Социальное дистанцирование

Перевод пятой колонки Джорджо Агамбена о социальных последствиях эпидемии коронавируса.

 

Неизвестно, где поджидает нас смерть; так будем же ожидать ее всюду. Размышлять о смерти – значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения.

Монтень[1]

Поскольку история учит нас, что всякое социальное явление имеет или может иметь политические последствия, мы должны внимательно отнестись к новому понятию, которое вошло в политический словарь Запада: "социальное дистанцирование". Хотя этот термин, вероятно, был взят в качестве эвфемизма для использовавшегося до сей поры неприятного термина "изоляция", нам придется выяснить, каким может быть политический порядок, основанный на социальном дистанцировании. Этот вопрос тем более актуален, что речь идет отнюдь не только о чисто теоретической гипотезе. Если это так, что подтверждается многими источниками, то нынешнее чрезвычайное положение в сфере здравоохранения можно рассматривать как лабораторию, в которой готовятся ожидающие человечество новые политические и социальные решения.

Хотя как всегда находится дурачье, которое предполагает, что возникшую ситуацию, безусловно, можно считать положительной и что новые цифровые технологии уже давно сделали возможным счастливое общение на расстоянии, я не верю, что общество, основанное на "социальном дистанцировании", является гуманным и политически жизнеспособным. В любом случае, независимо от текущих перспектив, мне кажется, что именно над этим вопросом нам следует задуматься.

Первое соображение касается поистине уникального характера явления, порожденного мерами по "социальному дистанцированию". Канетти в своем шедевре "Масса и власть" определяет массу, на которой основана власть, через инверсию страха прикосновения. Хотя люди обычно боятся прикосновения незнакомца, и все дистанции, которые люди устанавливают вокруг, проистекают из этого страха, масса - это единственная ситуация, в которой этот страх обращен в свою противоположность.

"Только в массе человек может освободиться от страха перед прикосновением… Кто отдал себя на волю массы, не боится ее прикосновений... Кто бы на тебя ни напирал, он такой же, как ты сам. Его ощущаешь как самого себя. Вдруг все оказывается происходящим как будто бы внутри одного тела… Массе, следовательно, присуще обращение страха прикосновения. Облегчение, которое по ней распространяется… достигает исключительно высокой степени при ее наибольшей плотности"[2].

Я не знаю, что Канетти сказал бы о новой феноменологии массы, с которой мы сталкиваемся: предприняла меры социального дистанцирования и впала в панику - это, конечно, масса - но перевернутая масса, так сказать, состоящая из индивидуумов, которые любой ценой держатся на расстоянии друг от друга. Масса теперь уже, следовательно, не плотная, а разреженная, но она по-прежнему остается массой, если она, как указывает Канетти чуть ниже, определяется своей однородностью и пассивностью, в том смысле, что "действительно свободное движение кажется в ней невозможным… Она ждет отрубленную голову, которую ей покажут"[3].

Через несколько страниц Канетти описывает массу, которая образуется запретом: "собравшись вместе, люди больше не хотят делать то, что они до сих пор делали поодиночке. Запрет внезапен, они налагают его на самих себя… Во всяком случае, действует он с огромной силой. В нем есть безусловность приказа, но решающую роль играет его негативный характер"[4].

Важно не упускать из виду, что общество, основанное на социальном дистанцировании, не станет, как можно наивно полагать, доведенным до крайности индивидуализмом: напротив, оно останется таким же, каким мы видим его сегодня вокруг нас, - разреженной массой, основанной на запрете, но, именно поэтому особенно однородной и пассивной.

6.04.2020 quodlibet