Люди и деревья

В 1992 году Хаяо Миядзаки посетил начальную школу Хатиман, чтобы встретиться с группой учеников.

Это случилось через семь лет после того, как Миядзаки вместе со своими коллегами Исао Такахатой и Тосио Судзуки основал Studio Ghibli, через четыре года после выхода «Мой сосед Тоторо» и «Ведьмина служба доставки», и в том же году он выпустил «Порко Россо». Он был богом. Дети, всем одиннадцать-двенадцать лет, терпеливо ждали, когда появится волшебник – может быть он приедет на кошачьем автобусе, или на самолете-насекомом, или на летающей метле? Но он просто вошел в класс в ортопедической обуви, у него были сросшиеся брови, седеющие волосы и от него, как от некоторых непослушных взрослых, несло табаком. Он кратко представился, а затем начал говорить о смерти.

В период Дзёмон – эпоху японского неолита, около 14 000 г. до н.э. – люди доживали только до тридцати лет, рассказал он детям, намекая, что он, их герой, уже был бы мертв. В те дни, продолжил он, люди умирали до того, как становились бабушками и дедушками, и у большинства из них были дети, когда им было всего пятнадцать лет! Он показал на одного из школьников. Это было до того, как появилась современная медицина, и поэтому большинство этих младенцев умрут, и этим молодым матерям нужно будет иметь много-много детей только для того, чтобы некоторые из них выжили. И даже если ты переживешь все эти болезненные роды – без врачей, запомни – ты не сможешь долго радоваться жизни, потому что, когда тебе исполнится тридцать, твоим детям исполнится пятнадцать, и им пора рожать детей, а тебе - умирать.

«Почему я вам все это рассказываю?» — спросил он детей, которые, видимо, были все в слезах. «Ну, зимой деревья засыхают и сбрасывают листья, но весной они пускают новые почки и побеги. И люди такие же, ибо у них рождаются дети, дети растут, а потом у них появляются свои дети. Конечно, младенцы похожи на своих родителей, поэтому даже когда люди умирают, они в каком-то смысле появляются вновь. Поэтому и люди, и деревья кажутся мне одинаковыми».

Последний фильм Миядзаки «Мальчик и птица», который вышел безо всякой помпы в Японии и в настоящее время гастролирует по международным фестивалям, посвящен жизни, смерти и возрождению. Как любой хороший детский фильм, он начинается с того, что мать главного героя сгорает заживо в больнице. Махито Маки, мальчик примерно того же возраста, что и ученики начальной школы Хатиман, однажды ночью просыпается от воя сирены гражданской обороны и из окна своей спальни видит огонь. Он торопливо одевается – Миядзаки тщательно анимирует неловкость, с которой приходится в панике застегивать брюки и пытаться спуститься по лестнице, не упав, – а затем мчится к больнице, теперь освещенной карандашными царапинами желтого, розового и красного цветов. Пока он бежит, люди появляются в кадре уже обгоревшими трупами; они расплываются и мерцают, как пламя. Это ужасное зрелище будет повторяться на протяжении всего фильма как кошмар, как и огонь – нечто жестокое, теплое, божественное, целебное, просветляющее, уничтожающее. (Вышедший в этом году «Оппенгеймер», рассказывающий историю с другой стороны фронта, начинается с мифа о Прометее.) В фильмах Миядзаки нет добра и зла, есть только продукты умеющего все забывать мира природы.

Махито бежит из Токио в деревню вместе со своим отцом Шоичи и «новой матерью» Нацуко, чье первое общение с Махито состоит из прикосновения руки к ее беременному животу. Он становится тихим, нелюдимым, он стремится сбежать; вот он подрался в школе; вот что-то повредил себе. Все это время некая серая цапля, кажется, издевается над ним – сначала просто кружит и пикирует, а затем врезается в окно его спальни и испражняется по всему полу. «Требуется твое присутствие», — говорит цапля сквозь человеческие зубы. Махито не знает, что это значит. Он решает убить надоедливую птицу, смастерив из бамбука лук и стрелы, и, поддавшись такому искушению, неизбежно попадает в подземный мир.

