Против путешествий

Что самое тупое люди могут сказать о себе? Наверное «люблю путешествовать». Это мало что говорит о человеке, потому что почти все любят путешествовать, но люди говорят так, потому что почему-то гордятся и тем, что уже куда-то ездили, как и тем, что с нетерпением подобного ждут.

Команда противников немногочисленна, но внушает уважение. Г.К. Честертон писал, что «путешествия сужают сознание». Ральф Эмерсон называл путешествия «раем для дураков». Сократ и Иммануил Кант - пожалуй, два величайших философа всех времен - голосовали ногами, редко покидая свои родные Афины и Кенигсберг. Но самым большим ненавистником путешествий в истории был португальский писатель Фернандо Пессоа, чья замечательная «Книга непокоя» разрывается от негодования: «Ненавижу новую жизнь и неизвестные места. Сама мысль о путешествии вызывает у меня дурноту… Ах, путешествие тех, кто не существует!.. Путешествует тот, кто не способен чувствовать… Только крайняя слабость воображения оправдывала бы необходимость перемещаться, чтобы чувствовать».

Если вы готовы отмахнуться от подобных рассуждений, сочтя их неважной контраргументацией, попробуйте переключить внимание со своих путешествий на путешествия других людей. В свой стране или за рубежом человек старается избегать «туристических» мероприятий. «Туризмом» мы называем путешествия, когда ими занимаются другие люди. И хотя люди любят рассказывать о своих путешествиях, мало кто из нас любит их слушать. Такие разговоры напоминают академическую литературу и пересказы снов: формы общения, обусловленные скорее потребностями производителя, чем потребителя.

Одним из распространенных аргументов в пользу путешествий является то, что они полезны из просветительских целей, знакомят с миром и его обитателями. Но даже Сэмюэл Джонсон выступает в данном случае как скептик: «Что я приобрел, побывав во Франции, так это научился лучше довольствоваться своей страной», - сказал он однажды, признавая, что путешествия имеют определенную ценность. Советуя своему любимому Босуэллу, Джонсон рекомендовал совершить поездку в Китай ради его детей: «На них всегда будет отражаться блеск... Их будут воспринимать как детей человека, который отправился посмотреть на китайскую стену».

Путешествие почему-то считают неким достижением: увидеть интересные места, получить интересный опыт, стать интересным человеком. Но так ли это на самом деле?

 

Пессоа, Эмерсон и Честертон считали, что путешествие не дает нам соприкоснуться со всем человечеством, а наоборот, отделяет нас от него. Путешествия превращают нас в худшую версию самих себя, при этом убеждая нас в том, что мы находимся в лучшей форме. Это можно назвать ошибкой путешественника.

Чтобы разобраться, давайте начнем с того, что мы понимаем под словом «путешествие». Сократ отправился за границу, когда его призвали участвовать в Пелопоннесской войне, но даже в этом случае он не был путешественником. Эмерсон недвусмысленно снимает все претензии к тому, что путешествует, когда этого требуют его «нужды» или «обязанности». Он не возражает против преодоления больших расстояний «ради знакомства с искусством, учебы или добродетели». Одним из признаков того, что у вас есть причина быть где-то еще, состоит в том, что вам нечего доказывать, а значит, нет желания собирать сувениры, фотографировать или сочинять рассказы, подтверждающие подобное. Давайте определим «туризм» как вид путешествия, целью которого является поиск интересного - и, если Эмерсон и компания правы, ошибок.

«Турист - это временно незанятый человек, который добровольно посещает какое-либо место вдали от дома с целью пережить какие-либо перемены». Это определение взято из введения к книге «Хозяева и гости», классической научной работы по антропологии туризма. Последняя фраза является ключевой: туристические поездки существуют ради перемен. Но что именно меняется? Вот показательное наблюдение из заключительной главы той же книги: «Туристы реже заимствуют у своих хозяев, чем хозяева у туристов, что приводит к циклам изменений в самом принимающем обществе». Мы едем, чтобы испытать перемены, но в итоге провоцируем на изменения других.

Например, десять лет назад, когда я была в Абу-Даби, я отправилась на экскурсию в соколиный госпиталь. Я сфотографировалась с соколом на руке. Я не интересуюсь ни соколиной охотой, ни соколами, и вообще не люблю встречаться с нечеловеческими животными. Но соколиная лечебница была одним из ответов на вопрос: «Чем заняться в Абу-Даби?» И я поехала. Я подозреваю, что все, что связано с соколиным госпиталем, начиная с его планировки и заканчивая его миссией, формировалось и будет формироваться благодаря визитам таких людей, как я - нас, меняющих ситуацию, нас, туристов. (На стене в фойе, помнится, висела куча наград «За выдающиеся достижения в области туризма». Не забывайте, что это больница для животных).

