Этика vs. мораль

Говорят, что культура бдительности и политкорректность постепенно отступают. Вопреки этому мнению, я думаю, что эти явления постепенно «нормализуются», широко признаются даже теми, кто в них сомневался, и берутся на вооружение большинством научных и государственных учреждений.

Вот почему — вместе с его противоположностью — непристойностью нового популизма и религиозного фундаментализма — они больше, чем когда-либо, заслуживают нашей критики. В худшем случае благодаря культуре отмены ваша публичная репутация может быть уничтожена по причинам, которые даже никому заранее не ясны. Именно это делает культуру отмены столь угрожающей: что-то весьма конкретное, что вы сделали (или делаете), может неожиданным образом приобрести универсальный статус непростительной ошибки, так что каждый конкретный случай никогда не сможет стать непосредственно нейтральным случаем применения универсальных правил, но наоборот, придает собственный оттенок нечетко определенной универсальности.

Профессор истории искусств была уволена из колледжа Хэмлайн в Миннесоте только за то, что показала своим студентам изображения пророка Мухаммеда. Она приняла все меры предосторожности, заранее предупредив студентов, что она будет делать, чтобы они могли покинуть аудиторию, чтобы не обидеться, плюс продемонстрированным изображениям сотни лет, и они считаются шедеврами исламского искусства (не все версии ислама запрещают изображать Мухаммеда). Один из студентов, не вышедших из аудитории, — Арам Ведаталла, президент Ассоциации студентов-мусульман колледжа, – пожаловался администраторам, что ей «нанесли вред», показав изображение, и что преподаватель «не уберегла» ее. Студенческая газета «The Oracle» осудила демонстрацию изображений как пример непосредственной критики ислама; администрация колледжа приняла информацию к сведению и потребовала обязательного изучения «исламофобии»: «Мы не собираемся никого обвинять; скорее, мы намерены отметить, что при инциденте, произошедшем в учебной аудитории, когда изображение, на которое мусульманам запрещено смотреть, проецировали на экран и оставляли на нем на много минут, уважение к исповедующим мусульманство студентам в данной аудитории должно было превалировать над академической свободой».

Здесь следует отметить три вещи. Во-первых, показанные изображения были написаны мусульманами; они – часть сакрального искусства; в них нет и следа неуважения. Во-вторых, почему Арам Ведаталла, выступившая с протестом, не вышла из аудитории после предупреждения? Очевидно, она осталась там для того, чтобы иметь возможность заявить, что ей больно и обидно, и спровоцировать инцидент. По этой же причине другие недовольные, поддержавшие Ведаталлу, чувствовали себя обиженными и оскорбленными, хотя они не посещали занятия — им было достаточно знать, что произошло на занятии. Подобное, конечно, открывает простор для почти бесконечного расширения того, что может меня оскорбить и ранить… В-третьих, и это самое главное, термины, используемые протестующими – безопасность, уважение и т.д. против ненависти, непосредственной критики, фобии… — именно такие термины политкорректность и культура бдительности используют для борьбы с нетерпимостью и расизмом.

Неудивительно поэтому, что правые непристойные популисты любят провоцировать сторонников политкорректности и наслаждаться своим статусом привилегированного объекта того, что Лакан называл ненавлюбленностью (hainamoration) в объект, который другие любят ненавидеть. Такую же позицию я заметил и в общении со своими сербскими знакомыми: многие из них любят жаловаться, что их все ненавидят, воспринимая как «этнических чистильщиков», совершивших зверское преступление в Сребренице и т.д. Но так ли это на самом деле? Я думаю, что это чувство, что с вами обращаются как с изгоем, является защитным ходом: реальность такова, что сейчас, со всеми другими проблемами, в которых мы находимся, люди во всем мире все более и более равнодушны к Сербии; им нет дела до сербов, и за их жалобами скрывается скорее отчаянное желание оставаться в центре внимания, даже в качестве объекта ненависти — лучше ненависти, чем равнодушия. Другими словами, чего действительно не хватает сербам, так это того, что они больше не являются завораживающим объектом ненавлюбленности.

