Ленин и бесы

Короткая рецензия исполнительного директора Центра политического анализа Вячеслава Данилова на брошюру Льва Данилкина о молодом Ленине.

Такой молодой Ленин и еще совсем не марксист делает нелогичный поступок — вопреки бытовым резонам ввязывается в студенческий протест, вслед за братом превращается во врага монархии и еще тинэйджером оказывается на обочине жизни — в глухой провинции у Волги. Спустя без малого 130 лет в Казань из Москвы прибывает следователь-историк, чтобы выяснить обстоятельства произошедшего.

Небольшая книжечка известного литературного критика Льва Данилкина только кажется целостным фрагментом заявленного тома ЖЗЛ о вожде мирового пролетариата. Это полижанровое исследование, совмещающее агиографию и психогеографию, все еще находится в поисках сюжета: как будто бы биография Ленина нуждается в чем-то подобном. На самом деле в сюжете нуждается любая биография, ведь она — не совокупность сухих дат и событий, а то, что состоялось благодаря борьбе сил внешних и внутренних, которые важно вскрыть и описать, которые оставляют за колеей судьбы нереализованные возможности, когда судьба оказывается совокупностью реализованных невозможностей.

Данилкин переоткрывает советский жанр, известный как «по ленинским местам» — жанр весьма двусмысленный, поскольку биография основателя советского государства, нанесенная на карту страны, была в известной степени алиби внутреннего туризма, когда путешествующему было важно все что угодно, кроме пропагандистских артефактов. Оптика советского человека сначала научилась их не замечать, а потом — разучилась видеть и понимать их смысл. Не исключено, что первыми настоящими путешественниками к Ленину оказываются нынешние китайские туристы, которые не замечают этого еще советского незамечания. Впрочем, не нужно протирать глаза — табличка, прибитая к самому банальному особняку, «Здесь был Ленин» выдавала ему охранную грамоту и, превратив в памятник, защищала от сноса. Если и можно найти в сетях победившего российские города стройкомплекса редкие участки старой жилой застройки — то почти всегда это сам бросающийся в глаза памятник революции. Так Ленин превратился в урбаниста-охранителя, неузнанного члена общества охраны памятников. Впрочем, не всем зданиям повезло, некоторые снесены, другие перестроены до неузнаваемости, и карта ленинских мест Казани и окрестностей может быть прочерчена лишь пунктиром.

Биография молодого Ульянова по версии Данилкина состоит из долгих пауз и взрывных действий. Ленин Данилкина много читает, смотрит на звезды и играет в шахматы (что выглядит как известный по анекдотам эвфемизм), причем читает бессистемно и преимущественно революционных демократов, прежде всего Чернышевского, но так, как будто бы чтение — не то, что мотивирует его на самом деле. Данилкин отвергает принятое в советской агиографии представление о том, что Ленин рискнул образованием и карьерой ради мести за брата, и казанский бунт декабря 1887 года был первым шагом по тому самому «другому пути». Вместо этого нам рассказывают иную историю: юного Ульянова берет в оборот стихия студенческого протеста, которая уже тогда видит в нем Ленина, и он не в силах ей сопротивляться. В чем сила этой стихии, которая не отдает себе отчет в своих корнях?

По странному совпадению, Ленин в Казани, переполненной революционерами и просто известными людьми (Бауман, Горький, братья Красины, наконец, Шаляпин), не встречается практически ни с кем. Революционный мессия ходит среди людей, но остается неузнанным человеческой плотью — но замеченным народным духом, его протестующей стихией. Он — не Савл, в ожидании обращения Павлом, он — Иисус в поисках предтечи. Ленин Данилкина молчит — лишь изредка высказывается готовыми штампами, как булгаковский Полиграф, или выкрикивает голосом Ленина, пережившего инсульт и знакомого нам по мемуарам Крупской (и интерпретациям Зимовца), отдельные слова и фрагменты предложений. Ленин молод, Ленин пуст, Ленин никто — просто брат известного революционера, который ждет, когда в него аки ангел вселится дух мировой революции.

В итоге хантология ленинского духа оборачивается историей татарского национализма и его борьбы за независимость от так по-настоящему не сформированного и противоречивого национализма имперского (очевидное влияние на автора книги профессора Соловья). Черти, диббуки и шайтаны — умучанные дети невысказанного и несостоявшегося, зародыши идей и абортированных мнений, идеологические жертвы несвободы — прыгают по церквям, похожим на мечети, и мечетям, похожим на церкви, выскакивают из синагог и вселяются в молодые тела, кружат им головы, бросают на жандармов, на штурм города от красных, на штурмующих город моряков-балтийцев, оставляют валяться на улицах искореженные тела и снова прячутся во все тех же переулках и тупиках большого поволжского города, начисто перестроенных и переименованных, но так навсегда и не исчезнувших. Будущая ЖЗЛ Ленина колеблется между политическим памфлетом и магическим реализмом (и в перспективе — пессимистической комедией), и тем и другим боком вписываясь в недавно возникший новый тон просвещенного консерватизма.

Но есть что-то, что не вписывается в таким образом преподносимую биографию Ильича. Данилкин тщательно регистрирует странные совпадения — вот любимое Ульяновым в молодости словечко «Гиль» (ерунда) оказывается фамилией личного шофера Ленина в Петрограде. Как и чудесные «невстречи». Например, с популярным в Казани революционером и талантливым организатором Федосеевым, которого ждала печальная участь — знакомство Ленина с ним, скорее всего, не сулило бы ему в будущем ничего хорошего. Реальным шансом спасти книгу о вожде, было бы сыграть на этой маргинальной линии, которую отнюдь не до конца присваивает психогеография и освобождает только материалистическая диалектика совпадений.

Лев Данилкин. Ульянов. Казань. Ленин. — М.: Смена, 2015. — 94 с.