Предводитель марсиан

Американский философ Томас Нагель рецензиует новую биоографию своего учителя - британского философа Джона Остина.

Среди философов ХХ века Джон Лэнгшо Остин не является такой культурной знаменитостью, как Хайдеггер, Рассел, Сартр или Витгенштейн. Но в течение длительного времени после окончания Второй мировой войны он оставался ведущей фигурой школы философии обыденного языка, которая не только господствовала в Оксфордском университете, но и добилась существенного влияния в англоязычном мире, на многие годы изменив методы работы аналитических философов. Остин умер от рака в 1960 году в возрасте 48 лет. Хотя при жизни он опубликовал лишь несколько статей, у нас также есть значительный объем посмертных публикаций, отражающих философские идеи Остина, мощь его личного влияния и его значение для истории философской мысли. События, современником которых был Остин, превращают его в естественный объект для интеллектуальной биографии. Но книга М. У. Роу — это не просто интеллектуальная биография. Автор обнаружил, что Остин был одним из самых важных офицеров военной разведки союзников во время Второй мировой войны - он руководил командой, которая занималась подготовкой к высадке в Нормандии. Более трети книги посвящено пяти годам службы Остина в армии и заслугам, о которых он никому не говорил, даже своей жене.

Роу написал замечательную книгу, насколько исчерпывающую, настолько же и захватывающую. Он сделал три вещи. Во-первых, в книге дан подробный отчет о философском развитии Остина, его биографии, его работах, его академической карьере и влиянии, которое он оказал, что сопровождается на каждом этапе проницательными интерпретациями и критическими замечаниями. Роу и сам показывает себя превосходным философом. Во-вторых, в книге представлены результаты кропотливого архивного исследования карьеры Остина в разведке, чем именно он занимался по заданию британской и союзной разведки на территории Западной Европы и Северной Африки. Книга увлекательно описывает, как работает военная разведка, и какую роль она играет при планировании каждой военной операции – день высадки в Нормандии, «день Д», дан в качестве яркого примера. В-третьих, Роу представляет психологический портрет Остина и показывает, какую роль сыграли его личные качества для научной и военной деятельности.

Остин с самого начала был блестящим молодым человеком, получившим классическое образование, в итоге заслужив в 1933 году премиальное членство в Колледже всех душ, через год после Исайи Берлина. Но, если не считать дружбы с Берлином, он так и не воспользовался той свободой, которую предоставлял колледж. Через два года он устроился в колледж Магдалины преподавать общие курсы, а затем читал лекции по Лейбницу и Аристотелю. Лишь постепенно он нашел свой путь в философии. В 1936 году он и Берлин организовали дискуссионный клуб из числа академической молодежи, куда вошел еще и Альфред Айер. Яркий обзор логического позитивизма в книге «Язык, истина и логика» (1936) уже сделал его к тому времени знаменитостью. Но Остину логический позитивизм был не по душе. Крайне резко, что впоследствии станет для него характерным, он настаивал на том, что позитивизм чрезмерно упрощал как язык, так и познание, которые были слишком сложны и разнообразны, чтобы их можно было обобщить в столь небогатой теории, - но в ответ тогда он не не мог предложить ничего со своей стороны конкретного.

В продолжавшихся до конца 1939 года дискуссиях, расшифровки которых пока не опубликованы, Роу уже находит зачатки большинства тех проблем, которые будут интересовать Остина впоследствии, и которые легли в основу послевоенного философского проекта Остина. Наиболее важным тезисом Роу является то, что Витгенштейн, тогда работавший в Кембридже, оказал большое влияние на Остина, которое до сих пор не признавалось. Прежде всего речь идет о том, чтобы обращать пристальное внимание на то, как функционирует обыденный язык, а также диагностике традиционных философских проблем как продукта неправильного употребления обыденного языка. В то время единственными работами Витгенштейна, находившимися в обращении, были две машинописные распечатки надиктованных им материалов, а именно «Голубая» и «Коричневая книги», которые копировались и распространялись среди посвященных. Несмотря на то, что позднее Остин сам отрицал какое бы то ни было влияние Витгенштейна и Кембриджской школы, Роу приводит вполне правдоподобные доводы в пользу того, что Остин ознакомился с «Голубой книгой» перед тем, как выступить с докладом под названием «Значение слова» в Кембридже в феврале 1940 года.

