Почему я не сторонник упразднения семьи

Рецензия на книгу Софи Льюис «Упразднить семью: манифест заботы и освобождения» (Sophie Lewis Abolish the Family: A Manifesto for Care and Liberation. Verso, 2022. 128 р.).

«Мама снова говорит сама с собой». Нелегко слышать эти слова, особенно когда их произносит твоя восьмилетняя сестра. Еще тяжелее, когда другой твоей сестре одиннадцать, а тебе всего пятнадцать, а ты единственный «взрослый» рядом.

Моя мать шизофреничка. Люди по телевизору рассказывают ей о тайнах и существах, которых никто никогда не видел, приказывают ей утопить своих детей, съехав с моста. Кроме того, у нее отставание в развитии, а функциональный интеллект находится в промежутке между средним девятилетним и средним двенадцатилетним ребенком. С тех пор, как мне исполнилось 12 и вплоть до 18 лет, нас было только трое и наша мать. Она не умела готовить, не могла найти постоянную работу, часто ее тянуло совершить самоубийство, а иногда и оскорбляла нас.

Подростком я фактически стал опекуном своей семьи. Я заботился о сестрах, матери и о себе, готовил, убирал, покупал продукты и платил за квартиру. Мне пришлось начать работать еще когда мне не исполнилось и 14 лет. Для человека в этом возрасте выйти на работу считалось незаконным, но у меня не было особого выбора. К счастью, нанявший меня босс знал о моей ситуации и решил, что нарушение закона стоит риска. Каким-то образом мне удавалось посещать в школу. Обычно у нас было достаточно еды, хотя порой мы голодали.

Я говорю обо всем этом, потому что я из тех людей, для которых, как вы могли подумать, была написана новая книга Софи Льюис «Упразднить семью: манифест заботы и освобождения». Но нет.

Упразднение семьи — одно из тех предложений, которые постоянно выбрасывают на обочину политики, но которое каждые несколько десятилетий вновь появляется на повестке. Широко разрекламированная книга Льюис является последней на сегодня попыткой реанимировать это предложение, истоки которого лежат в старой социалистической мысли. Появившись благодаря тем же течениям, которые принесли нам «полностью автоматизированный космический коммунизм роскоши» и чилийские кибер-социалистические измерители счастья, это предложение утверждает, что мы не только можем, но и должны избавиться от семьи.

Зачем это нужно? Ну, предположительно, ради людей вроде меня и моих сестер — жертв того, что Льюис описывает как «лотерею, в которой новорожденного произвольно распределяют между одним, двумя, тремя или четырьмя людьми (определенного класса) и удерживают его там добрую часть первых двух десятилетий без всяческого согласия».

Семья, уверяет нас автор, несправедливая структура. Не только для детей, но и для взрослых, чья сексуальная активность (по крайней мере, на данный момент) приводит к вынашиванию и рождению этих несчастных новорожденных. Родители, пишет она, обременены «абсурдно несправедливым распределением труда… распределением, которое можно изменить». Короче говоря, она утверждает, что семья является местом капиталистического социального воспроизводства, основанного на патриархальных культурных и политических формах. Таким образом, свержение капитализма требует разрушения семьи.

Люди, которые хотят упразднить семью, держат в уме определенный ее образ. Институт, который они хотят разрушить, имеет отца во главе, послушную и покорную жену рядом, а дети, которых он произвел на свет, борются с его авторитарными импульсами, становясь социализированными в той самой системе, которая его создала. Сын ненавидит его, но учится уподобляться ему, относиться к женщинам как к предметам или слугам. Дочь учится у матери, как понравиться мужчине, похожему на отца, как стать хрупкой красоткой, которая выкладывается и не спорит. Мать, конечно, обременена, но и уважаема в своей роли домохозяйки. Ее роль в обществе - чистить, кормить, дисциплинировать, обучать и социализировать детей через тиранию материнской любви.

Я уверен, что такие семьи существуют, потому что кинематограф, издательское дело и другие индустрии, похоже, зарабатывают много денег, говоря нам, что все так и есть. Но я сталкивался с очень немногими подобными. Возможно, это потому, что, в отличие от Льюис, я все детство и юность жил значительно ниже черты бедности. До 12 лет я не знал никого, чьи родители имели высшее образование. Не случайно я почти не знал никого, у кого оба родителя жили дома.

Другими словами, я был представителем класса, к которому Льюис на самом деле не обращается: бедных. Для бедных семья — это все, что у них есть. Конечно, это нечестная сделка, но и жить в доме, где домовая канализация во время каждого дождя переполнялась и затопляла весь двор, тоже. Социальное обеспечение помогало, но Рейган позаботился о том, чтобы мы не получали его слишком много.

Маркс и Энгельс развлекались идеей упразднения семьи, потому что они наблюдали, как и приходящая в упадок аристократия, и подымающаяся в их времена буржуазия могли сохранять контроль над своим капиталом посредством наследования: передавая свои поместья, фабрики и другую собственность своим детям.

Но гораздо раньше главным родоначальником концепции упразднения семьи выступил французский философ-социалист Шарль Фурье. Фурье, как и другие социалисты, которых Маркс и Энгельс высмеивали как утопистов, считал, что человечество можно полностью переделать, если мы просто устроим все правильно. Например, правильный вид жилья или городского дизайна может превратить людей из несчастных неравных субъектов в просвещенных полиаморных гедонистов, которым вообще не нужно работать, потому что все это сделают за них машины.

