Коалиции, гиены и участие гиен в коалициях

Некто Цезарий Томчик, пресс-секретарь польского правительства, заявил в воскресенье 27 сентября, что высказывания российского посла в Варшаве Сергея Андреева «являются пощёчиной для польского народа».

Глава МИД Польши Гжегош Схетына, по собственным словам, «принял решение вызвать российского посла в понедельник, чтобы представитель МИД разъяснил ему эти вопросы в ходе беседы».

Что за вопросы? Как оказалось, российский посол вызвал столь яростное возмущение польских властей тем, что открыл секрет Полишинеля. «Польская политика привела к этой катастрофе в 1939 году, потому что в течение 30-х годов ХХ века Польша многократно блокировала создание коалиции против гитлеровской Германии. Отчасти Польша была ответственна за эту катастрофу, которая случилась в сентябре», — рассказал он. Кроме того, Сергей Андреев кратко, но точно описал причину наступления Красной Армии 17 сентября 1939 года, в результате которого Западная Украина и Западная Беларусь были освобождены от польской оккупации: «Советские войска вошли на территорию Западной Беларуси и Западной Украины тогда, когда судьба войны между Германией и Польшей была решена. Ранее было известно, что Франция и Великобритания не придут на помощь Польше. В тех условиях, необходимо было обеспечить безопасность СССР».

Глава МИД Польши оценил это высказывание как «печальные слова, вытекающие из непонимания истории и недостаточного понимания того, как они несправедливы и не соответствуют действительности». Анекдотичный смысл этому заявлению придаёт то обстоятельство, что о «непонимании истории» и «несправедливости» заявил тот самый Схетына, который приписал освобождение концлагеря Освенцим Украине — на том основании, что это сделал 1-й Украинский фронт: «А, может, правильнее говорить, что это Первый Украинский фронт, то есть украинцы, его освобождали? Ведь в тот январский день там были украинские солдаты, это они открывали ворота, и они освобождали лагерь».

Глубина глупости данного высказывания дополняется даже не тем, что польский министр оказался не в курсе причин и истории наименований и переименований советских фронтов (в данном случае Брянский — Воронежский — 1-й Украинский), а тем, что таким образом он пытался оправдаться за неприглашение главы России на торжества по поводу 70-летия освобождения Освенцима. Если вещи называть своими словами, то Схетына проявил тем самым не столько незнание истории, сколько пещерную русофобию, на автомате вываливающуюся из мозга на язык современной польской политической элиты при любом намёке на права и интересы России. И теперь он же, Схетына, говорит о несправедливости слов российского посла по отношению к Польше? Которая только что сделала ещё один шаг в предвоенное своё состояние сотрудничавшей с германскими нацистами «гиены Европы», уничтожив ещё один памятник своим освободителям и осквернив другой? Как правильно отметил председатель Комитета Госдумы России по международным делам Алексей Пушков, «после антиисторических заявлений главы МИД Польши об украинцах как „освободителях Освенцима“ Варшава не имеет права учить истории нашего посла».

Между тем, позиция Схетыны фактически была повторена официально в заявлении польского МИДа. «Представленные официальным представителем российского государства в Польше взгляды подрывают историческую правду», — отмечается в документе.

Что ж, можно на «подорванную» эту правду взглянуть и попристальнее. Причём максимально объективно — она, эта правда, от того не пострадает нисколько. В отличие от представлений о ней в польских политических кругах.

Древняя история польско-русских отношений, наполненная последовательно всё менее удачными для Польши нападениями на Россию, в данном контексте не важна. Факт, что закончилась она ликвидацией польского государственного проекта как исторически несостоятельного. Новая история польской государственности начинается с 10 декабря 1917 года, когда декретом Совнаркома была признана независимость Польши.

Благодарная Польша объявила большевизм своим врагом и с началом германского наступления на Петроград в феврале 1918 года, захватила Минск и официально вошла в состав австро-германских оккупационных войск в России.

Ответ «озверелых большевиков» был неожиданным: 29 августа 1918 года Владимир Ленин подписал декрет Совета народных комиссаров РСФСР об отказе от договоров и актов по разделу Польши. Решение было, может быть, и благородным, но, как показала дальнейшая история, непредусмотрительным. По крайней мере, в отношении Польши: как только оная получила окончательную независимость после признания Германией поражения в войне в ноябре 1918 года, варшавские политики единодушно выступили за возврат под свой контроль так называемых «Восточных Кресов» — российских западнобелорусских и западноукраинских территорий. Как заявлял тогда будущий диктатор Польши Юзеф Пилсудский, «замкнутая в пределах границ времён шестнадцатого века, отрезанная от Чёрного и Балтийского морей, лишённая земельных и ископаемых богатств Юга и Юго-Востока, Россия могла бы легко перейти в состояние второсортной державы, неспособной серьёзно угрожать новообретённой независимости Польши. Польша же, как самое большое и сильное из новых государств, могла бы легко обеспечить себе сферу влияния, которая простиралась бы от Финляндии до Кавказских гор».