Там живет волоокий волшебник, который каждый день строит мир из белых мраморных надгробий простых форм - пирамид, колонн и сфер, словно бы это были игрушечные детские кубики. Здесь есть набирающая силу империя жирных плотоядных попугаев, которые стремятся свергнуть его. Еще есть маленькие призраки, напоминающие сперматозоидов, которые представляют собой нерожденных духов (и хорошо продаются как игрушки), и есть злобные пеликаны, которые их пожирают. Есть метеор, который сияет черной радугой полированной раковины пауа, благодаря которому творится все волшебство этого мира. И есть похожая на Харона рыбачка по имени Кирико, которая спасает Махито и которая, кажется, является перевернутой по возрасту реинкарнацией – или параллельной инкарнацией – одной из бабушек, похожих на гоблинов, которые присматривают за ним в «реальном» мире. Все это очень странно.

Но больше всего меня зацепил остров, на который вначале прибыл Махито. Кажется, Миядзаки вдохновлялся «Остров мертвых» Арнольда Бёклина, а также Данте с золотыми воротами со зловещей надписью, Вергилий и Овидий, и, возможно, самое главное, Поль Валери, чье стихотворение «Кладбище у моря», где «мерцает время» и «явствует мечта», вдохновило Миядзаки на создание предыдущего фильма «Ветер крепчает» (2013):

Спокойный кров среди гробниц и пиний,

Где ходят голуби, где трепет синий;

Здесь мудрый Полдень копит пламена,

Тебя, о море, вновь и вновь слагая!..

Миядзаки адаптирует стихотворение куда более буквально, чем раньше: «ходят голуби» — это старые корабли на горизонте, медленно кружащие вокруг острова по призрачной орбите, очень похожей на кладбище самолетов в «Порко Россо». Солнце отражается на поверхности океана, напоминая «пламя», смесь противоположных элементов, образующую «спокойный кров» для тел внизу. Кирико предупреждает Махито, чтобы он действовал осторожно, чтобы он не разбудил мертвых. («И дар их жизни вытек весь в цветы!.. Теперь личинки суетятся там, где раньше были слезы», – разве это не философия смерти, очень похожая на ту, которую Миядзаки рассказывал своей десятилетней аудитории?) Остров – опасное место и, к счастью, мы не останемся на нем надолго. Пара исправляет свою ошибку, пройдя через ворота назад. Махито велят не оглядываться вспять, как Орфею, пока они не достигнут берега. Ветер крепчает, предупреждает Кирико, и им нужно немедленно отплывать.

Стихотворение Валери заканчивается: «Крепчает ветер!.. Значит – жить сначала!» Эта фраза повторяется в названии «Ветер крепчает», а также в самом фильме, в качестве предупреждения главному герою – стоит остановиться на том факте, что «Мальчик и птица» изначально назывался по роману Гензабуро Ёсино 1937 года «Как поживаете?» Два фильма образуют ответ и вопрос. Однажды Махито случайно нашел книгу, подаренную его матерью, с посвящением ее «взрослому» мальчику. Но мы видим, как он бросает чтение и гонится за цаплей. Это известный в японской культуре текст, который часто читают детям, и который призывает людей действовать самоотверженно - уроки мудрости, переданные дядей своему пятнадцатилетнему племяннику Коперу. Миядзаки, которому сейчас восемьдесят два, объявил о завершении карьеры после окончания работы над «Ветер крепчает» в 2013-м. Впервые он объявил о подобном в 1997-м и продолжает эту традицию каждые несколько лет. Но после того последнего фильма люди ему поверили, потому что от его слов несло ностальгией. Многое для сюжета он взял из собственной биографии, как и на этот раз: отец Миядзаки работал на заводе по производству запчастей для Mitsubishi A6M Zero, в разработке которого участвовал главный герой «Ветра крепчает» Дзиро. Миядзаки и его отец действительно бежали подальше от войны из Токио в деревню (хотя нет никакой уверенности в том, что именно говорящая птица повлияла на его судьбу). Его мать действительно заболела, долгое время страдая от туберкулеза позвоночника – похожей на ту болезнь, которой страдала жена Дзиро – но она не умерла во время его детства, а наоборот к удивлению всей семьи дожила до старости. Махито часто можно увидеть за плотницкой работой - навык, который Миядзаки передал своему сыну Горо, научившись ему у собственного отца. Дзиро — инженер, посвятивший свою жизнь творческой индустрии, которая, тем не менее, вредит миру, что, по мнению Миядзаки, справедливо и для анимации; в «Мальчике и птице» подобное камео раздваивается между молодым Махито и старым Волшебником – тем, кто должен продолжать строить новые миры, иначе всему придет конец.