Война поставила философию на паузу. Остин продолжал преподавать, пока его в июле 1940 года не призвали. Следующей весной он женился на одной из своих учениц, Джин Куттс (Роу подтверждает известную историю о том, что он отправил ей записку, завернув в новенький женский платок, в которой спрашивал, ее ли этот платок). К началу 1941 года он работал в МИ-14, разведывательном отделе военного министерства, «который занимался Германией, немецкими оккупационными армиями и составлением досье на старших немецких офицеров». Роу находит доказательства того, что Остин предоставил разведданные о том, что немцы выдвинули войска в Северную Африку, но это предупреждение было проигнорировано британским командованием на местах, что привело к катастрофическим последствиям. Вскоре он был признан главным специалистом МИ-14 по боевым частям Африканского корпуса Роммеля, но к моменту победы Монтгомери над Роммелем под Эль-Аламейном в ноябре 1942 года Остин уже ушел.

Вступление Америки в войну в конце 1941 года привело к «колоссальному поднятию боевого духа», пишет Роу, и планирование вторжения в Европу из туманной мечты «внезапно обрело контуры реальности». В марте 1942 года Остин получил звание капитана, покинул МИ-14 и для выполнения этой задачи был назначен главой одного из отделов разведки Генерального штаба. «Хотя тогда это не было очевидно, — пишет Роу, — назначение Остина будет иметь далеко идущие последствия, поскольку эта крошечная группа из шести или семи человек станет, по словам одного из его будущих заместителей, «маленькой империей» [Остина]. Значительно увеличиваясь в размерах и расширяя функционал, отдел часто менял название... помещения... цели (получение информации о французском побережье, поиск информации об обороняющих Германию армиях); и страны (Англия, Франция, Германия). Но его будет неизменно возглавлять только Остин, и это будет иметь большое значение на протяжении всей войны. Я не знаю ни одной другой личной вотчины в британской разведке времен Второй мировой войны с такой насыщенной, долгой и разнообразной историей».

Группа неофициально получила название «Марсиане» и сохранила свою обособленность, даже когда в 1944 году вошла в подчинение верховного командования экспедиционных войск союзников, разрабатывавшего операцию «Оверлорд» под руковоством генерала Эйзенхауэра. «Полная численность персонала отдела была разной, — указывает Роу, — но она составляла где-то от трехсот до чуть менее пятисот сотрудников». Группа выполняла множество задач. Одна из них заключалась в том, чтобы «собрать архив всей информации прибрежной разведки – на глубину до тридцати миль – которая могла иметь отношение к вторжению». Интересовали прежде всего искусственные оборонительные сооружения – позиции артиллерии, минометов, противотанковые заграждения, доты, наблюдательные пункты и т.д. – но еще одной задачей отдела было обобщение сведений других разведывательных служб и дальнейшая обработка и передача информации». Сведения включали аэрофотосъемку, в анализе которой Остин весьма поднаторел; информацию от сетей французского сопротивления, объемы которой, передававшиеся тайными курьерами и почтовыми голубями, приносили неоценимую пользу; и от секретных рейдов коммандос. Остину также было разрешено работать с информацией, полученной благодаря взломанной шифровальщиками «Ультре». Его подразделение также разработало подробный анализ пляжей вдоль французского побережья: градус уклона, граница прилива, характер песка, того, что находится под ним, и какой вес он выдержит, рифы и скалистые барьеры – все, что касается вопросов высадки на берег тяжелой бронетехники и тяжеловооруженных войск. Кроме того, он пополнял актуальные данные о численности, качестве, оснащении и руководстве немецких оборонительных подразделений на побережье или на территории, прилегающей к нему, на расстоянии нескольких дней в случае вторжения. Как пишет Роу, «отдел Остина анализировал, обобщал и передавал информацию, полученную от нескольких агентств», став подразделением, которое обладало «наиболее полным представлением всей разведывательной картины. А поскольку отдел готовил материалы для вылазок и разведывательных операций, ему пришлось стать разведывательной организацией, имевшей самые тесные связи с боевыми частями. Оба фактора превратили отдел «марсиан» в мозг разведки операции вторжения».

