Два лика власти 4: анархия и политика

Именно немецкий конституционалист конца ХIX в. Макс фон Зайдель поставил вопрос, который и сегодня кажется насущным: «Что останется от правления, если правительство свергнуть»?.

На самом деле пришло время спросить, не достиг ли раскол в политической машине Запада в последние годы того порога, за которым она больше не может функционировать. Уже в ХХ в. фашизм и нацизм по-своему ответили на этот вопрос, установив то, что было справедливо определено как «двойное государство», в котором к легитимному государству, основанному на законе и конституции, присоединяется дискреционное государство, которое лишь частично оформлено, и поэтому единство политической машины остается лишь видимостью. Административное государство, до которого более или менее сознательно скатились европейские парламентские демократии, в этом смысле технически является ни чем иным, как потомком нацистско-фашистской модели, в которой дискреционные органы вне конституционных полномочий присоединяются к парламентскому государству, постепенно утратившему свои функции. И, безусловно, необычно, как разделение правления и правительства также проявилось сегодня на самой вершине Римокатолической церкви, когда понтифик, обнаружив, что более не в состоянии управлять, спонтанно низложил cura et administratio generalis, сохранив при этом свои dignitas.

Однако наиболее яркой демонстрацией разлома политической машины является установление чрезвычайного положения как нормальной парадигмы государственного управления, которая до настоящего времени существовала уже десятилетиями, но окончательную форму приобрела в годы так называемой пандемии. Что, в интересующей нас здесь перспективе, определяет чрезвычайное положение, так это разрыв между конституцией и правительством, легитимностью и законностью — и вместе с тем создание зоны, в которой они становятся неразличимыми. Суверенитет проявляется здесь фактически в виде приостановки действия закона и последующего установления зоны аномии, в которой, однако, правительство претендует на законные действия. Приостанавливая правовой порядок, чрезвычайное положение, по сути, претендует на то, чтобы все еще быть связанным с ним, быть, так сказать, юридически вне закона. Технически чрезвычайное положение устанавливает своего рода «состояние права», при котором, с одной стороны, закон теоретически господствует, но не имеет силы, а с другой стороны, положения и меры, которые не имеют юридической силы, приобретают силу закона. Можно сказать, что, в конечном счете, при чрезвычайном положении речь идет о колеблющейся силе закона вне закона, о нелегальной легитимности, сочетающейся с нелегитимной легальностью, в которой различие между нормой и решением теряет смысл.

Важно понять необходимую связь между чрезвычайным положением и политической машиной. Если суверен – это тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении, то чрезвычайное положение всегда было скрытым ядром биполярной машины. Между правлением и правительством, между легитимностью и законностью, между конституцией и администрацией не может быть никакого содержательного различия. Поскольку оно обозначает точку их совпадения, то соединяющий их шарнир не может принадлежать ни одному полюсу, ни другому и не может сам по себе быть ни легитимным, ни законным. Как таковое оно может быть только объектом суверенного решения, которое пунктуально артикулирует их посредством их приостановки.

Однако именно по этой причине чрезвычайное положение неизбежно носит временный характер. Суверенное решение, принятое раз и навсегда, перестает быть таковым, подобно тому, как постоянное сочленение двух полюсов машины в конечном итоге ставит под угрозу ее функциональность. Ставшее обыденным чрезвычайное положение становится неразрешимым и, следовательно, упраздняет суверена, который может определить себя только посредством решения. Конечно, не случайно, что и нацизм, и современное административное государство решительным образом приняли чрезвычайное положение в качестве нормальной, а не временной парадигмы своего правления. Как бы ни определялась эта ситуация, в ней в любом случае политическая машина отказалась от своего функционирования и два полюса — правление и правительство — отзеркалены один в другом без какого-либо различия.

Именно на пороге между правлением и правительством может быть верным образом поставлена проблема анархии. Если политическая машина работает через различие двух полюсов правление/правительство, то суверенное исключение ясно показывает, что пространство между ними на самом деле пусто, это зона аномии, без которой машина не могла бы работать. Как норма не содержит в себе своего применения, но ради подобного нуждается в решении судьи, так и правление не содержит в себе реальности управления и суверенное решение есть то, что, делая их неразличимыми, открывает пространство практики управления. Таким образом, чрезвычайное положение не только аномично, но и анархично в том двойном смысле, что суверенное решение не имеет основания, а практика, которую оно открывает, располагается в зоне неразличимости между законностью и незаконностью, нормой и решением. А поскольку чрезвычайное положение представляет собой шарнир между двумя полюсами политической машины, это означает, что оно работает, захватывая анархию в свое ядро.

Тогда можно определить как подлинно анархическую власть, которая способна высвободить анархию, захваченную политической машиной. Такая власть может существовать только как приостановление и уничтожение машины, т.е. это власть, которая внутренне деструктивна и никогда не конституируется. По словам Беньямина, ее пространство — это «фактическое» чрезвычайное положение, в отличие от виртуального, на котором основана машина, претендующая на поддержание правопорядка за счет собственной приостановки. Правление и правительство обнаруживают свое окончательное разъединение, и речь уже не может идти о восстановлении их легитимного различия, как того хотели бы благонравные критики, или о противопоставлении администрации государству в соответствии с неверно понятой концепцией анархии. Мы уже давно знаем, с ясным сознанием и безо всякой ностальгии, что мы каждый день с риском переступаем этот непроходимый порог, где сочленение между правлением и правительством, государством и администрацией, нормой и решением безвозвратно разрушено, даже если смертоносный призрак политической машины продолжает кружить вокруг нас.

Quodlibet, 17 марта 2023 г.