Лечебные свойства кубиков волшебника указывают на важные черты старого мира. Он оказался жизнеспособен за счет метеорита, который, как мы узнаем, упал на землю во время Реставрации Мэйдзи, эпохи, которая ознаменовала конец японского феодализма и дала старт форсированной индустриализации. В те времена самураи ушли в отставку и исчезли духи, когда синкретическую духовность, возникшую из смеси синтоизма и буддизма, которую тогда называли синбуцу-сюго, заменило поклонение императору. Замки оказались разрушены, густые леса вырублены, а железные дороги разрослись полосатыми змеями по всей сельской местности, питаясь углем, добыча которого выросла на 3450%. Для Миядзаки, как и для Тимоти Мортона, это был конец света. «В апреле 1784 года Джеймс Уатт запатентовал паровой двигатель, что дало начало отложению углерода в земной коре, то есть зарождению человечества как геофизической силы планетарного масштаба», — пишет Мортон в «Гиперобъектах»[1]. Помещение сюжета «Мальчика и птицы» в середину войны, конечно, не случайно. «Для того, чтобы нечто произошло, зачастую нужно, чтобы это произошло дважды – миру также пришел конец и в 1945 году в ходе испытания «Тринити», штат Нью-Мексико, где в рамках Манхэттенского проекта была опробована первая атомная бомба, «Штучка»».

Миядзаки — это не Карл Маркс и не Тед Качиньский. Он заигрывал с социализмом и маоизмом, а теперь, похоже, дошел до экотерроризма под руководством самой матушки-природы. «Я хочу, чтобы Манхэттен ушел под воду», — однажды сказал он корреспонденту журнала «Нью-Йоркер». «Я хочу, чтобы численность населения резко сократилась и больше не было высотных зданий, потому что жилье в них никто не покупает. Эти мечты приводят меня в восторг. Деньги и страсти – все это рухнет, и все это покроется дикими зарослями зеленой травы». Отчасти подобные мысли возникают при чтении «Зеленой истории мира» Клайва Понтинга, в которой предлашгаются различные сценарии цивилизационного коллапса, вызванного климатической катастрофой. (Когда я увидел империю попугаев, я подумал именно о Понтинге: инвазивный вид, который заново заселил подземный мир, пришел к власти, достиг своего апогея и тем самым обрек себя на смерть.) Вероятно, нечто подобное повлияло на представления Миядзаки о социальном упадке, на его старикашечьи мысли, что все неизбежно рухнет и что это будет хорошо. По этой причине он даже отрицает смысл защиты окружающей среды, утверждая, что его собственные экологические увлечения – например, использование прибыли от продажи игрушек на финансирование проектов по восстановлению дикой природы – служат прежде всего удовлетворению личной ностальгии: «Когда я участвовал в таких проектах, то я был больше доволен, увидев живого речного рака, чем в связи с тем, что выполняю какую-то грандиозную миссию по сохранению природы. Мы просто снова смогли стать счастливы, а не выдумывать, что оказываем помощь в защите того или иного. Мы видели, как река становится похожей на то, что мы помним с детства».

Индустриализация — это конец детства, и у Миядзаки мы весьма часто наблюдаем этот Прометеев момент, выраженный через фрейдистскую герменевтику. (В его новом фильме представлена освещаемая светом костра первичная сцена между отцом и «новой матерью»; когда Махито снова встречает свою биологическую мать, она становится намного моложе; страшное преступление, совершенное Махито в подземном мире, которое приводит к его разрушению, является одним из «табу» и так далее…) Неужели Миядзаки — спящий агент фрейдо-марксистов или такова природа детских фильмов? Его продюсер Тошио Судзуки ответил бы проще, что Миядзаки - маменькин сынок. Для советских мультфильмов, вдохновивших Миядзаки, в первую очередь «Снежная королева», ребенок был символом, существующим вне капитализма, чистым потенциалом или подающим надежды революционером. В «Унесенных призраками» (2001) молодая девушка Тихиро — единственная в семье, кто способен видеть духов, пока ее родители одержимы чахоткой и превращаются в свиней — по сути, «красное» кино с примесью синтоизма.

