Малевич и экотеррористы

На видео, которое широко распространилось в интернете во вторник, видно, как двое молодых людей из софт-экотеррористической организации мягкого Just Stop Oil обливают черной жидкостью «Смерть и жизнь» Густава Климта в Музее Леопольда в Вене.

В последнее время JSO прославилась тем, что обливает классические произведения искусства супом, то обмазывает суперклеем, то организует пробки на дорогах, то вандализирует здания — и все это во имя политики сдерживания изменения климата.

Для многих тактика JSO равнозначна нападению на цивилизацию и институты, которые сохраняют наше драгоценное культурное наследие. Но кажущаяся антихудожественная позиция протестующих на самом деле совпадает с господствующими ценностями базовых институтов западного искусства и культуры, которые прочно восприняли некогда скандальные ценности авангарда, превращенные в товар и лишенные всякого утопического горизонта. Бесперспективный нигилизм элитного мира искусства во многом совпадает с идеологией JSO.

Сам выбор целей активистами намекает на этот расклад. К сегодняшнему дню они выбирали для атаки работы мастеров изобразительного искусства — Вермеера, Ван Гога, Моне, а не знаковые абстрактные произведения, такие как, скажем, «Черный квадрат» Казимира Малевича, завершенный в 1915 году, в том же году, что и «Смерть и жизнь» Климта.

С одной стороны, логика подобного выбора проста. Абстрактное искусство оказалось трудным для восприятия публикой и, как правило, вызывает мало симпатии у среднего посетителя музея. Поскольку активисты JSO стремятся сообщить, что изменение климата повлияет на наш образ жизни во многом так же, как они портят любимые в народе произведения искусства, имеет смысл атаковать картины, которые нравятся именно широкой публике. Такова логика жестокого родителя или любовника: «Посмотри, что ты заставил меня сделать!»

Но есть и еще кое-что в выборе цели. Уродование лучше всего достигает своего драматического эффекта на произведениях искусства, у которых есть лицо: узнаваемое фигуральное изображение. Активисты, напавшие на Климта, замазали волнообразные формы и изысканную палитру художественного изображения недифференцированной кляксой, фактически сблизив более доступного широкой публике венского модерниста с суровыми и малопонятными работами его русского современника Малевича.

Русский авангард в эпоху революций 1917 года отчасти разделял настрой сегодняшних протестующих против искусства. Как поясняет Борис Гройс, Малевич и его товарищи «признавали полное разрушение всех традиций европейской и русской культуры» как необходимое условие революции. Подобное требовало удивительно бесчувственого отношения к прошлому. В 1919 году, когда советская власть забеспокоилась, что катастрофические последствия развязанной гражданской войны будут угрожать шедеврам, хранящимся в российских музеях, Малевич опубликовал краткий очерк «О музеях», в котором показал свое полное пренебрежение к ним.

Малевич писал: «Жизнь знает, что делает, и если она стремится разрушить, то нельзя вмешиваться, так как, мешая, мы загораживаем путь к новому понятию жизни, которое в нас рождается. При сжигании трупа получается один грамм пепла: соответственно, на одной аптечной полке поместились бы тысячи кладбищ». Та же логика, по его мнению, должна применяться и к искусству. На самом деле, размышлял Малевич, из такой аптеки можно было бы создать своеобразный музей: «Мы можем пойти на уступку консерваторам, предложив им сжечь все прошлые эпохи, поскольку они мертвы, и устроить одну аптеку». Замысел был идентичен музею: «даже если люди будут глядеть на пепел Рубенса и всех его картин — у людей возникнет масса идей, и зачастую они будут куда интереснее, чем выставки (и занимать меньше места)».

Хотя мы можем прийти в ужас от подобных рассуждений, тем не менее, они приближают нас к не-мимесису «Черного квадрата». Малевич не пытается описать возможное будущее или критиковать прошлое. Скорее, это «само апокалиптическое событие», как говорит нам Гройс. Но, вопреки видимости, «Черный квадрат» - это что угодно, но не нигилизм: наоборот, таково отражение глубокой веры в будущее. «Истинная вера в революцию, — поясняет Гройс, — парадоксальным образом предполагает веру в то, что революция не обладает способностью к тотальному разрушению, что что-то всегда переживает даже самую радикальную историческую катастрофу».

