Политкорректность на службе элит

Этическая и политическая "корректность" в последнее время достигла экстремальных уровней. Сейчас она идеально подходит сильным мира сего, но вскоре может обернуться, чтобы ударить и по ним.

В свежем комментарии писательница Лора Кипнис затронула этические и политические последствия недавних проблем, возникших у кинокритика Давида Эдельштейна. Тема касалась смерти легендарного итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи, Эдельштейн безвкусно пошутил на своей личной странице в Facebook: "Даже траур лучше с маслом".

Пост сопровождался фотографией сцены пресловутого анального изнасилования Марии Шнайдер Марлоном Брандо из "Последнего танго в Париже". Эдельштейн быстро удалил его (до того, как разразился общественный резонанс, а не в качестве реакции на него!), но актриса Марта Плимптон твитнула его своим фоловверам, требуя "уволить его. Немедленно".

И конечно, это произошло уже на следующий день: Агентство NPR Fresh Air объявило, что оно разорвало отношения с Эдельштейном, потому что пост был "оскорбительным и неприемлемым". Особенно учитывая травматические переживания Шнайдер во время съемок, которые вызвали у нее депрессию и наркоманию.

Так каковы последствия (или, точнее, неустановленные правила) этого инцидента? Во-первых, "нет ничего непреднамеренного в непреднамеренном преступлении", его нельзя простить как случайную ошибку, поскольку теперь он рассматривается как разоблачение истинного характера преступника.

Вот почему любой из таких эпизодов является постоянной уликой против вас, как бы вы не извинялись. "Один ляп - и ты уходишь. Неосторожный пост в социальных сетях перевешивает 16-летний послужной список". Единственное, что может помочь, это длительный постоянный процесс самокритической самопроверки: "Провал в этом деле приводит на путь преступления против женщин".

Таким образом, вы должны доказывать это снова и снова, поскольку, как мужчине, вам не доверяют: "Нельзя верить мужчинам, они скажут что угодно". И это приводит Кипниса к горькому заключению: "Может, пора перестать прятаться за мантрой "говори правду к власти", когда у женщин полно власти - мы можем разрушить карьеру парня через твиттер!"

Естественно, здесь необходимо ввести некоторые дополнительные утиочнения: у КАКИХ ИМЕННО женщин есть власть разрушать карьеру КАКИХ ИМЕННО парней? Но факт остается фактом, что мы являемся свидетелями огромной власти, не контролируемой тем, что в другом случае считалось бы разумным (справедливый суд, право на обоснованное сомнение...), и если кто-то просто указывает на это, его немедленно обвиняют в защите взрослых белых мужчин.

Кроме того, здесь исчезает барьер, отделяющий общественное от частного пространства: недавно несколько исландских парламентариев столкнулись с призывами уйти в отставку после того, как был записан их диалог, состоявшийся на грубом языке, о коллегах-женщинах и активистках-инвалидах. Разговор состоялся в баре, и анонимный стукач отправил запись исландским СМИ.

Единственная параллель, которая здесь приходит на ум, это жестокая быстрота революционных чисток - и, по сути, многие сторонники #MeToo провоцируют эту параллель и утверждают, что такие эксцессы оправданы в первые моменты радикальных перемен.

Однако именно эту параллель мы должны отвергнуть. Такие "чрезмерные" чистки не являются признаками того, что революционное рвение зашло слишком далеко - наоборот, они четко указывают на то, что революция была переориентирована и потеряла свою радикальную грань.

Короче говоря, необходимо бороться за то, чтобы переориентировать #MeToo на повседневные страдания миллионов обычных работающих женщин и домохозяек. Это вполне возможно - например, в Южной Корее, кампания #MeToo взорвалась десятками тысяч обычных женщин, протестующих против их сексуальной эксплуатации.

Только через связь между сексуальной эксплуатацией и экономической эксплуатацией мы можем мобилизовать большинство: мужчин не следует изображать только как потенциальных насильников, их следует информировать о том, что их насильственное доминирование над женщинами опосредовано их опытом экономической импотенции.

Таким образом, по-настоящему радикальное движение #MeToo не про женщин против мужчин, но о перспективах их солидарности.