Группа также подготовила под руководством Остина комплект документов с лукавым названием «Invade Mecum» для обеспечения примерно десяти тысяч офицеров, в которых содержалась исчерпывающе подробная информация о местности и карты всей территории Нормандии, где должны были действовать силы вторжения. Согласно собственному описанию Остина: «Каждый пакет включал карты основных автомобильных и железных дорог, систем водоснабжения, объектов энергетики, связи, промышленности, сельского хозяйства и свалок, информацию о крупных (с планами) и малых городах, в которых были включены следующие разделы: общее описание, население, высота над уровнем моря, гражданские власти, почта и связь, железнодорожные объекты, расстояния по автомобильным и водным путям, электроэнергия, газ, вода, канализация, гаражи, промышленные предприятия, жилые помещения и больницы».

Судя по многочисленным свидетельствам, эти документы оказались неоценимыми для вторгшихся войск. (Подобные же папки были подготовлены также для Бретани и Па-де-Кале в рамках кампании дезинформации, призванной держать немцев в неведении относительно того, где будет происходить высадка.)

По мере приближения «дня Д» в цепочке командования происходили постоянные изменения среди офицеров старше Остина. Остин, как пишет Роу, был «единственной высокопоставленной фигурой, которая воочию наблюдала за развитием разведки французского побережья, с тех пор, как в марте 1942 года начали собирать сведения о нем. Таким образом, он был единственным человеком, который насквозь знал огромное количество имеющей к делу информации и освоил ее всеобъемлющим образом». В результате всей этой колоссальной работы потери союзников в «день Д» оказались намного ниже, чем ожидалось. По оценкам, должно было погибнуть или быть ранено до 30 процентов, но фактическая цифра составила 6,6 процента. Успех высадки зависел от «точности разведывательных данных для дня Д». Но Роу также отмечает и провалы разведки Остина. Самым значительным был пляж Омаха. Разведка союзников (а не только подразделение Остина) считала, что Омаху обороняет плоховооруженный батальон «Ост» фольксдойче, обладающий низким моральным духом, тогда как на самом деле ее оборонял первоклассный пехотный полк при поддержке артиллерии еще двух батальонов. Разведка потеряла этот полк из виду и полагала, что он находится на расстоянии тридцати километров. Высадка американцев на Омахе планировалась с учетом слабого сопротивления, и результатом стала катастрофа с самым высоким уровнем потерь среди всех секторов.

По мере того, как война подходила к концу, Остин переместился вслед за штабом Эйзенхауэра во Францию, а затем помог демонтировать временное правительство Германии, сформированное после самоубийства Гитлера. Вопреки пользе, которую Остин принес, он получил только звание подполковника. По словам Роу, для более высокого звания почти всегда было необходимо непосредственно вести войска в бой; но Роу подозревает, что свою роль могли сыграть и личные факторы. Остин был неизменно учтив и благосклонен к тем, кто был ниже него по рангу, но колюч и часто невежлив с начальством. Однажды во время одного из брифингов в присутствии Эйзенхауэра в ответ американскому генерал-лейтенанту, выразившему сомнение, Остин сказал: «Проблемы с вами, старшими офицерами, всегда одни и те же. Вы пытаетесь бежать, прежде чем научитесь ходить. И идти, прежде чем стоять».

Остин вернулся в Оксфорд и к философии осенью 1945 года. Роу утверждает, что его военный опыт оказал глубокое влияние на его личность и его подход к предмету. До войны он был скромным ученым-одиночкой. Теперь он был «гораздо более откровенно амбициозен: ему нравилось иметь власть и влияние в армии, и теперь он хотел власти и влияния в своей гражданской карьере». Но самым важным было то, чему научила его военная разведка в отношении методов. Теперь он знал, что командная работа необходима для приобретения знаний, и понял, что его природный авторитет и владение деталями сделали его очень эффективным лидером. Он знал, как разбить проблемы на более мелкие компоненты, разделить задачу их решение между многими людьми и извлекать лучшее из других людей в коллективной работе. Роу видит в этом импульс философской программы, которую Остин начал после войны. Он также подозревает, что это была реакция на крайности 1930-х годов: «Люди стали с подозрением относиться к большим идеям и масштабным мерам в целом – особенно к тем, которые могли вызвать романтический пыл и фанатизм – и поверили в скептический, плюралистический, лишенный иллюзий реализм».

