Третья модель, или Определение места государства в развитии киберкоммуникаций

Современные условия диктуют потребность не только в нормативно-правовом разграничении деятельности в Интернете, но и в новых методиках её анализа.

Ведь оценка и измерение уровня развития и регулирования интернета позволяет судить как о состоянии самой сферы, так и в целом говорить об ориентации государственной политики и специфике политического режима внутри страны.

К примеру, рейтинг Freedom House «Индекс свободы интернета в мире» (Freedom on the Net) использует для оценки статуса интернета в стране три критерия: барьеры доступа, ограничения контента и степень правовой защиты пользователей. Самыми свободными были признаны Германия, Италия, Великобритания. Авторитарные ниши заняли Китай, Вьетнам, Пакистан. Россия в рейтинге за 2017 год занимает 66 место (т.е. почти в центре) год и относится к блоку несвободных и небезопасных.

Естественно, что в процессе дигитальных межличностных и межгрупповых коммуникаций возникает потенциальная угроза неправомерной и деструктивной деятельности, а также появляется риск нарушения прав и свобод человека. Аргументы с привлечением внимания к проблеме фейков в дискуссии о законопроектах Андрея Клишаса звучат довольно убедительно.

С этим сталкиваются повсеместно не только страны интернет-демократии. Можно выделить два модельных примера, расположенных на концах рейтинга FH: "тоталитарную" модель Китая и "гражданско-демократическую" модель Франции.

Грозная китайская модель представляет собой идеальную машину всепоглощающего контроля над каждым движением пользователя. Китайская система регулирования интернета, известна в народе под названием «Великий китайский файервол» (на самом деле «Золотой щит»). Власти расправились с использованием VPN для обхода Большого Брандмауэра, в результате чего Apple удалила сотни сервисов из своего локального магазина приложений. В Китае эта политика регламентируется законом о кибербезопасности и обновления технологий наблюдения. Закон централизует всю интернет-политику внутри Администрации киберпространства Китая (CAC), требует от операторов сетей и компаний социальных сетей регистрировать пользователей под своими настоящими именами, требует от местных и иностранных компаний «немедленно прекратить передачу» запрещенного контента, и обязывает их обеспечить размещение всех данных о китайских пользователях внутри страны. За законом о кибербезопасности последовали сотни новых директив, а список того, что делать в сети нельзя, продолжает пополняться.

На другой стороне – Франция, которая тоже не обошлась без законодательных инициатив по регулированию интернета, но их сущность кардинально отличается от китайской. В случае угрозы информационным системам Национальное агентство безопасности может устанавливать применительно к физическим и юридическим лицам устройства сбора данных. Но сугубо в целях национальной безопасности - предотвращение терактов, спланированных убийств и т.п. Уязвимость этой стратегии власти Франции почувствовали с лихвой, когда осенью прошлого года столкнулись с неконтролируемыми выступлениями Жёлтых жилетов. Активная интернет-пропаганда и работа движения с огромной целевой аудиторией в социальных сетях привели к дестабилизации политической ситуации во всей стране. Распространение лозунгов, видеороликов и создание групп в интернете никаким образом не фильтровались, и свобода пересекла границы общественной безопастности.

Россия избегает крайностей, ее кибер-политика не привязана к конкретной идеологической установке, не существует ни развитого нормативно-правового, ни технического регулирования интернета.

Рассуждая об интернет-законодательстве и действиях государства по ограничению неправомерных действий, мы подразумеваем обычную однофакторную шкалу оценивания. Либо государство ограничивает распространение определенной информации в интернете и доступ к нему, либо снимает барьеры и интернет объявляется свободным и независимым пространством. Разумеется, мы можем судить и о средней степени предоставления свободы, а также о более крайних и пограничных ситуациях. Так или иначе, однофакторная модель отнюдь не универсальна и с развитием интернета и появлением новых механизмов контроля и регулирования объективно устарела.

В процессе постановки вопроса о своей интернет-стратегии государство либо выбирает набор конкретных инструментов, либо конкретный устойчивый тип поведения. Учет культурных, экономических и социальных факторов неизбежен, поэтому для населения стран исторически авторитарного типа какие-либо ограничения воспринимаются проще. Для стран с устойчивой либеральной традицией немного сложнее. В таких странах за свободой в интернете следят институты гражданского общества, лоббисты прав человека.

Для гибридных же режимов ситуация неоднозначна и порой опасна. В таких пространствах исключительно трудно спрогнозировать реакцию населения и ущерб, который принесет тот или иной законодательный запрет. Тотальный контроль напрямую перекрывает кислород и власти, и гражданам, создавая информационный вакуум.

Путь уверенного контроля и реальной свободы представляется для них самым успешным и эффективным. На выходе мы получим и прогрессивное развитие интернета и информационных технологий, и кибербезопасность, о которой все так мечтают. Первоначально администрирование необходимо начинать с мониторинга. Для того, чтобы правильно двигаться по этой плоскости, только следующим этапом станет регулирование, которое и будет включать в себя нормативно-правовые аспекты. Доходить до крайней степени, до тотального контроля и монополизации государству в этом случае не придётся. Можно выбирать крайние стороны, а можно умело сочетать разные тактики для обеспечения максимально комфортных условий для пользователей услугами интернет-сервисов. В реальной практике эта модель весьма лабильна: инструменты и механизмы работы государства с интернетом гибкие и адаптивные.