Когда цензура в интернете эффективна

Речь о цензуре интернета, о его регулировании, практически неизбежно разворачивается в пространстве мифов. Все пользуются интернетом, но мало, кто представляет, как он в действительности функционирует.

Интернет видится не просто особым пространством со своей спецификой, он кажется практически всепроникающим веществом, буквальным физическим воплощением ноосферы - веществом прозрачным, легким и по-маклюэновски прохладным, некой заменой древнегреческого эфира, местопребыванием новых богов.

Герой романа Евгения Водолазкина «Авиатор», попав в наш век, расстроился, когда обнаружил, что интернет - это тоже лишь «железные ящики». Иначе говоря, интернет имеет субстрат, и связь этого субстрата с системой, которая на его базе реализуется, хоть и не настолько банальна, чтобы соответствовать убеждению, что Интернет возник и развивается под контролем ЦРУ, но и далеко не так сложна, как связь, допустим, сознания и мозга.

Потому популярное в российском сегменте Facebook мнение, что любая попытка государства контролировать интернет является глупым ретроградством, заведомо обреченным на провал, крайне наивно. Раз интернет - это всего лишь железные ящики и кабеля, то он имеет локализацию и его можно буквально контролировать: ящики и кабеля находятся в пространстве государственного суверенитета. А, значит, в некотором смысле, он всегда уже контролируется. Локализованный субстрат «заземляет» Интернет-пространство, служит основанием для возможности его самой банальной, буквальной цензуры.

Таким образом, вопрос не в возможности цензуры как таковой, а в её эффективности - в соотношении издержек и преимуществ её конкретной формы в конкретных обстоятельствах. Эффективность конфигурации цензуры, то есть системы различных положительных и отрицательных санкций, определяющих функционирование чего-либо, не может быть оценена сама по себе. Цензура может быть понята как более или менее эффективная только в соотношении с неким целеполаганием, задающим её контекст проектом.

В качестве примера наиболее жесткого режима цензуры интернета часто приводят КНДР. Эффективна ли такая система? Однако говорить об эффективности северокорейской модели регулирования Интернета бессмысленно: по сути Кванмён не является его частью, представляя из себя большую локальную сеть, интранет. Но он его и не имитирует, работая на видимость технического прогресса, как кажется некоторым внешним наблюдателям. Кванмён задумывался как проект, который смог бы обеспечить резкое ускорение коммуникации (которое привело бы повышению экономической эффективности) при полном контроле над ней. Иными словами, совместить преимущество интернета с отсутствием его главного недостатка - высокой степенью произвольности информации. В этом смысле он был заведомо обречен на провал, поскольку первое достигается именно за счет второго. Ускорение обеспечивается свободой, добровольностью обмена. Добровольность коммуникации предполагает некоторое пространство субъектности, то есть произвольности. Там, где государство претендует на всю циркуляцию текста, где, если пользоваться словами отечественного философа Валерия Подороги, «отбор и формирование массы идет через процедуры правильного чтения текстов власти», Интернет с его ускорением невозможен, как не был бы он возможен в сталинском СССР, будь даже для него техническая база.

Интереснее пример КНР. Высокая эффективность китайской модели цензуры, ставшая практически легендарной, обычно объясняется так называемым Великим китайским файерволлом. Действительно, эта система оказывает большое влияние. «Золотой щит» стал возможным из-за специфики архитектуры китайской сети, изначально проектировавшейся с идеей максимального контроля над тем, что пересекает границу. При этом это сообщение поддерживается, не идет речи об изоляции – Китай за XX век выучил горький урок последствий изоляционизма. Китайский сегмент соединен с внешним миром буквально несколькими десятками кабелей (для сравнения, количество кабелей, пересекающих российскую границу, более тысячи), трафик которых проходит через систему шлюзов, позволяющих фильтровать информацию.

