Почему у Горбачева не получилось

Биологическая смерть Михаила Горбачева - это его вторая смерть. Символически он умер после распада Советского Союза.

Его роль была чисто негативной, роль исчезнувшего посредника: Он «снес стену», он положил начало исчезновению коммунистической системы, и его помнят и хвалят за то, что он позволил этому исчезновению произойти мирным путем. Горбачев честно сыграл свою роль - так что же пошло не так? Почему перестройка превратилась в катастройку?

Объяснение этому можно найти в процессе десталинизации, начатом Хрущевым в 1956 году и продолженном в эпоху Горбачева. Хрущев, сделавший ставку на последнее издыхание коммунистического задора, начал с реабилитации военначальников, расстрелянных в 1937 году, таких как «красный Наполеон» Михаил Тухачевский. Между тем, последним реабилитированным - уже в эпоху Горбачева, перед самым крахом режима - был Николай Бухарин. Это было верным предзнаменованием поворота к капитализму: реабилитированный Бухарин был тем самым, кто в 1920-х годах выступал против насильственной коллективизации и за пакт между рабочими и крестьянами (владельцами своей земли) со знаменитым лозунгом «Богатейте!»

Еще более показательным для тех, кто хочет понять причины провала перестройки, является судьба одной фигуры, которая так и не была реабилитирована, исключена как коммунистами, так и антикоммунистическими русскими националистами: Троцкий, «бродячий еврей» революции 1917 года, истинный анти-Сталин, заклятый враг, противопоставивший идее «построения социализма в одной стране» свое представление о перманентной революции.

Почему так произошло? После падения Хрущева в 1964 году в Советском Союзе воцарился безропотный цинизм, вплоть до попытки Горбачева более радикально пересмотреть прошлое. Однако Ленин до конца оставался для Горбачева непоколебимым авторитетом, а Троцкий продолжал оставаться никем - и не без оснований. Ведь Троцкий сделал горькое предупреждение. Как отметил Кристофер Хитченс в статье 2004 года, «в самом конце своей жизни, отрезанный от мира в Мексике и, осознавая ухудшение своего здоровья, [Троцкий] признал после начала Второй мировой войны, что военный конфликт может закончиться без социалистической революции. В этом случае от всего марксистско-ленинского проекта пришлось бы отказаться».

Вот отрывок из последнего текста Троцкого:

«Тогда мы вынуждены были бы признать, что [сталинизм] коренится не в отсталости страны и не в империалистском окружении, а в органической неспособности пролетариата стать правящим классом. Тогда пришлось бы ретроспективно установить, что … нынешний СССР оказался предтечей нового эксплуататорского режима в международном масштабе».

Троцкий здесь предельно ясен: нужно забыть главную идею о «пролетарской власти», идею о том, что нищие способны организовать альтернативную власть. «В ретроспективе» означает, что эта идея с самого начала была обречена. Это тот шаг, который Горбачев не был готов сделать: когда он произнес лозунги о гласности и перестройке, он не увидел, что вызвал лавину, которая изменила мир.

После реформ Дэн Сяопина китайцы пошли по радикально иному, почти противоположному пути. Хотя на уровне экономики (и, до определенного момента, культуры) то, что обычно понимается как «коммунизм», было брошено, и ворота были широко открыты для «либерализации» в западном стиле (частная собственность, извлечение прибыли, гедонистический индивидуализм и т.д.), китайская партия, тем не менее, сохранила свою идеологическо-политическую гегемонию - не в смысле доктринальной ортодоксальности (в официальном дискурсе ориентация на конфуцианское «гармоничное общество» практически заменила собой ориентацию на коммунизм), а в смысле сохранения безусловной политической гегемонии коммунистической партии как единственного гаранта стабильности и процветания Китая. Это требовало тщательного контроля и регулирования идеологического дискурса об истории Китая, особенно об истории последних двух столетий: история, бесконечно переписываемая государственными СМИ и учебниками, - это история унижения Китая, начиная с Опиумных войн и далее, которая закончилась только после победы коммунистов в 1949 году, что приводит к выводу, что быть патриотом - значит поддерживать правление партии.

Когда истории отводится такая легитимирующая роль, она, разумеется, не терпит никакой существенной самокритики. Китайцы усвоили урок горбачевского провала: полное признание «преступлений основателей» приведет лишь к краху всей системы. Таким образом, эти преступления должны оставаться непризнаными. Правда, некоторые маоистские «перегибы» и «ошибки» осуждаются (Большой скачок и последовавший за ним чудовищный голод; Культурная революция), а оценка роли Мао, данная Дэн (70% положительного, 30% отрицательного), закреплена в качестве официальной формулы. Но эта оценка функционирует как формальный вывод, который делает ненужным любое дальнейшее развитие: даже если Мао был на 30% плохим, все символическое воздействие этого признания нейтрализуется, так что его можно продолжать прославлять как отца-основателя нации, его тело - в мавзолее и его изображение на каждой банкноте. Здесь мы имеем дело с очевидным случаем фетишистского отрицания: хотя мы прекрасно знаем, что Мао совершал ошибки и причинял огромные страдания, его фигура остается магически незапятнанной этими фактами. Таким образом, китайские коммунисты могут и иметь свой пирог и съесть его: радикальные изменения, вызванные экономической либерализацией, сочетаются с продолжением правления той же партии, что и раньше.

Горбачев не смог реализовать подобный маневр. Самая печальная история, которую я знаю о Горбачеве, - это слух, который циркулировал в Германии в 1990-х годах - кто знает, правда ли это, но если и не правда, то тоже очень хорошо: во время визита в Берлин после потери власти Горбачев неожиданно решил нанести визит Вилли Брандту. Однако, когда он (со своей охраной) подошел к дому Брандта и позвонил в звонок, Брандт отказался его принять. Позже экс-канцлер объяснил другу причину отказа: он так и не простил Горбачева за то, что тот допустил распад коммунистического блока - не потому, что Брандт тайно верил в советский коммунизм, а потому, что прекрасно понимал, что исчезновение коммунистического блока повлечет за собой исчезновение социал-демократического государства всеобщего благосостояния Западной Европы. Иными словами, Брандт знал, что капиталистическая система готова пойти на значительные уступки рабочим и бедным только при наличии серьезной угрозы альтернативы, другого способа производства, обещающего рабочим их права. Чтобы сохранить свою легитимность, капитализм должен продемонстрировать, что он работает лучше даже для рабочих и бедных, и как только эта альтернатива исчезнет, элиты могут приступить к демонтажу государства всеобщего благосостояния.

Текущий глобальный кризис явно требует радикальных социальных изменений. Однако если мы действительно хотим реанимировать образ другого коммунизма, это придется делать на совершенно иной основе, чем та, которую представлял себе Горбачев (и Ленин).

Compact