Но зловещий «Черный квадрат» Малевича предстает как тупик на пути истории к более свободному миру. Подобное представление вытекало из двух с лишним столетий термодинамического накопления, которое мы стали называть Промышленной революцией, которая вырвала человечество из «естественных» ограничений, преследовавших домодерный мир, подорвав концепцию «естественного стандарта», ограничивавшего потенциал общественного развития.

Теперь промышленное развитие и потребление энергии кажутся скорее бременем, чем благом. Толчком к недавнему всплеску активности JSO послужил последний доклад ООН о том, что мы не сможем избежать глобального потепления на 1,5 градуса. Активисты движения поддержали Генерального секретаря ООН Антониу Гутерриша, который сказал, что новый доклад является «красным сигналом для человечества».

«Какая польза от искусства, когда мы сталкиваемся с крахом гражданского общества?» — спросила группа экотеррористов в заявлении после печально известного супа с «Подсолнухами» Ван Гога. «Арт-истеблишмент, художники и любящая искусство публика должны проявить гражданское сопротивление, если они хотят жить в мире, где люди ценят искусство». Любопытная позиция: портить искусство, чтобы настаивать на том, что искусство не имеет значения по сравнению с вероятным апокалипсисом, судьба которого якобы в наших руках, но также и то, что кризис требует более активного участия мира искусства в содействии софт-терроризму ради подталкивания к изменениям.

Фактически, арт-истеблишмент (и даже значительная часть «любящей искусство публики») разделяет точку зрения JSO, независимо от того, согласны ли они с тактикой, которую выбрала группа. В конце концов, JSO получает финансирование со стороны наследницы нефтяного состояния Гетти, влиятельной силы в международном мире искусства, которая осуществляет стратегическое управление над структурами, распоряжающимися теми самыми работами, которые JSO считает экзистенциально тривиальными. И провокации JSO против произведений искусства демонстрируют не преемственность с авангардом прошлого, а то, как революционная повестка этого авангарда была включена в корпоративную часть мира искусства. То, что когда-то было бунтом, теперь стало грамматикой статус-кво.

Подход Малевича к наследию западного искусства был бесцеремонным, но он сохранял веру в то, что что-то уцелеет. Искусство было трансисторическим, принадлежащим человечеству навечно. Таково было убеждение многих радикальных модернистов, чьи работы возникли в стремительном водовороте истории, настолько же рискованном, настолько же обещавшим будущее – ведь рождался новый мир.

Между тем JSO считает, что мир находится на грани гибели. По правде говоря, если мир сегодня перестанет потреблять нефть, это приведет к гибели миллионов людей — смертям, которые вообще не фигурируют в прогнозах МГЭИК о воздействии изменения климата, — и помешает любым попыткам создать то, что в долгосрочной перспективе нам нужно для сокращения выбросов углерода. В настоящее время мир ощущает на себе последствия сокращения инвестиций в ископаемое топливо по мере того, как он все глубже погружается в энергетический кризис. Несмотря на это, активисты требуют жертв во имя неясного будущего — особенно жертв со стороны живущих обычной жизнью обычных людей: чтобы они выключили обогреватели, перестали ездить на работу, чтобы оплачивали счета в будни и отказались от наслаждения искусством по выходным.

Во времена Малевича индустриальный модерн поставил вопрос о том, какой режим лучше подходит для исторического прогресса: коммунизм или капитализм? Спустя три десятилетия после падения «железного занавеса» перед нами стоит другая проблема: вопрос о том, есть ли будущее у современного общества. JSO считает, что все достижения человечества должны быть принесены в жертву ради выживания. И было бы проще не обращать внимания на выходки активистов, если бы их сверхобеспокоенность не была также свойственна нашим правящим элитам.

Compact