Однако, как великая стена длиною свыше девяти тысяч километров не была сама по себе источником суверенитета Поднебесной, так и система фильтрации контента «Золотой щит» не является сама по себе основой суверенности китайского интернета. Высокая эффективность интернет-цензуры в КНР достигается за счет комплексности самых разных мер, из которых физический контроль за пучком кабелей - лишь часть. Комплексность мер цензуры соотносится с целостностью китайского проекта. Проект регламентирует границы для приемлемого произвола. Китайский режим оставляет для него пространство, не претендуя, за исключением Синьцзян-Уйгурского автономного района, на тотальность контроля. Цензура в Китае успешна потому, что она оставляет ровно столько пространства, сколько нужно большинству его жителей для комфорта. В силу специфического постконфуцианского миропонимания китайский обыватель озабочен, скорее, накоплением богатства, чем отстаиванием того, что на западе называют политическими свободами. Необходимое пространство произвола для него вполне себе умещается в рамки того типа контента, который был назван Итаном Цукерманом «милыми котиками». Те немногие, кому в этом пространстве тесно, ищут и находят способы обхода, например, общаются шифрами («марсианский язык»). Из-за своей малочисленности они не представляют для режима угрозы, да и практически не вступают с ним в конфликт, довольствуясь пребыванием в полутени. При этом государство доминирует в медиапространстве не столько за счет запрета альтернативного мнения, сколько за счет стимулирования производства выгодного для себя контента, например, через поощрение проправительственных блогеров (умаодан).

Таким образом, система регулирования интернета в КНР выдерживает баланс между приемлемой для режима степенью контроля и мерой свободы, достаточной для развития. Китайский сегмент мировой сети бурно растет, многократно увеличивая свою капитализацию. Постоянно генерируется множество решений. Иначе говоря, интернет в Китае суверенен не из-за системы шлюзов, а потому, что он самодостаточен: для практически любого западного сервиса в нем есть более популярный местный аналог. Нужно понимать, что китайский опыт невозможно просто взять и заимствовать. Система регулирования интернета, выстроенная в КНР, работает именно потому, что соотносится с спецификой китайского общества - она едина с китайским проектом как таковым. В Китае интернет изначально создавался централизовано, «сверху», в то время как на Западе он возникал как бы «снизу», спорадически из множества различных инициатив. То, что западному обывателю кажется уникальной средой свободы, в освоении которой государство отстает из-за своей громоздкости, в Китае населению было предложено государством как своего рода товар народного потребления, по талону. Иронично, что именно те, кто называет себя коммунистами, додумались сделать из свободы товар.

Цензура в принципе эффективна, только если она комплексна, если её меры согласуются между собой и соответствуют контексту проекта. То, насколько могут быть вредными точечные, необдуманные запреты, демонстрирует пример Ирана. На фоне череды антиправительственных выступлений конца 2017 года руководство Исламской Республики приняло решение замедлить скорость интернет-соединения и заблокировать Telegram, самый популярный мессенджер. Однако цензура быстро обернулась серьезными экономическими потерями: количество банковских транзакций за две недели протестов уменьшилось на 40%. Удар пришелся по малому бизнесу, работающему преимущественно online - единственному виду бизнеса, кроме относящегося к нефтяной отрасли, который в Иране растет. Дело дошло до того, что министр информационных и телекоммуникационных технологий Мохаммад Джавад Азари Джахроми был вынужден выступить с заявлением о необходимости нахождения баланса между интересами национальной безопасности и свободой граждан коммуницировать в сети и вести там бизнес.

В некоторых случаях эффективность цензуры не просто мала, а отрицательна: вместо исключения какого-то содержания из публичного поля, акт цензуры провоцирует повышенный, лавинообразный интерес к нему, что приводит к росту его востребованности. Этот феномен получил название эффекта Стрейзанд. Можно предположить, что нынешняя популярность телеграм-каналов в России, изменивших традиционные представления о медиа, была обеспечена именно попытками запрета Telegram: в июне 2017 года после заявлений ФСБ о том, что данный мессенджер использовался террористами при подготовке теракта в петербургском метро, Telegram занял первое место по скачиваниям в российском AppStore.

Интернет неизбежно подвергается цензуре и в этом нет ничего плохого – в конце концов, любая коммуникация регламентируется. Едва ли существует что-либо человеческое, что от нее свободно. Вопрос заключается лишь в том, насколько цензура эффективна, как на уровне индивида, так и на уровне государства: работает ли система её регулятивов на максимизацию речи, на наполнение её содержанием, или же, наоборот, приводит к её оскуднению до пустой оболочки языка.