Миядзаки считает, что подросток Махито во многом похож на Реставрацию Мэйдзи, период взросления, который предвещает выход на рынок труда и полное омертвление творческих способностей (или духовных способностей, естественных способностей – все равно). Наиболее ярко подобное проявляется в Японии на вступительных экзаменах в университеты, которые были введены, конечно же, в период Мэйдзи – сезон, который получил название сикэн-дзигоку, или «экзаменационной лихорадкой». (Выбирайтесь из подземного мира, молодые люди!) Но, как утверждает Миядзаки, именно тогда дети влюбляются в аниме. «Чтобы вырваться из удручающей ситуации, они часто начинают мечтать о жизни в своем собственном мире – мире, про который, как они могут сказать, что он по-настоящему их, мире, неизвестном даже их родителям. Для молодых людей аниме — это то, что они могут включить в свой личный мир... На ум приходит слово «ностальгия»».

Ностальгия по чему? Время до взросления, до промышленности, загрязнения окружающей среды, экзаменов и императоров? В книге «Марксизм и литературная форма» Фредрик Джеймсон нудно разрабатывает теорию марксистской литературной критики, прежде чем перейти к бодрому анализу примеров из Хемингуэя. Он считает ошибкой полдагать, что книги Хемингуэя посвящены «по существу таким вещам, как мужество, любовь и смерть; в действительности их глубочайший предмет — это просто составление предложений определенного типа, практика определенного стиля». Хемингуэй, как утверждает Джеймсон, пытается реконструировать некий утраченный жизненный опыт посредством своей прозы, где литературное письмо является таким же навыком, как коррида или рыбалка. Эта духовная тяга, ностальгическая тяга к старому миру, где были еще возможны «истина» и «добро», находит свое выражение в форме, и каждое предложение указывает на своего создателя как на ремесленника, спортсмена, героя. Анимация Миядзаки работает аналогичным образом. На карту в его работах поставлена анима всех вещей, важнейшая жизненная сила мира, который скоро «сгорит» (так рассказывает нам его последний фильм), что, возможно, объясняет его одержимость анимизмом, синтоизмом и механикой полета – все это своего рода формы ускорения.

«Порко Россо», например, история о свинье летчике-истребителе и самое близкое произведение Миядзаки к творчеству Хемингуэя, опять-таки имеет мало общего с мнимыми темами «мужества, любви и смерти». Лишь немногие дети понимают, что такое фашизм и что значит бороться с ним, еще меньше понимают геополитические сложности авиационной войны на Адриатике и еще меньше уловят отсылку к гимну коммунаров Жана-Батиста Клемана «Les Temps des Cerises». Но что так очаровывает аудиторию Миядзаки – как и читателей Хемингуэя – это сама анимация, которую мы могли бы сравнить здесь с волшебством полета. Возьмем, к примеру, пропеллер, символ, который мы находим на простынях Махито: благодаря строгому соблюдению научных свойств аэродинамики (упорство, которое проявляет Миядзаки в придании «вымышленным мирам» «определенного реализма») пропеллер вращается, размывается и исчезает – и при этом катапультирует нас в небо. Уникальный талант Миядзаки в анимации имеет столь же воодушевляющий эффект.

В документальном фильме 2013 года «Королевство снов и безумия», снятом во время съемок «Ветер крепчает», можно увидеть Миядзаки за работой. Творческий процесс довольно прост: он закрывает глаза, представляет себе сцену, затем кладет руку на бумагу. До этого момента никто не знает, как будет выглядеть фильм. Ключевая анимация, сценарий и раскадровка — все приходит одновременно, прямо из головы Миядзаки. Вот снова эта модальность старого мира – волшебник и его строительные блоки. В отказе подчиниться современным технологиям и в настойчивом желании лично рисовать десятки тысяч кадров для каждого фильма Миядзаки в равной степени испытывает ностальгию по тому, что Джеймсон называет «неотчужденным трудом», но его ностальгия простирается еще дальше. Если предыдущие фильмы оплакивали потребительную стоимость человеческого творчества в постиндустриальную эпоху – будь то колония «Айронтаун», которая портит экологию в «Принцессе Мононоке» (1997) или боевые самолеты «Мицубиси» в «Ветер крепчает», – то «Мальчик и птица» представляет собой более апокалиптический фильм. Да, после великого потопа землю унаследуют травы, или попугаи, или каких еще завоевателей природа вздумает послать, но, несмотря на это, человечество будет утрачено, а вместе с ним и человеческое творчество. Слоны умеют рисовать, но не очень хорошо — как и большинство животных, они не различают цвета. Так что же делать человеку? В «Мальчике и птице» волшебник ищет наследника. Справится ли Махито с этой задачей? Для Миядзаки судьба всего мира висит на волоске.

NLR