Отменяя Осло

Все пять месяцев после начала израильской кампании геноцида против палестинского народа – магнита колониального насилия, от бомбардировок родильных домов до того, что Рафаэль Лемкин однажды назвал «расовой дискриминацией в питании», – не было недостатка в критических комментариях.

Интеллектуалы из диаспоры неустанно работали над противодействием сионистской хасбаре; тем не менее, когда вспоминают о палестинцах, то обычно это делается для того, чтобы продемонстрировать свидетельства жестокости и лишений, а не для того, чтобы услышать от них какие-то политические рецепты. Книга Хайдара Эйда «Деколонизация палестинского сознания», опубликованная в конце прошлого года, является жизненно важным вкладом в этом отношении. Книга призвана возродить политику освобождения Палестины, сформулировав принципы новой продуктивной борьбы с колониализмом, которая порвет с различными «мирными инициативами», одновременно переписывая «(когнитивную) политическую карту Палестины после Осло».

Эйд преподает филологию в Университете Аль-Аксы в Газе и является одним из основателей движения BDS[1]. Он автор книги «Мировой постмодернизм» (2014), в которой выдвигается антиавторитарная критическая теория тотальности, основанная на интерпретации Джойса и Делилло, а также редактор сборника статей «Противодействие палестинской Накбе» (2017), среди авторов которого американские, израильские и палестинские интеллектуалы, выступающие за создание единого светского демократического государства. В рамках систематического схоластицида[2], обрушившегося на сектор Газы – раскручивания маховика многолетней войны Израиля с палестинской интеллектуальной жизнью – университет, в котором работал Эйд, теперь уничтожен, как и все остальные вузы в секторе Газа. Десятки его ученых и студентов были убиты; все выжившие были эвакуированы и теперь столкнулись с голодом.

Книга «Деколонизация палестинского сознания» была завершена уже во время текущей операции Израиля, от которой Эйд и его семья в конечном итоге смогли спастись лишь благодаря его гражданству ЮАР. Пролог, датированный 26 октября, отражает масштабы разрушений: «Я стою над руинами дома в городе Газа, вглядываясь в горизонт. Скорее всего, тело мученика лежит под завалами. Тело человека, который не смог отреагировать на израильское «предупреждение»». В поэтической медитации «вне тела» Эйд рассматривает разрушенный ландшафт как будто с точки зрения призрака. Следующий пролог, написанный пятью днями позже в Рафахе, описывает, как он пытается спастись от израильских бомб вместе с женой и маленькими детьми, когда он бежал из разрушенного района Римал в Газе на север сектора, а затем в сторону границы с Египтом. В заключение он повторяет требования о прекращении огня и «немедленных репарациях и компенсациях», а также о создании единого демократического государства.

Хотя книга основана на личном опыте Эйда переживания бомбардировок и блокады, она не является литературой свидетельства. Его книга - попытка продолжить интеллектуальный проект покойного Эдварда Саида, взяв за основу его радикальную критику «мирного процесса» в Осло, а также его предупреждения о риске государственности, лишенной суверенитета и не связанной с деколонизацией. Осло, пишет Эйд, стал, казалось бы, непреодолимым горизонтом для палестинской политики, как вопреки, так и благодаря его явному провалу. Результаты переговоров в Осло сегментировали палестинское население – диаспору беженцев, тех, кто живет под отдельными оккупационными режимами в секторе Газы и на Западном берегу, и палестинских граждан Израиля второго сорта – и создала расколотый «Бантустан, одобренный международным сообществом». Газа, как пишет Эйд, теперь является «зеркальным отражением Осло»: одновременно условием, способствовавшим нынешней катастрофе, и истинным лицом мирного процесса, который обещал сосуществование, но никогда не поощрял справедливость и репарации. Как напоминает нам Эйд, «75-80 процентов жителей Газы — это беженцы, чье право на возвращение гарантировано международным правом - правом, которое Осло полностью игнорировало». По его словам, «вторжение и осада Газы были результатом Осло». До подписания соглашений в Осло Израиль никогда не использовал весь свой арсенал F-16, фосфорных бомб и оружия DIME-боеприпасов[3] для атак на лагеря беженцев в Газе и на Западном Берегу».

«Осло» - это имя ложного сознания, которое поражает палестинскую «ассимилированную интеллигенцию» и политические элиты, которые были обезглавлены, кооптированы, лишенными самоуправления и коррумпированы аппаратом, доставшимся в наследство от соглашений. Ни остаткам левых, ни исламистскому сопротивлению не удалось вырваться из этой железной клетки. Даже ХАМАС с его предложением о «долгосрочном перемирии» (худна), опирающемся на границы 1967 года, проиграл им. Для Эйда подобный двойной этатизм – «опиум для палестинского народа» – не в состоянии что-либо противопоставить логике израильского апартеида, поскольку он подразумевает сведение «Палестины» к нынешним жителям территорий, оккупированных или осажденных Израилем. Соглашения фактически устанавливают «расистские идеи о разделении народов», тогда как непременным условием освобождения должно быть воссоединение палестинского народа, который сионизм намеренно разделил.

