Можно ли наказывать за слова

Публицист Антон Котенев — о том, почему в применении закона важны не только совершённые действия, но и озвученные побуждения.

За последние 10 лет борьба с 282-й статьёй УК РФ превратилась в настоящую религию российской интеллигенции. Резкое неприятие антиэкстремистского законодательства объединяет и либералов, и левых, и правых, и даже какую-то часть лоялистов.

Это неудивительно. Все мы любим писать, говорить и выступать публично, и законы, ограничивающие свободу слова, воспринимаются как принципиально враждебные самой форме жизни образованного класса. Нет ничего необычного в том, что у 282-й статьи «плохой пиар». Ведь она наступает на хвост медиа, то есть той отрасли, от которой, собственно, зависит, в каком свете нам видится окружающий мир.

Мы часто слышим ритуальные формулы: «нельзя наказывать за слова», «нельзя наказывать за инакомыслие», «нельзя наказывать за репост». Редкие сторонники 282-й робко указывают на то, что аналогичное законодательство существует во всех странах мира за исключением США, но их тут же «зашикивают» традиционной фразой: «А если Европа с 16-го этажа выбросится, тоже будем повторять?».

Например, либеральные политологи отчаянно защищают право блогера публично мечтать о бомбе, которая уничтожит определённую породу людей. А мы все вместе возмущённо репостим новости о том, как кого-то посадили за репост.

Но что вообще означает эта фраза — «наказывать нужно не за слова, а за дела»?

Как видится, закон либералы представляют как некую инструкцию, набор правил, регулирующих движения и перемещения физических объектов. Нож в брюхе — скажем, неправильное перемещение. Зияние на месте денег — скажем, неправильно. Инструкция как бы применяется напрямую к действиям, процессам, операциям. А пространство внутреннего — мысли, чувства, слова — должно быть для закона неуязвимо.

Это такая утопия, где закон имеет дело исключительно с внешним миром — с отпечатками пальцев, пятнами крови, записями камер наблюдения. А вот до внутреннего мира, до того, что мы думаем и чувствуем, закону как бы не должно быть дела. Там — механика, здесь — абсолютная свобода.

Если смотреть на право так, то элементы цензуры или подавления инакомыслия безусловно кажутся чем-то диковатым и неестественным. Чем-то таким, что может быть легко изъято из законодательства.

Но закон так не работает. Закон — он про людей, а не про тела и предметы. Если вы откроете тот же Уголовный кодекс, то заметите, что в значительной мере эта книга о душе — о мотивах, о замыслах (умысле), об отношении к другим и к обществу в целом, о раскаянии и прощении.

Скажем, бывает так, что вы очень пьяны и неожиданно вам пришла идея попрыгать на крыше припаркованного автомобиля. Конечно, наутро вы протрезвеете, одумаетесь, попросите прощения у хозяина машины и компенсируете ему моральный и материальный вред.

Потерпевший придёт к следователю, придёт в суд. Он скажет, что вопрос улажен и попросит прекратить вас преследовать. Но это не будет иметь никакого значения. Потому что преступление вы совершили не из личной неприязни к человеку, а из хулиганских побуждений. Это преступление против общества, и потому карать за него будет государство — так, как посчитает нужным.

Чем это отличается от пресловутых hate crimes, где ненависть по признаку расы, религии, национальности выступает отягощающим вину обстоятельством? Да ничем. Вас никто и никогда не карает просто за «действия». Всегда важно знать, что в голове. Это не может быть иначе, потому что мы социальные животные, барахтающиеся в море жизни.

Социальная реальность плохо уживается с выспоренными мыслительными конструкциями. Отсюда в мире, где существуют преступления на почве ненависти, естественным образом криминализирована и сама ненависть. Иначе ведь полная шизофрения выходит — исламистские или неонацистские банды вне закона, а идеология, на которую они опираются, легальна.

Да, в США так сложилось, что свобода слова имеет практически абсолютный характер. Но это не какой-то небесный идеал. Просто там так сложилось. Для Европы это совершенно нехарактерно. До войны там были ограничения консервативного толка, после — наоборот, левацкого. И Россия в этом смысле обычная европейская страна, в которой свобода не является ценностью № 1, а потому к элементам цензуры стоит относиться спокойнее.

Источник