И точно так же обстоит дело и с другой нашей большой этико-политической проблемой: как справиться с потоком беженцев?

Решение заключается не только в том, чтобы открыть границы для всех, кто хочет войти, и обосновать эту открытость нашей общей виной ("наша колониализм - это наше величайшее преступление, за которое мы в неоплатном долгу"). Такая позиция является клинически совершенным примером парадокса сверхэго, подтвержденного тем, как иммигранты-фундаменталисты реагируют на чувство вины леволиберальных экстремистов.

Чем больше левые либералы Европы признают ответственность за ситуацию, которая порождает беженцев, и чем больше они требуют разрушить все стены и открыть свои ворота для иммигрантов, тем больше их презирают мигранты-фундаменталисты.

В этом нет никакой благодарности - чем больше мы отдаем, тем больше нас упрекают в том, что мы не дали достаточно. Примечательно, что больше всего атакуют не страны с открытой антииммигрантской позицией (Венгрия, Польша и т.д.), а именно те, которые наиболее щедры.

Швецию упрекают в том, что она на самом деле не хочет интегрировать иммигрантов, и каждая мелочь предъявляется как доказательство ее лицемерия ("Вы видите, в школах все еще подают свинину за едой! Они все еще позволяют своим девушкам одеваться провокационно! Они все еще не хотят интегрировать элементы шариата в свою правовую систему!"), в то время как все требования к симметрии (но где новые христианские церкви в мусульманских странах с христианским меньшинством?) категорически отвергаются как европейский культурный империализм.

Постоянно упоминаются крестовые походы, в то время как мусульманская оккупация значительной части Европы рассматривается как нормальное явление. Основная посылка заключается в том, что своего рода радикальный грех (колонизации) вписывается в само существование Европы, грех несравнимый с другими, так что наш долг перед другими никогда не может быть оплачен.

Однако под этой предпосылкой легко различить противоположное, презрительное - они ненавидят нас за нашу вину и ответственность и воспринимают это как признак нашей слабости, нашего недостатка самоуважения и доверия к себе.

Ирония, в конце концов, заключается в том, что некоторые европейцы воспринимают подобную агрессивную позицию как мусульманскую "витальность" и противопоставляют ее "истощению" Европы - снова превращая это в аргумент, что нам нужен приток иностранной крови для восстановления нашей жизнеспособности.

Другими словами, мы в Европе вернем уважение других, только научившись сохранять ограничения, полностью помогать другим не с позиции вины и слабости, а с позиции силы.

Что мы подразумеваем под этой силой? Именно такую силу продемонстрировала Ангела Меркель, направив приглашение беженцам приехать в Германию. Ее приглашение внушило уверенность в том, что Германия может это сделать, и что она достаточно сильна, чтобы сохранить свою идентичность при приеме мигрантов.

Таким образом, хотя антииммигрантские патриоты и любят изображать защитников своей нации, именно их позиция передает панику и слабость - насколько мало доверия они должны испытывать к немецкому обществу, воспринимая пару сотен новых иммигрантов как угрозу для немецкой идентичности? Как бы безумно это ни звучало, Меркель действовала как настоящий немецкий патриот, в то время как антииммигранты - жалкие слабаки.

Если мы останемся на уровне самооценки и чувства вины, то сможем отлично служить интересам тех, кто находится у власти и разжигает конфликт между иммигрантами и местным рабочим классом (который чувствует угрозу со стороны них) и сохраняет свою высокую моральную позицию.

Действительно, в момент, когда начинаешь задумываться об этом, когда политкорректные левые немедленно кричат "фашизм" (см. яростные атаки на ирландскую писательницу Анжелу Нагл за ее выдающуюся статью "Левый кейс против открытых границ").

Говоря старым маоистским языком, "противоречие" между сторонниками открытых границ и популистскими антииммигрантами является ложным "вторичным противоречием", конечной целью которого является затруднить необходимость изменения всей экономической системы как таковой. Что, в своей нынешней форме, поощряет миграцию, создавая огромное региональное неравенство и бесконечные поиски "роста".

Источник