Желание это, надо признать, бездеятельным не было: вопреки даже мнению англо-французских союзников, определивших границу между Польшей и Россией по «линии Керзона» — предела проживания этнического польского большинства, — поляки двинулись на восток. В течение февраля — августа 1919 года они захватывают Белоруссию вплоть до линии Бобруйск — Борисов, в апреле — мае 1920 года захватывают украинские территории примерно по линии Днепра, в том числе оккупируя Киев.

Вскоре, однако, польские войска показали крайне слабую боеспособность против даже не блещущей основательной военной подготовкой Красной армии. Уже к августу советское контрнаступление вынесло поляков до пригородов Варшавы. Тут уж варшавские политики признали всё же границу по линии Керзона, что было условием англо-французских союзников для помощи Польше. Вслед за этим военное счастье изменило уже зарвавшимся красным командирам, их армии покатились назад — и тогда польские политики обманули и своих союзников, забыв о только что признанной границе.

Новое наступление польских войск уже не принесло того же продвижения, что прежнее, и истощение сил (а у большевиков — ещё и необходимость отбивать наступление белых войск барона Врангеля) привело обе стороны к подписанию прелиминарного мира 12 октября 1920 года. Окончательная черта под этой воной была поставлена в марте 1921 года Рижским договором. По его условиям Западная Белоруссия и Западная Украина отходили Польше. Но, естественно, как и всё, взятое на штык, эти земли не переставали быть оккупированными, отчего и обещали в будущем стать камнем преткновения в случае нового конфликта. Как оно всегда и было в истории польско-русских войн: Польша одно время владела и Смоленском — но Россия всегда возвращала временно отторгнутые территории. И не было никаких оснований думать, что на сей раз временно отторгнутые имперские земли будут оставаться в руках оккупанта, едва лишь Россия оправится от очередной смуты и вернётся хотя бы к относительно имперскому статусу.

Скорее всего, именно поэтому Польша проявляла и далее неизбывную враждебность по отношению к СССР. Она, правда, по ходу дела обидела всех своих соседей, никого не забыла — у Литвы отняла Вильну с областью, с Чехословакией расплевалась по поводу принадлежности Тешинского края, с Германией спорила по поводу Данцига, имела трения с Латвией и даже Румынией. Но именно Советский Союз рассматривался в Варшаве как самая серьёзная преграда на пути польского империализма и установления чаемой во влажных мечтах польских элит Речи Посполитой в границах 1772 года.

Отсюда — и вся та предвоенная политика Польши, про которую напомнил посол Андреев, что вызвало нынешнюю ярость Варшавы, словно ей предъявили не просто прежнее грязное бельё, а бельё, загрязнённое в результате постыдного греха.

Так, уже в ноябре 1933 года, после выхода Германии из Лиги Наций, после чего последовала её международная изоляция, первым руку нацистскому режиму протянул именно польский диктатор Пилсудский. В своём послании Гитлеру он заявил, что положительно оценивает приход к власти национал-социалистов и их внешнеполитические устремления, а также обращался с просьбой о необходимости преодоления накопившихся противоречий. Миролюбие? От Пилсудского? Известного террориста, организатора боевых групп, прославившихся дикими грабежами и убийствами? Командира «польских легионов», сражавшихся в Первой мировой войне на стороне Германии и Австро-Венгрии?

Вряд ли, Скорее, имела место попытка дипломатического противодействия заключению по инициативе СССР так называемого Регионального пакта для Восточной Европы с участием Франции. Пакт носил отчётливый антигитлеровский характер и предусматривал естественное участие в нём Польши. Замысел Москвы был хорош: гитлеровский режим оказывался в окружении, причём стратегическом — он не мог обратиться на Восток, имея перед собою пусть рыхлую, но многочисленную коалицию стран; не мог обратиться и против Франции, имея оную коалицию в непосредственном тылу. Можно было ожидать, что Польша, обязанная Франции всем и даже своим существованием, поддержит этот профранцузский по сути проект.

Но нет — Польша предпочла обратиться к Германии, с коей и заключила договор о ненападении. Министр же иностранных дел Юзеф Бек прокомментировал это решение не кому-нибудь, а министру иностранных дел Франции Луи Барту в довольно наглых тонах: «Вы знаете, франко-советский союз больше не интересует Польшу». Относительно России он высказался вообще крайне решительно: «Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают по отношению к ней!»