Логические позитивисты и Витгенштейн в своих поздних работах по-разному внедряли идею о том, что изучение языка является ключом к революции в решении философских проблем. В Оксфорде подобное приняло форму пристального внимания к тому, как язык используется в повседневной жизни. Это было мотивировано утверждением Витгенштейна о том, что язык по существу является общественным средством коммуникации и что зависящая от языка мысль не может быть понята без учета условий своего публичного употребления.

Фактически, это новое представление о значении переворачивает шкалу ценностей, где философ является экспертом, а обычный человек — дилетантом. Лозунг «значение есть употребление» подразумевает, что значение слов философа зависит от того, как они используются остальным населением. Таким образом, чтобы выяснить, что такое знание, философ должен напомнить себе, как предложения «я знаю», «он не знает» и т.д. используются обычными людьми в обычных контекстах.

Но поскольку философ и сам также является носителем обыденного языка, он может использовать себя в качестве источника данных об обычном использовании, просто задавая себе вопрос: «Что бы я сказал...» в различных обстоятельствах. Такие данные, полученные индивидуально и в ходе бесед с другими людьми, можно использовать для проверки более общих гипотез о том, как используются различные выражения и что они означают. Такова основа проекта, обычно известного как философия обыденного языка, но который Остин предпочитал называть «лингвистической феноменологией». (Тот же метод используется лингвистами для проверки теорий грамматики.)

Остин, с его классическим образованием, всегда был чувствителен к тонким различиям между словами, и теперь использовал эту способность для исследования ресурсов естественного языка, чтобы определить те области дискурса, которые его особенно интересовали. Некоторые были связаны с традиционными философскими темами: знание и восприятие; поступок и свобода воли; ответственность (через изучение мотивов). Но Остин был также очарован многими языковыми деталями как таковыми, и в 1947 году собрал группу профессоров философии, в основном моложе его самого, для коллективного проведения исследований. Они встречались по субботам утром во время семестра, и хотя эта группа воплощала в жизнь философский идеал Остина как совместного предприятия, он контролировал повестку дня и ход работы, как он это делал с «марсианами». Остин сказал, что это дало ему «то, чего философия так часто считается лишена, — удовольствие от открытий, удовольствие от сотрудничества и удовлетворение в результате достижения согласия». И его метод вдохновил целое поколение оксфордских философов. Но проявлял он и волю к власти: в публичных дискуссиях он часто был саркастичен и пренебрежительно относился к тем, кто с ним не соглашался. Он мог быть очень забавным, но его резкий стиль провоцировал и без того наэлектризованную атмосферу академической философии. «Мы все его боялись, — однажды сказал Гилберт Райл, — хотя немногим из нас хватает смелости признать это».

Остин настаивал на том, что лингвистическая феноменология дала нам знания не только о словах, но и о вещах, для которых слова используются, поскольку различия, обнаруженные в естественном языке, воплощают коллективную мудрость поколений практического взаимодействия с миром. На основе некоторых кратких, но резких метафилософских замечаний Роу считает, что Остин предложил трехэтапную модель философского исследования, которая могла бы показать, как его метод работает и чем он важен: «Первый этап — это тщательное феноменологическое исследование всех понятий, относящихся к той или иной области… Второй этап — построение теорий, объясняющих данные, выявленные на первом этапе. Третий начинается, когда найден подходящий метод исследования предмета и начинается реальный прогресс в решении ее основных проблем. На этом этапе проблема и ее исследование перестают интересовать философа и становятся новым предметом с новым названием».