Но почему это может оказаться плохо, если разные места начинают изменяться благодаря людям, которые там не живут, но приезжают туда добровольно, чтобы испытать перемены? Ответ заключается в том, что такие люди не только не знают, что делают, но даже не пытаются учиться. Например, я. Одно дело, когда соколиная охота настолько сильно увлекла человека, что он готов лететь в Абу-Даби; совсем другое, когда своей поездки он ждет, надеясь повернуть свою жизнь в новом направлении. Я не отношусь ни к числу первых, ни вторых. Я приехала в больницу, прекрасно зная, что в моей жизни после Абу-Даби будет ровно столько же соколиной охоты, сколько и в моей жизни до Абу-Даби, то есть ноль. Если вы собираетесь увидеть то, что не цените и не собираетесь ценить, то вы не делаете ничего особенного, кроме разве что перемещения.

Туризм обычно связан тс перемещениями. «Я ездил во Францию». Хорошо, но что вы там делали? «Я ходил в Лувр». Хорошо, но что вы там делали? «Я ходил посмотреть на Мону Лизу». То есть, вместо того, чтобы просто куда-то просто идти многие люди тратят пятнадцать секунд на разглядывание «Моны Лизы». Это чистое перемещение и больше ничего.

Своеобразная рациональность туристов позволяет им руководствоваться как желанием сделать то, что они должны сделать в том или ином месте, так и желанием избежать именно того, что они должны сделать. Так получилось, что в первую поездку в Париж я старалась избегать и «Мону Лизу», и Лувр. Однако я не забывала перемещаться. Я ходила из одного конца города в другой, снова и снова, по прямой линии; если бы вы нанесли мои прогулки на карту, они бы образовали гигантскую звезду. Во многих крупных городах, где мне довелось жить и работать, я никогда бы не подумала о том, чтобы проводить целые дни, гуляя пешком. Когда вы путешествуете, вы отменяете свои обычные стандарты того, что считается правильным способом потратить время. Вы отменяете и другие стандарты, не желая ограничивать себя в еде, искусстве или развлечениях. В конце концов, говорите вы себе, весь смысл путешествия в том, чтобы вырваться из рамок повседневной жизни. Но если вы обычно избегаете музеев, а тут вдруг решили посетить их с целью испытать перемены, что вы скажете о картинах? С таким же успехом можно оказаться в комнате, битком набитой соколами.

 

Давайте немного посмотрим на то, как именно саморазрушается проект туриста. Я проиллюстрирую это двумя примерами из эссе Уокера Перси «Утрата существа».

Первый: экскурсант прибывает в Гранд-Каньон. Перед поездкой в его сознании сформировалось представление о каньоне как о «символическом комплексе». Он в восторге, если каньон похож на картинки и открытки, которые он видел; он даже может сказать, что каньон «ничуть не хуже, чем на открытке!» Но если освещение будет иным, цвета и тени не те, что он ожидал увидеть, он будет чувствовать себя обманутым: он приехал в неудачный день. Лишенный возможности взглянуть на каньон непосредственно, вынужденный судить лишь о том, соответствует ли он картинке, экскурсант «может просто заскучать; или же он почувствует, что нечто великое, зияющее у его ног, как-то ускользает от него».

Второй: пара из Айовы, путешествующая по Мексике. Они наслаждаются поездкой, но им немного не нравятся обычные достопримечательности. Они заблудились, несколько часов ехали по каменистой горной дороге и в конце концов «в крошечной долине, даже не обозначенной на карте», наткнулись на деревню, где отмечали религиозный праздник. Наблюдая за танцами жителей деревни, туристы, наконец, получают «подлинное зрелище, зрелище очаровательное, причудливое, живописное, нетронутое». И все же они испытывают некоторую неудовлетворенность. Вернувшись домой в Айову, они с восторгом рассказывают о впечатлениях своему другу-этнологу: «Ты должен был там побывать! Ты должен вернуться туда с нами!» Когда этнолог действительно едет туда с ними, «супруги уже не наблюдают за происходящим, вместо этого они наблюдают за этнологом! Больше всего они надеются, что танец покажется их другу интересным». Он нужен им только для того, чтобы «подтвердить аутентичность их впечатлений».

Турист – персонаж, который требует почтения. Он перепоручает подтверждение своего опыта этнологу, открыткам, традиционным представлениям о том, что можно и чего нельзя делать в том или ином месте. Подобная почтительность, подобная «открытость опыту» как раз и делает туриста неспособным к опыту. Эмерсон признавался: «Я искал Ватикан и искал дворцы. Я хотел опьянеть от достопримечательностей и впечатлений, но я не опьянел». Его словами говорит каждый турист, который стоял перед памятником, картиной или соколом и требовал от себя чего-то почувствовать. Эмерсон и Перси помогают нам понять, почему так происходит.

