам человеческие и религиозные ценности.

На одной из телевизионных дискуссий, где мы с коллегами обсуждали это противоречие — право на свободу слова и самоограничение в невольном разжигании религиозной неприязни и даже вражды, прозвучал очевидный вопрос: а где найти, как определить эту грань, за которой конституционная свобода выражения собственных мыслей вдруг, вопреки твоему желанию и намерениям внезапно превращается в оскорбление и унижение религиозных чувств истинно верующих? В издевательство над ними? Мне представляется, она во внутренней культуре каждого человека, особенно журналиста и публичного политика, в его уважении к чувствам и верованиям других людей, в настоящей толерантности, которой, как знаменем, размахивают зарубежные коллеги, упрекая некоторых из нас, отечественных газетчиков, в заскорузлости, зашоренности и недемократичности взглядов. Но надо-то всего ничего: поставь себя на место своего читателя, подумай о том, как он воспримет твои слова, твою иллюстрацию, как твое слово отзовется. Не только в том, кого ты считаешь своим союзником и единомышленником, но и оппонентом. В том числе уже обиженным и униженным, ищущим любого повода для протеста. Может быть, и для самого крайнего и кровавого.

Подумай, стоит ли дразнить гусей, кидать в кого-то камни, если ты живешь в стеклянном доме? Может, ту же мысль, тот же смысл можно донести до читателя более тонким, более точным и, что греха таить, более талантливым словом? Стоит ли спешка и самолюбование журналиста, пренебрежение ответственностью перед обществом и самим собой тех жертв, какие могут быть вызваны неосторожно и неловко высказанной информацией? Нет, автор ни в коей мере не призывает к самоцензуре и самоограничению. Только к ответственности, без которой не может быть никакой общественной позиции и гражданской журналистики.

…Перечитал написанное и увидел, в материале ни слова нет об осуждении того чудовищного террористического акта, который прошел в эти январские дни во французской столице. Это, конечно же, не так. Безусловно, автор соболезнует и сострадает родственникам и близким погибших, решительно осуждает убийц, какой бы национальности и каких бы религиозных убеждений они не были. Впрочем, у террористов нет национальности и нет религиозных убеждений. Ни одна религия мира, кроме извращенных ее толкователей, не несет в себе зерна человеконенавистничества и убийства. Это аксиома, которая не требует доказательств. И все же.

Остается масса вопросов. В том числе и такой: почему террористы Аль-Каеды (так они себя назвали) напали на французскую редакцию сатирического еженедельника, если подобные карикатуры, как в Charlie Hebdo, печатали многие европейские издания?

И первыми это стали делать не парижские, а датские, копенгагенские карикатуристы.

Как могло случиться, что прошедшие подготовку в террористических школах Ближнего Востока, отлично владеющие оружием и прекрасно экипированные братья Куаши, хладнокровно выполнившие свою преступную задачу — расстрелявшие по списку двенадцать журналистов и сотрудников журнала, даже вооруженных полицейских, вдруг допустили такой нелепый и непростительный для профессионалов промах — оставили в своей машине документы, указывающие на то, кому именно она принадлежит? Почему никого из нападавших на редакцию и на магазин кошерных продуктов не задержали? Неужели французская полиция и спецподразделения столь неумелы, что не смогли это сделать? Или перед ними стояла задача расстрелять преступников и… концы — в воду? Есть еще и такой вопрос: почему теракт в столице Франции пришелся именно на те дни, когда президент Франсуа Олланд заговорил о необходимости смягчения санкций против России и предложил встречу «нормандской четверки» на высшем уровне — руководителей Франции, Германии, Украины и России для урегулирования ситуации на востоке Незалежной в столице Казахстана? Может, все эти совпадения — случайность, не спорю. Но очень уж подозрительная.

Существует предположение, высказанное не одним и не двумя военными экспертами, что кто-то пытается дирижировать ситуацией на европейском континенте с выгодой только для одного себя, любимого. А для этого не только майданы, государственные перевороты и нападения на суверенные государства, но и любые громкие террористические акты подойдут, как нельзя лучше. Правда, в случае с расстрелом редакции Charlie Hebdo, как и со сбитым над территорией Украины малазийским «Боингом», не пойман — не вор. Но это пока не пойман.