Целью первого этапа является непосредственный сбор лингвистических данных, как можно более тщательный и подробный, вместо того, чтобы руководствоваться уже существующими решениями основных проблем или теориями в данной области. (На полях дискуссии о мотивах поступков Остин говорит: «Как бы было здорово, если бы подобные полевые исследования провели, скажем, в эстетике; как было бы здорово на время забыть о прекрасном и вместо этого заняться изысканным или унылым».) Подобное заметно контрастирует с методом Витгенштейна, который предлагал начинать с главных философских вопросов и пытаться обнаружить их источник в языковой «магии».

Единственный случай, когда Остин сам непосредственно перешел ко второму этапу построения теории, произошел с тем, что он называл перформативами – использованием языка не для того, чтобы делать утверждения, истинные или ложные, а для того, чтобы что-то делать. Например: «Я обещаю заплатить вам на следующей неделе»; «Я беру эту женщину в свои законные жены»; «Я называю этот корабль «Королева Елизавета»»; «Я дарю и завещаю свои часы брату»; «Держу пари на шесть пенсов, что завтра будет дождь». Систематическое исследование и анализ сложного мира языковых выражений как формы действия, проведенное Остином, было представлено на лекциях в Гарварде в 1955 году и опубликовано посмертно под названием «Как делать вещи с помощью слов». Это его самый главный теоретический вклад в философию языка. И, возможно, он думал об этом как о шаге к реализации более крупного проекта – третий этап по Роу. В конце своей статьи 1956 года ««Если» и «могу»» Остин пишет: «можем ли мы лишить себя надежды на то, что, благодаря совместным стараниям философов, грамматиков и других исследователей языка, столетие грядущее готовит наконец рождение истинной и всеобъемлющей науки о языке? Тогда мы сможем избавить себя еще от одной части философии (что вряд ли причинит ей большой урон) единственным способом, которым мы только и можем от нее избавиться — продвигая ее ступенью вверх».

Осенью 1958 года Остин посетил Калифорнийский университет в Беркли. Ему нравились Америка и американцы – там не было классовой жесткости и конкуренции, которая свойственна Англии. Его всерьез соблазнило предложение переехать в Беркли навсегда, но жена была против. Вопрос так и не был решен, поскольку, вернувшись в Оксфорд осенью 1959 года, он заболел, и в декабре у него диагностировали запущенный рак легких. По настоянию жены ему не стали сообщать, что жить ему осталось недолго. Он и сам не хотел задавать слишком много вопросов, и узнал, что его болезнь неизлечима, всего за несколько дней до его смерти 8 февраля 1960 года — горького конца для блестящего офицера разведки.

Я был одним из последних учеников Остина; в качестве профессора моральной философии он был моим научным руководителем в бакалавриате. Я сдавал экзамены весной 1960 года, уже после его смерти, но он помогал и воодушевлял меня при подготовке моей дипломной работы, я посещал все его лекции и семинары. В конце концов, когда он уже перестал ходить в университет, я ходил общаться с ним к нему домой. Он проходил лучевую терапию, и было необычно видеть его в свободной рубашке, без обязательного темного костюма и галстука. Я знал, что он болен, но его смерть стала для меня шоком.

Книга Роу предоставляет блестящий комментарий ко всем произведениям Остина и завершается справедливой оценкой его философского наследия, которое остается важным, даже несмотря на то, что «философия обыденного языка и лингвистическая феноменология навсегда ушли в прошлое». Никто сейчас не занимается анализом тонких вербальных различий, а философские исследования по-прежнему руководствуются тягой к основным вопросам. Но хотя пристальное внимание к языку, возможно, и не приведет к решению философских проблем, оно остается ценным инструментом аналитической философии, и авторские лингвистические идеи Остина сохраняют свою ценность. Как пишет Роу в конце своей книги: «Остин прожил всего тридцать лет взрослой жизни – возможно, половину от того, на что он рассчитывал – и у него было немного возможностей для пересмотра или развития своих идей. Но за эти тридцать лет он сделал две карьеры выдающегося международного значения в совершенно не связанных друг с другом областях. Очень немногие могут похвастаться подобным достижением».

М. У. Роу. Джон Остин: философ и офицер британской разведки (M. W. Rowe J.L. Austin: Philosopher and D-Day Intelligence Officer. Oxford, 2023. 660 pp.).

LRB