Возьмем случай с противоположной стороны политического спектра. Ближе к концу октября 2022 года в колледже Гонвилля и Кая в Кембридже (Великобритания) состоялась лекция Хелен Джойс, известной ими взглядами на то, как мужское и женское «переопределяются» транс-активистами, а законы и политика «переоформляются, чтобы предоставить привилегии тем, что самоидентифицирует себя через гендерные идентичности, значение которых выше биологического пола». Джойс однозначно поддерживает права трансгендеров, отвергая так называемую идеологию гендерной идентичности, т.е. представление, согласно которому «люди должны считаться мужчинами или женщинами в соответствии с тем, кем они себя ощущают и кем считают, а не в соответствии со своей биологией». Студенты Гонвилля и Кая начали протестовать, а представители ЛГБТ-сообщества колледжа потребовали отменить выступление Джойс, потому что они «единодушно возмущены публичной декларацией таких взглядов». Тьюторы даже открыли «безопасное пространство» в чайной для студентов во время дискуссии, обсуждая «понятную боль и гнев, которые переживают многие студенты и сотрудники Кая и их товарищи», в связи с приглашением лектора. К ним присоединился руководитель колледжа, заявив, что, хотя свобода слова является «основополагающим принципом, по некоторым вопросам, затрагивающим наше сообщество, мы не можем оставаться нейтральными». Так что, опять же, уважение (не к исповедующим мусульманство студентам, а) обиженным студентам-трансгендерам должно было заменить академическую свободу… очевидный случай, когда религиозный фундаментализм встречается с политкорректной культурой отмены.

Но чего не хватает политкорректной культуре отмены с ее жестким морализмом, так это надлежащей этической позиции. Последним примером такой позиции в кино является фильм «Меню» Марка Майлорда (2022), в котором Рэйф Файнс блестяще исполняет роль Джулиана, знаменитого шеф-повара и владельца элитного ресторана на небольшом частном острове. Он приглашает группу богатых гостей, планируя убить их всех; единственная выжившая - Марго, одна из гостей, которая издевается над блюдами Джулиана и жалуется, что все еще голодна. Когда Джулиан спрашивает, что она хотела бы поесть, Марго просит чизбургер и картофель фри, предварительно увидев фотографию молодого, счастливого Джулиана, работающего в ресторане быстрого питания. Тронутый ее простой просьбой, он готовит блюдо в соответствии с ее требованиями. Марго откусывает и хвалит его еду, а затем спрашивает, может ли она получить ее «на вынос». Джулиан упаковывает для нее еду и позволяет ей уйти. Марго берет лодку береговой охраны, пришвартованную поблизости, и сбегает с острова, в то время как Джулиан поджигает ресторан, взорвав бочку с ГСМ и убив тем самым гостей, персонал и себя. Хотя Джулиан определенно аморален (он убивает некоторое число коррупционеров и негодяев, но не убийц), он, тем не менее, придерживается чисто этической позиции. Его суицидальный финальный поступок — это не просто личная причуда, он нацелен на весь образ жизни, примером которого является высокая кухня, и в которой участвуют не только клиенты, но также повара и официанты, которые их обслуживают. Можно поспорить, что все его гости занимались благотворительностью и глубоко сочувствовали тяжелому положению бедняков… Доказательством его этичности является то, что он отпускает Марго: если бы он был просто аморальным, он убил бы их всех.

Еще один подобный фильм - «Пес-призрак: Путь самурая» (1999, сценарист и режиссер Джим Джармуш), в котором Форест Уитакер играет таинственного Пса-призрака, нанятого мафией наемного убийцу, который следует древнему кодексу самураев, как он описан в книге изречений Ямамото Цунэтомо, «Хагакурэ», даже если это может привести к смерти. И еще один подобный фильм - «Банши Инишерина» (2022, режиссер и сценарист Мартин МакДона). Действие фильма происходит на отдаленном острове у западного побережья Ирландии. Фильм рассказывает о старых друзьях Падраике (Колин Фаррелл) и Колме (Брендан Глисон), отношения которых зашли в тупик после того, как Колм неожиданно заявил о том, что их дружбе конец. Ошеломленный Падрайк отказывается соглашаться с решением бывшего друга и пытается восстановить отношения. Но неоднократные усилия Падрайка только укрепляют решимость его бывшего друга. Колм ставит отчаянный ультиматум: каждый раз, когда Падрайк побеспокоит его или попытается с ним заговорить, Колм отрезает себе палец ножницами для стрижки овец… и делает это раз за разом. Подобная верность решению вполне этична, если этот термин вообще имеет хоть какой-то смысл.