Аналогичный аргумент применим и к желанию туриста выразить почтение великому разнообразию человечества. Если Перси и Эмерсон сосредоточены на эстетике, показывая нам, как трудно путешественникам получить тот чувственный опыт, к которому они стремятся, то Пессоа и Честертона интересует этика. Они исследуют, почему путешественники не могут по-настоящему вступить в контакт с другими людьми. Во время моих парижских скитаний я пристально вглядывалась в людей, внимательно изучая их одежду, поведение, взаимодействие. Я пыталась разглядеть во французах, окружавших меня, французский характер. Но это совсем не способ завести друзей.

По словам Пессоа, он знал только одного «по-настоящему душевного путешественника»: офисного работника, который навязчиво собирал брошюры, вырывал карты из газет и запоминал расписание поездов между дальними пунктами назначения. Юноша мог рассказать все о кругосветных плаваниях, но он ни разу не покидал Лиссабона. Честертон тоже с одобрением относился к таким никуда не ездящим путешественникам. Он писал, что «есть что-то трогательное и даже трагическое» в «легкомысленном туристе, который мог бы остаться дома, и обожать лапландцев, обнимать китайцев и целовать патагонцев в Хэмпстеде или Сурбитоне, если бы не его слепой и самоубийственный порыв поехать и посмотреть, как они выглядят».

Проблема состоит не в том, что дальние страны оказались доступны, как и не в том, что человек хотел их увидеть, а в дегуманизирующем эффекте самих путешествий, в результате которых турист оказывается среди людей, к которым вынужден относиться как зритель. Честертон считал, что правильная любовь к дальнему - то есть на расстоянии - позволяет установить более универсальную связь с другими. Когда человек в Хэмпстеде думает об иностранцах «абстрактно... как о тех, кто трудится, любит своих детей и умирает, ему становится доступна фундаментальная правда о них». «Человеческая связь, которую он чувствует у себя дома, - это не иллюзия», - писал Честертон. «Это скорее внутренняя реальность». Путешествия мешают нам ощутить присутствие тех, ради кого мы преодолели такие огромные расстояния, чтобы быть рядом.

Самый важный факт о туризме заключается в следующем: мы уже знаем, какими мы будем, когда вернемся. Отпуск - это не эмиграция в другую страну, не поступление в университет, не выход на новую работу, не влюбленность. В данном случае мы отправляемся в путь с трепетом человека, который входит в туннель, не зная, кем он станет, когда выйдет из него. Путешественник же уезжает с уверенностью, что вернется в основном с теми же интересами, политическими убеждениями и жизненным укладом. Путешествие - это бумеранг. Оно возвращает вас тута, откуда вы начинали.

Если вы думаете, что к вам это не относится - что ваши путешествия волшебны и осмысленны, что они оказывают влияние на ваши ценности, расширяют кругозор, делают вас настоящим гражданином мира и т.д., - учтите, что этот феномен нельзя оценить от первого лица. Пессоа, Честертон, Перси и Эмерсон знали, что путешественники говорят себе, что они изменились, но нельзя полагаться на самоанализ, чтобы обнаружить заблуждение. Поэтому посмотрите на ваших друзей, которые отправились на летние приключения. В каком состоянии вы ожидаете найти их по возвращении? Они могут говорить о своем путешествии как о преображении, как об опыте, который бывает «раз в жизни», но сможете ли вы заметить разницу в их поведении, в их убеждениях, в их моральных ценностях? Будет ли заметна вообще какая-либо разница?

Путешествие - это развлечение, поэтому нет ничего загадочного в том, что оно нам нравится. Загадка в том, почему мы наделяем его огромной значимостью, аурой добродетели. Если отпуск - это всего лишь неизменное стремление к переменам, приобщение к ничто, то зачем настаивать на его значении?

Приходится сделать вывод, что, возможно, не так-то просто ничего не делать, и это наводит на мысль о решении головоломки. Представьте себе, как сложится ваша жизнь, если вы узнаете, что больше никогда не будете путешествовать. Если вы не планируете кардинальных перемен в жизни, то такая перспектива выглядит устрашающе: «Раз, раз и еще раз, а потом я умру». Путешествие разделяет этот отрезок времени на тот, что происходит до поездки, и тот, что происходит после нее, скрывая от глаз уверенность в собственном уничтожении. И делает это самым хитрым образом: дает вам предвкушение этого. Вам не нравится думать о том, что однажды вы ничего не сделаете и никем не станете. Вы позволите себе предвосхитить этот опыт только тогда, когда сможете замаскировать его под рассказ о том, как вы делаете много интересных и полезных вещей: вы что-то переживаете, вы присоединяетесь к чему-то, вы преображаетесь, и у вас есть всякие безделушки и фотографии, чтобы подобное доказать.

Сократ говорил, что философия - это подготовка к смерти. Для всех остальных - это путешествие.

The New-Yorker