Эксперт ЦПА: "Отношения поколений по фарватеру онлайн/оффлайн не носят характер схизмы"

«Сбербанк» совместно с агентством Validata провел исследование, которое изучило особенности жизни и коммуникаций в среде молодежи. Опросили 18 фокус-групп, провели интервью с учителями и родителями, проанализировали молодежные блоги. По итогам сложился пазл из 30 фактов о так называемом поколении Z

По просьбе газеты "Мой район – Москва" политолог, исполнительный директор Центра политического анализа прокомментировал исследование.

- Как ко всему этому относиться?

- Исследование Сбербанка вполне укладывается в известный мотив зарубежной медиатеории о появлении так называемых internet-natives.

- Можно ли старшему поколению опираться на эту тридцатку, пытаясь понять своих детей-внуков?

- Если доверять представленным выводам, не обращаясь к ревизии методики и доверяя исследователям, то почему бы и нет? В конечном итоге выводы маркетологов Сбербанка вполне бьются с распространенными гипотезами относительно характера коммуникации современных детей и подростков. Марк Пренски когда-то придумал различие между "цифровыми аборигенами" и "цифровыми иммигрантами", чтобы описать этот поколенческий разрыв между теми, кому сейчас до 20 и остальными. Мы учились, чтобы осваивать компьютер, а они - осваивали компьютер, чтобы учиться.

Однако Пренски констатировал драматический разрыв между взрослыми и молодым поколением. Исследование Сбербанка такого не наблюдает. Вероятно, связано это с тем, что цифровые иммигранты ведут себя вполне лояльно к аборигенам и не пытаются, вопреки истерикам некоторых СМИ и депутатов Госдумы, спрятать детей подальше от опасностей из соцсетей, от этих всех пресловутых "синих китов" и всего такого.

Исследование Сбербанка, впрочем, подтвердило ряд стереотипов и предрассудков относительно поколения "с пальцем на кнопке". Это странное убеждение в "несамостоятельности", в потенциальном "кидалтизме" новых детей. Опыт коммуникации мой и моих товарищей, в том числе из лаборатории ВШЭ по интернет- и медиатехнологиям, свидетельствует, что изменение динамики и структуры социализации молодежи и подрастающего поколения является скорее общим моментом, не вырывающим их из толщи социального опыта. Просто социальный опыт становится иным. В нем артикулируется различие онлайн и оффлайн общения, а практики одиночества приобретают совершенно иной вид, нежели ранее.

К примеру практика чтения книг, ранее требовавшая системы социального отключения, искусственного одиночества (библиотека и т.п.) теперь переросла в систему коллективного чтения текстов. Эта практика сегодня скорее похожа на просмотр сериалов или поход в кино - каждый читает и смотрит вроде как сам, но только при условии обмена мнением, коллективного чтения. Так же и выбор книги становится объектом коллективного договора. Здесь нет никакой трагедии.

Несколько удивляет в методике Сбербанка попытка заставить объект исследования - детей и подростков - присвоить себе категории описания, которые эксплуатирует сам исследователь. В частности странно требовать, чтобы категория поколение оказалась в лингвистическом корпусе детей. Ведь это не более чем исследовательская рамка. К сожалению, подобные методические огрехи видны не только в пункте номер 10: "Молодежь не ощущает себя единым поколением. Хобби, музыка, кино не воспринимаются как маркеры «свой-чужой»".

Вообще же, судя по терминологии ("поколение Z") исследователи неплохо знакомы с современными методическими абстракциями, накладываемыми на массивы данных, получаемых от низковозрастных категорий населения.

Обращает внимание на себя определенная инфантильность ценностных и карьерных установок молодежи, которую обнаружили маркетологи Сбербанка. Однако такой вывод также необходим в подтверждении не только словами, но и техниками наблюдения за реальным поведением детей и юношества. Как на самом деле они принимают решения? А не только о них говорят. В раннем возрасте слаба корреляция между словами и делами. Ребенок может быть уверенным в том, что он делает одно, тогда как в действительности он делает совершенно иное. Низкий потенциал самокритики у детей и юношества отражается в анкетах как тот самый инфантилизм, который, вероятно, есть не более чем проекция оценок взрослых и ответственных людей на еще не сформированных как личность.

Вообще, если оценивать исследование Сбербанка в его методологической части, с точки зрения гипотезы, которую они проверяют на детях, возникает четкое ощущение, что исследователи верят в жесткое противостояние онлайна и оффлайна, пусть они уже и не фиксируют generation gap. Онлайн уводит детей из реальной жизни, подсовывает симулякры ценностей, учит easy living и т.п. Оффлайн становится недоступен, в нем ребенок не находит самого себя, тогда как найти себя в новой системе координат означает большой и активный френдлист вконтакте.

Это ложная предпосылка. Как раз исследования лаборатории ВШЭ Ивана Климова, которые он проводит в течение уже 7 лет (с пресловутых болотных протестов, в организации которых обвиняли "поколение онлайн" и "креативный класс") показывает, что отношения по фарватеру онлайн/оффлайн не носят характер схизмы.

Мир сетей и мир внесетевой социальной коммуникации вступают в сложные взаимоотношения, они не столь линейно оппозиционны, как показано в исследовании Сбербанка. И кроме того в них есть определенная сложная динамика, они не застаиваются. Причем инициатива в отношениях исходит не только со стороны онлайн-комьюнити, акселерированного новыми технологиями, которые все больше совершенствуются, но и со стороны оффлайн-комьюнити, которое изобретает в ответ и в диалоге с онлайном новые формы социализации, социальной мобилизации и коммуникации.

В конце концов, мы должны привыкнуть к тому, что общество, раньше чем отдельные индивиды, стало "киборгом".

Источник