Государство и беззаконие. Размышления об антихристе

Термин «антихрист» (antichristos) появляется в Новом Завете только в первом и втором посланиях Иоанна.

Контекст, безусловно, эсхатологический (paidia, eschate hora estin, лат.: filioli, novissima hora est, «дети, последний час» (2:18)), и этот термин многозначительно появляется также во множественном числе: «как вы слышали, что антихрист грядет, и теперь появилось много антихристов» (2:18). Не менее важным является то, что апостол определяет последний час как «теперь» (nyn), в котором он сам находится: «антихрист грядет» (erchetai, настоящее изъявительное). Вскоре после этого по необходимости уточняется, что «теперь он уже в мире» (4:3) (nyn en to kosmoi estin). Хорошо бы не забывать об этом эсхатологическом контексте антихриста, если верно — как Петерсон, а до него Барт, неустанно напоминали, — что последний момент человеческой истории неотделим от христианства («христианство — пишет Барт – если оно не является всецело и без остатка эсхатологией, не имеет всецело и без остатка ничего общего со Христом»). Антихристом для Иоанна является тот, кто в последний час «отрицает, что Иисус есть Христос» (2:22) (то есть Мессия), и поэтому антихристов «много», и они, подобно ему, «вышли от нас, но не были наши» (2:19), что не без двусмысленности предполагает, что антихрист выходит из лона екклесии, но на самом деле не принадлежит ей. Таким образом, его неоднократно называют «обманщиком» (planos, буквально «тот, кто вводит в заблуждение», лат.: «соблазнитель»).

Однако место, на котором веками была сосредоточена экзегетика отцов и богословов об антихристе, находится не в посланиях Иоанна, а во втором послании Павла к Фессалоникийцам. Даже если этот термин не встречается, загадочный персонаж, который в письме представлен как «человек беззакония» (ho anthropos tes anomias) и «сын погибели» (2:3) (ho uios tes apoleias), уже был идентифицирован свв Ипполитом, Иринеем и Тертуллианом, а затем Августином с антихристом. На самом деле Павел говорит о нем, которого он также определяет как «беззаконника» (anomos), что «противник и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, выдавая себя за Бога» (2:4). Антихрист — это мирская сила (традиция отождествляла его с воскресшим Нероном), которая пытается подражать и подделывать царство Христа в конце времен.

Тем не менее в послании к Фессалоникийцам беззаконник поставлен в тесную связь с другой загадочной фигурой, catechon, той, что удерживает (тоже в мужской форме: «удерживающий» (2:7)). Что удерживается, так это «пришествие Господа нашего Иисуса Христа и нашего соединения с Ним» (2:1): поэтому контекст письма точно такой же, как и в эсхатологическом послании Иоанна (незадолго до этого апостол вызывает «знак праведного суда Божия ... в откровении Господа Иисуса с неба с ангелами силы Его» (1:5-7)). Уже во времена Августина эта сила, удерживающая окончательное пришествие Христа, отождествлялась с Римской империей (которую Павел, по словам Августина, не стал бы упоминать непосредственно, «чтобы не навлечь на себя обвинение в презрении, желая зла империи, которую все считали вечной») или с самой римской церковью, как это как бы предполагает письмо Иоанна, упоминая об антихристах, которые «выйдут от нас». В любом случае, будь то Римская империя или церковь, власть, которой она обладает, является властью учреждения, основанного на епоколебимом законе или конституции (предвосхищая наши национальные «государства», Тертуллиан говорит: status romanus, что в его время означало «непоколебимое государство Римской империи»).

Решающим является понимание взаимоотношений между удерживающей силой и «беззакоником». Иногда его интерпретировали как конфликт между двумя силами, в котором беззаконник или антихрист «избавляется» от власти, которая его сдерживает. Выражение ek mesou genetai («доколе он не будет отнят от среды» (2:7)) никоим образом не подразумевает, что это сделает беззаконник: как предполагает латинский перевод Вульгаты (donec de medio fiat), отнимает от среды та же сила, которая удерживает (будь то империя или церковь). Совершенно ясен в этом смысле следующий за этим текст: «и тогда откроется беззаконник» (2:8). Отношения между институциональной властью catechon и беззаконником есть преемственность между двумя мирскими силами, одна из которых отнимается и отменяется — или переходит — в другую. Такова, по словам Павла, «тайна беззакония», которая «уже в действии» (2:7) и которая раскрывается в конце, как если бы будто, что предполагает термин «тайна», «беззаконие», наконец-то покажет во всей полноте истину силы, которая предшествует ему.

Если это так, то в послании содержится учение о судьбе любой институциональной власти, которое нельзя сбрасывать со счетов. Согласно этому учению, незыблемая институциональная власть в конце концов неизбежно уступает место состоянию беззакония, при котором конституционно обоснованный суверен заменяется «беззаконным» сувереном, осуществляющим свое правление произвольно. Затем в послании содержится сообщение, которое касается именно нас, потому что именно такую «тайну беззакония» мы переживаем. Государственная власть, основанная на так называемых демократических законах и конституциях, трансформируется - в результате неудержимого процесса, начавшегося некоторое время тому назад, но только теперь достигшего своего окончательного кризиса - в аномичное состояние, в котором закон заменяется указами и распоряжениями исполнительной власти, а чрезвычайное положение становится нормальной формой правления. Остается - хорошо бы этого не забывать - что в послании говорится, что, как только сила «беззаконников» раскроется, то «Господь Иисус убьёт» ее «духом уст Своих и упразднит явлением пришествия Своего» (2:8). А это значит, что то, о чем нам остается мыслить в тупиковом положении, в которое как кажется мы попали, — это форма человеческого общества, которая ускользает как от «удерживающей силы» с ее очевидной институциональной незыблемостью, так и от беззакония чрезвычайщины, которой она неизбежно обращается.

Quodlibet, 19 октября 2022 г.