Однако верности принципиальному решению недостаточно, чтобы поступок можно было квалифицировать как поистине этичный. В Шотландии правительство Николы Стерджен довело (почти) до предела культуру бдительности и поддержки ЛГБТ+. В декабре 2022 года она назвала «историческим днем равенства» дату, когда шотландские парламентарии законодательно утвердили план по упрощению процедуры смены пола, распространив новую систему самоидентификации на 16- и 17-летних. По сути, вы заявляете, кем вы себя чувствуете, и регистрируетесь, кем хотите. Это, несомненно, была принципиальная позиция, но (немного) предсказуемая проблема возникла, когда Исла Брайсон, была отправлена отбывать наказание в женскую тюрьму в Стерлинге после того, как ее признали виновной в изнасиловании, когда она еще была мужчиной по имени Адам Грэм. Насильник решил, что он больше не мужчина, только после того, как предстал перед судом по обвинению в изнасиловании. Итак, у нас есть человек, который идентифицирует себя как женщина, использовав свой пенис для сексуального насилия над двумя женщинами. Вполне логично: если маскулинность и феминность не имеют ничего общего с телом человека, а связаны с его субъективным самоопределением, то надо сажать насильника с пенисом в тюрьму к заключенным женщинам. После публичных протестов Брайсон перевели в мужскую тюрьму. Но опять же, это составляет проблему по шотландскому законодательству, поскольку теперь у нас в мужской тюрьме сидит женщина… Стерджен подала в отставку, потому что против нее выступила часть населения, которая не то, чтобы была настроена против ЛГБТ, а просто не довольна подобными мерами. Дело здесь в том, что легкого решения подобных проблем не существует, потому что сексуальная идентичность сама по себе не просто еще одна форма идентичности, а сложной мир, полный нетождественностей и бессознательных мотивов, и что никоим образом не может быть установлено непосредственной ссылкой на то, кем мы себя ощущаем. От приверженности проблематичным «принципам» в таких случаях мало толку, поскольку сам принцип неверен.

Недавние дискуссии по поводу использования так называемых блокаторов полового созревания касаются другой стороны той же проблемы: блокаторы полового созревания подавляют гормоны и, таким образом, приостанавливают половое развитие ребенка, в т.ч. формирование груди. Эти препараты назначают подросткам в возрасте от 9 до 16 лет, которые, как кажется, не могут определиться со своей сексуальной ориентацией, и аргументация в пользу этой меры, не сложная: существует опасность того, что подростки, которые не могут определить свою сексуальную ориентацию, сделают вынужденный выбор под давлением своего окружения, тем самым подавляя свою истинную склонность (в основном быть трансгендером). Итак, поскольку в период полного полового созревания мы обычно уже определяемся со своей половой ориентацией, то следует давать этим детям блокаторы полового созревания, чтобы отсрочить их половое созревание и, таким образом, дать им больше времени для размышлений о своей сексуальности и для того, чтобы быть отложить на пару лет решение об этом, когда они станут достаточно зрелыми, чтобы сделать правильный выбор…

Однако выяснилось, что блокаторы полового созревания прописывали в том числе аутичным и проблемным подросткам, которым, возможно, ошибочно поставили диагноз сексуальной дисфории. Другими словами, жизненно важная терапия проводилось в отношении уязвимых детей задолго до того, как они достигли того возраста, когда в состоянии понять, хотят ли они полового транзита за счет медицинских процедур, или, как сказал один из комментаторов, «ребенку, переживающему гендерный дистресс, нужно время и внимание, а не чтобы его направляли сразу ко врачам, о чем он может потом пожалеть». Парадокс очевиден: блокаторы полового созревания давали подросткам, чтобы предоставить им возможность приостановить взросление и затем свободно определять свою сексуальную идентичность, но эти препараты могут вызывать и множество других физических и психических патологий, и никто не спрашивал их согласия относительно того, готовы ли они принимать лекарства с учетом подобных последствий.

Доктор Хилари Касс, одна из критиков подобной практики, писала: «Мы недостаточно понимаем роль подростковых половых гормонов в развитии как сексуальности, так и выработке гендерной ориентации в раннем подростковом возрасте, поэтому в целом мы не можем быть уверены в том, как именно влияет прекращение данных гормональных всплесков на психосексуальное и гендерное созревание. Поэтому у нас нет возможности узнать, в состоянии ли блокаторы полового созревания нарушить процесс принятия решения вместо того, чтобы выиграть время для принятия решения. Созревание мозга может быть на короткое время или даже надолго заторможено блокаторами полового созревания, что может оказать значительное влияние на способность принимать непростые решения, связанные с риском, а также существует возможность долгосрочных негативных нейропсихологических последствий подобной терапии».

В этой критике следует пойти еще дальше и подвергнуть сомнению сами основания утверждения о том, что достижение сексуальной идентичности является вопросом зрелого свободного выбора. В сексуальном мире нет ничего «ненормального»: то, что мы называем «половым созреванием», представляет собой длительный, сложный и по большей части бессознательный процесс. Он полон силовых напряжений и переворотов, и он ничем не напоминает процесс открытия того, чем человек является на самом деле в глубине своей души[1].

PS