Творческое и идейное наследие Эдварда Саида имеет большое значение для попыток высвобождения палестинской политики из пут соглашений, достигнутых в Осло. Эйд рассматривает изучает его критику так называемого мирного процесса с 1993 года вплоть до его смерти в 2003 году и поддерживает его вывод о том, что «никакие переговоры не лучше, чем бесконечные уступки, которые не более чем продлевают израильскую оккупацию». По поводу соглашений, Эйд ставит вопрос: «Мы были вынуждены пережить чудовищную резню, геноцид, осаду, перманентную аннексию нашей земли, строительство стен, арест целых семей и детей, снос сотен домов и многие другие злодеяния только потому, что класс компрадоров увидел «независимость» в конце закрытого туннеля!?»

Возвращение к традициям борьбы с колониализмом, которые разделяли Эдвард Саида, Сезер, Фанон и Бико, необходимо для противодействия палестинскому «неонационализму», который «кланяется оккупантам, выступает за нормализацию и расистское решение палестинского вопроса на основе двух государств», независимо от того, что он «отрицает права двух третей палестинского народа, а именно беженцев и палестинских граждан Израиля». Молчаливо признавая существование Израиля как еврейского государства и координируя свои действия с его репрессивным аппаратом, пишет Эйд, эта неонационалистическая идеология стала полноценным партнером сионистского проекта. Единственное «решение», которое для них есть — это предоставить ограниченному политическому классу атрибуты государственности (флаг, гимн, полицию) и делегировать власть над разделенным населением. Это означает отрицание существования палестинского народа как такового и низведение Палестины до статуса управляемого или неуправляемого анклава. Государственность, понимаемая таким образом, равносильна капитуляции. В лучшем случае такое государство предоставит палестинцам условную «автономию» на 22% их земли, без контроля над их границами или водными запасами, без права на возвращение и без защиты от военной мощи Израиля.

Эйд также обращается к Саиду, чтобы диагностировать тупик, в который попал политический класс на Западном берегу и в секторе Газы. Он осуждает решение создать представительную структуру в условиях бантустана на выборах в Законодательный совет 1996 года и описывает выборы 2006 года одновременно как отказ от политической логики бантустанизации и внедрение «вируса Осло» – даже среди победившего ХАМАС. После 2006 года, как утверждает Эйд, ХАМАС играл роль «тюремного сержанта» в секторе Газы: применяя нелегитимные религиозные законы, одновременно апеллируя к США на основе уникального статуса двойного этатизма. Эйд не пишет о том, как эта своего рода разрядка закончилась 7 октября, а также о том, как эта операция развивалась в годы очевидного сдерживания. Однако его оценка деятельности правительства ХАМАС вплоть до этой даты весьма пессемистична: «День за днем мы наблюдаем, как эта власть переходит от стадии сопротивления осаде к сосуществованию с ней и, наконец, к стадии использования ее в своих интересах. Они создали новый, непроизводительный класс рантье, капитал которого берется из торговли в туннелях (до их разрушения египетскими властями), торговле землей, монополии на сбыт строительных материалов и т. д. Подобное реализуется рука об руку с монополией на определение сопротивления, исключающего возможность мира с теми, кто не следует их идеологии».

В частности, Эйд пишет о неспособности ХАМАС извлечь выгоду из палестинского единства и международной солидарности после войны 2008-2009 годов (операция «Литой свинец» для Израиля; битва при Аль-Фуркане для ХАМАС). Как и в прошлом, израильское вторжение ставило целью создать у палестинцев ощущение, «что они столкнулись с метафизической силой, которую невозможно победить». Тем не менее, Израилю не удалось сломить дух сопротивления и пришлось объявить одностороннее прекращение огня после убийства 1400 палестинцев и разрушения частей сектора Газы. То, что последовало за этим, было, по мнению Эйда, «утраченной победой», отмеченной тщетными попытками создать правительство национального единства между ХАМАС и ФАТХ и бесплодным взаимодействием с США, которое питалось ложными надеждами на администрацию Обамы. ХАМАС согласился на фетиш государственности, изобретая сломанное колесо «независимости», вместо того, чтобы возглавить народную борьбу за освобождение. Эйд подчеркивает необходимость иного пути к свободе – такого, который «поставит деослоизацию Палестины в качестве главного приоритета» и «откажется от фикции решения палестинского вопроса за счет двух государств или двух тюрем». Его предложение состоит в том, чтобы выйти из политических структур палестинского управления, порвав как с религиозными правыми (ХАМАС), так и со светскими правыми (ФАТХ), главным приоритетом которых, как он утверждает, является их собственное политическое существование. Программа Эйда включает в себя демонтаж Палестинской автономии вместе с «классической национальной программой» палестинской буржуазии и работу над формированием «единого фронта на платформе сопротивления и реформ» посредством воссоздания Палестинского национального совета (ПНС). Эйд опирается на педагогику угнетенных Паулу Фрейре, которая утверждает, что угнетенные могут использовать «предельные ситуации» для развертывания критических практик, потенциально способных превратить «враждебные условия в пространство для творческих экспериментов ради свободы, равенства и справедливости». Все это может показаться утопическим, учитывая крайнюю враждебность условий в секторе Газы сегодня. Но поскольку имперские державы начинают репетировать «решения» только на следующий день после геноцида, альтернатива может означать только полное отрицание свободы палестинцев.