Вдохновленные теориями Фурье, в Соединенных Штатах в 1840-х годах были основаны десятки коммун, но большинство из них развалилось уже в течение нескольких лет. Между тем, далекие от идеи упразднения семьи, левые движения, набравшие силу в последующие десятилетия, довольно упорно боролись за обеспечение жизнеспособности этого института и особенно его экономической устойчивости. В этом был смысл «семейной заработной платы» и успешной борьбы с детским трудом и другими способами капиталистической эксплуатации. Однако эта история, похоже, раздражает Льюис, потому что, чтобы отстаивать упразднение семьи и более широкое представление о «транскоммунизме», ей нужно приуменьшить эти достижения, отрицая значение побед рабочего движения от имени кормильца-мужчины как продукт «романтического» идеала патриархата.

Сегодня, конечно, вы не можете зайти в социальные сети, не наткнувшись на какую-то вариацию жалоб на то, что родители, бабушки и дедушки могли содержать семью, жить в нормальном доме и отправлять своих детей в колледж на зарплату всего одного человека. Сейчас даже относительно обеспеченным людям сложно даже жениться, не говоря уже о том, чтобы купить дом или вырастить детей.

Другими словами, настоящая работа по уничтожению семьи выполняется не интеллектуалами-активистами вроде Льюис, а капиталистами и государством. Возможно, тогда привлекательность возрождения Льюис идеи об упразднении семьи заключается в том, что оно превращает то, что для многих является суровой реальностью современной жизни — растущую нежизнеспособность института семьи — в желаемый результат.

Ни одна попытка переделать общественные отношения и культурные формы не может предлагать нечто лучшее без предварительного понимания, почему данные формы возникли. Например, те, кто боролся за отмену рабства, понимали, что рабство было чем-то, что люди установили в первую очередь: это не было ни естественным состоянием, ни состоянием по умолчанию.

«Семья» в широком смысле этого слова не является институтом в этом отношении. Более специфический современный феномен нуклеарной семьи был построен на руинах прежних конвенций, что отчасти было попыткой семьи пережить капиталистическую реструктуризацию экономических и социальных условий.

Мы можем ясно видеть это сейчас, потому что конкретные обстоятельства, которые сделали подобное возможным, изменились таким образом, что это больше не является значением по умолчанию. Это лишь последняя перестройка семьи в соответствии с хозяйственными конвенциями. До возникновения капитализма, который вытеснил людей с земли и превратил их в наемных рабочих, семья включала в себя больше, чем мать, отца, сына и дочь. Несколько поколений делили один дом.

Семья — это не просто фабрика по производству буржуазных подданных. Это также независимая сфера общественной жизни, отличная от государства. С этой точки зрения семья — это человеческие отношения, которые капиталисты и государство всегда пытаются захватить и контролировать — с помощью налоговой политики и семейных судов, а также маркетинга и пропаганды в СМИ. Но всегда остается одна сторона наших отношений с нашими родственниками, как избранными, так и неизбранными, которая может избежать этих посягательств. Это то, что сторонники упразднения семьи, похоже, не в состоянии понять.

Многие сторонники упразднения семьи считают, что семья воспроизводит капиталистические отношения собственности и буржуазную субъективность, но путают следствие с причиной. Основываясь на этой перевернутой логике, они заключают, что мы можем все исправить, избавившись от семьи и возложив на всех нас коллективную ответственность за воспитание детей и уход за стариками.

Когда-то я верил во что-то подобное, а потом понял, что ошибался. Возможно, и Софи Льюис когда-нибудь изменит свое мнение. В конце концов, она сетует на то, что многие из ее героев - сторонников упразднения семьи— Александра Коллонтай, Суламифь Файрстоун, Донна Харауэй — ослабели в своем рвении или даже передумали. Другие феминистки, такие как Глория Стейнем и покойная Барбара Эренрайх (которую Льюис высмеивает за «трусость»), уверяли людей, что они не разрушают семейные отношения, а скорее расширяют и укрепляют их.

Все свои 20 и большую часть жизни до 30 лет я не хотел иметь ничего общего с семьей. Я уехал далеко от родных. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что бросил мать и сестер, хотя в то время бабушка и дедушка, наконец, решили предложить свою помощь. Я сидел обиженный много лет. Я чувствовал себя так, будто стал жертвой того, что Льюис называет «лотереей», без шансов вытянуть другой билет.

Что изменило меня, так это вечер, который я не могу полностью описать. Спустя годы, пока я жил далеко от родных, я наконец навестил свою младшую сестру. У нее только что родился второй ребенок, и я впервые встретил его и его старшего брата, двух моих племянников. Вечер был прохладный, и я вышел во двор посмотреть на звезды. Через открытое окно я услышал, как моя сестра поет своим сыновьям. Я заплакал. Однажды маленькой девочкой, она пришла ко мне в слезах, чтобы сказать мне, что «мама снова говорит сама с собой». Увидев, во что она превратилась — не вопреки нашему горю, а из-за него, — я с радостью осознал, как ошибался.

compact