Гитлер настолько высоко оценил жест Пилсудского, что даже объявил траур в Германии, когда тот скончался в 1935 году… Надо полагать, если бы Красная армия не довела германского канцлера до самоубийства во цвете лет, тот тоже не преминул бы расценить исторические оценки польской политики тех лет как «несправедливые и не соответствующие действительности»…

Но, тем не менее… посол Андреев действительно не прав. Предвоенная Польша не всегда блокировала создание коалиции против Германии. Она их блокировала лишь тогда, когда рассчитывала поживиться с помощью Берлина. Когда же возникала надежда поживиться с помощью англо-французских союзников, она деятельно участвовала в коалициях с ними.

Например, в пресловутой попытке умиротворения Германии в Мюнхене за счёт Чехословакии. Пихавшие Гитлера подальше от себя, на восток, Лондон и Париж прекрасно отдавали себе отчёт, что такое Польша в те годы. Хотя Чемберлен не было столь откровенен как Черчилль, сравнивший её с гиеной («с жадностью гиены приняла участие в разграблении и уничтожении чехословацкого государства»), он, надо полагать, пребывал в похожем убеждении. Чем ещё можно объяснить то, что западные политики без лишних слов позволили Варшаве выхватить у Чехии Тешинскую область?

Кстати, согласие с Германией тоже было полным: в феврале 1938 года Юзеф Бек заявляет Герингу о готовности Польши считаться с германскими интересами в Австрии в обмен на уважение заинтересованности Польши «в чешской проблеме» — в августе германская сторона заявляет о понимании заинтересованности Польши в территории советской Украины — в сентябре до Гитлера официально доводится мнение польского правительства, что Чехословакия является «искусственным образованием» и поддерживает венгерские претензии в отношении территории Прикарпатской Руси. Наконец, 20 сентября 1938 года Гитлер заявляет польскому послу, что в случае военного конфликта Польши с Чехословакией из-за Тешинской области Рейх встанет на сторону Польши.

Коалиция складывалась, с точки зрения дипломатии Чемберлена — Даладье, просто замечательная! Потешившись за счёт Чехословакии и укрепившись её промышленным потенциалом, германо-польско-венгерское «сердечное согласие» не должно было видеть препятствий к нападению на Советский Союз. Да больше, собственно, и не на кого. Тем более что для соответствующих разведок не была секретом директива польского Генштаба за номером 2304/2/37, в которой записано, что конечной целью польской политики является «уничтожение всякой России»…

Недаром даже сегодня польские историки-профессора обращают свои мечтания к тому прошлому: «Мы могли бы найти место на стороне Рейха почти такое же, как Италия и, наверняка, лучшее, нежели Венгрия или Румыния. В итоге мы были бы в Москве, где Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы принимали бы парад победоносных польско-германских войск»…

И лишь дальше наступает звёздный час сегодняшних польских опровергателей правоты Сергея Андреева. После удачи в Тешинской авантюре Варшава закусила удила и начала интриговать уже против Германии. Рассорил геополитических друзей Данцигский вопрос. Берлину казались ничтожными его просьбы обеспечить сухопутный коридор к этому «вольному» тогда городу через территорию польского фактически союзника. Но Варшава упёрлась. В принципе, верно с точки зрения своих стратегических интересов: увязни германский коготок в этом населённом преимущественно немцами прогитлеровском городе — пропасть было бы польскому орлу.

И Польша, тихо договорившаяся с Англией о гарантиях, отвечает отказом на соответствующие сигналы Германии. И уже через пять дней, 31 марта 1939 Великобритания с готовностью предлагает Польше военную помощь в случае нападения на неё Германии — в Лондоне ведь сидит уже другое, воинственно антигерманское правительство Черчилля. Вот здесь и могут торжествовать оппоненты российского посла в Варшаве — эту коалицию против Гитлера Польша не то что не блокировала, а, можно сказать, выпросила.

Ответ Гитлера — который тоже закусил удила за прошедшие годы попустительства — не замедлил: в ночь на 4 апреля он отдаёт приказ готовить план «Вайс». План достижения своих интересов силою путём захвата Польши.

Тогда и началась Вторая мировая война. Всё остальное: польско-английские и польско-французские протоколы, рассчитанные на неудачу англо-франко-советские переговоры, нежданный, но крайне благотворный для СССР пакт о ненападении с Германией — это было не более чем общим выбиранием возможностей дипломатического предполья, когда генералы уже рисуют стрелы на картах.

В результате Польша в очередной раз была стёрта с карты мира ластиком геополитической закономерности. И появилась на ней снова лишь благодаря великодушию Сталина и подвигу советских солдат. Но уже, конечно, без временно отторгнутых у России территорий. Так далеко великодушие Москвы, разумеется, не простиралось.

И вряд ли Варшаве стоит испытывать его сегодня. История говорит не в её пользу.