А как насчет палестинских левых? Большая их часть материально интегрирована во второсортную экономию палестинского политического представительства: «Большинство членов политбюро левых партий либо непосредственно работают на ПА/ООП, либо получают ежемесячную зарплату, не будучи трудоустроены». НФОП, ДФОП и Народная партия не смогли эффективно бросить вызов авторитарному дрейфу ООП и ПА. Поэтому он утверждает, что левые должны найти себя заново за пределами существующей палестинской политической системы в опоре на массовую мобилизацию против этнических чисток бедуинов Негева, на Интифаду Единства и движение сопротивления выселению в Шейх-Джарре. Принципы этого движения должны включать в себя твёрдый отказ от двойного этатизма; поддержка международных кампаний солидарности и бойкота; единство палестинцев из Газы, Западного берега и диаспоры; отказ от неолиберализма и возрождение PNC, а так же готовность извлечь уроки из опыта как латиноамериканских левых, так и южноафриканской борьбы против апартеида. Все это потребует не просто другой политики, но новой когнитивной карты, которая «бросит вызов пространству, вновь созданному США, Израилем и их арабскими союзниками – так называемому новому Ближнему Востоку», и вместо этого установит «светско-демократическую Палестинв в самом сердце демократического арабского мира». Другими словами, это потребует отказа от фатальной уверенности в том, что результат в виде раскола можно исправить, вернувшись и пересмотрев его основополагающие предпосылки.

Предложения Эйда ценны ясностью целей и открытостью. Эти предложения особенно важны, когда над руинами Газы витает призрак государственности. Тем не менее, стоит напомнить, что международное право, на которое Эйд ссылается, чтобы подчеркнуть несправедливость и преступность апартеида, действует только для государств. Решение палестинского вопроса за счет двух государств устанавливает юридический статус права палестинцев на свободу, как это следует из решений Международного суда, оспаривающих законность израильской оккупации и пытающихся применить Конвенцию о геноциде к нынешней войне. Одним из ключевых вызовов всякой альтернативной палестинской политической программе будет создание международного правового порядка, который бы обеспечил одну единственную арену для легитимного утверждения прав, в то же время понимая, что такие претензии будут уязвимыми для перехвата и присвоения враждебными державами, прежде всего Соединенными Штатами.

Что же касается представлений Эйда о «едином демократическом государстве» как путеводной звезде освобождения Палестины, само собой разумеется, что подобное столкнется с внушительными препятствиями со стороны имперской системы. Ему также придется столкнуться с фактом приверженности подавляющего числа израильских евреев сионистской логике уничтожения и господства, которая только укрепилась в результате недавних событий. Эйд повторяет универсалистский рефрен Сезера: «На празднике победы каждому найдется место»; но какой праздник или хотя бы терпимое сосуществование можно представить с теми, кто массово сплотился ради войны, разжигаемой явно в целях экстерминации? Даже если мы сохраняем веру в самые утопические идеи, трудно избежать ощущения, что потребуются переходные меры. Возможно, подойдет в качестве некоего варианта плана то, что изложил марокканский еврей-марксист Авраамо Серфати в его тюремных рабоотах о Палестине, где он выступал за создание двух государств: «десионизированного» светского Израиля в соответствии с принципами «один человек — один голос» и «арабской» палестинской нации в качестве временного решения.

Кто способен реализовать такой план – такой, который, цитируя последнюю строчку книги Эйда, мог бы «перевернуть всю картину гегемонии с ног на голову»? Хотя Эйд выступает с решительной критикой организованных формирований как слева, так и справа, предпочитая низовые движения и инициативы типа BDS, он явно плохо понимает роль вооруженного сопротивления. В книге мало места для вооруженных крыльев различных партий и фракций (которые не всегда придерживались позиций своего политического руководства), а также фронтов народного сопротивления, возникших в ходе Первой и Второй интифад и продолжающих действовать, принимая различный облик, особенно в Дженине. Эйд сформулировал свое мнение о ХАМАС как о «тюремном сержанте» еще до 7 октября, но ему нелегко согласиться с Туфаном Аль-Аксой – нападение, которое казалось намеренно безвозвратной отменой статус-кво. Вопреки критике Эйда в отношении сотрудничества левых с ПА, стоит также отметить, что НФОП недавно объединила свои силы с ХАМАС, Палестинским исламским джихадом и Палестинской национальной инициативой, чтобы осудить назначение Аббасом нового «технократического» премьер-министра Мухаммада Мустафы. Тем не менее, надо отдать должное Эйду в том, что в, возможно, самый мрачный и, безусловно, в самый убийственный момент в палестинской истории, он имел интеллектуальную смелость не просто порвать с концепциями мира, чреватыми военными последствиями, но и выступить с широким взглядом на пути к освобождению от колониального господства.

NLR