Гиперколониализм и семиокапитализм

Итальянский философ Франко «Бифо» Берарди рассуждает о трансформации современного колониализма, следующего за трансформацией капитализма и новых формах сопротивления ему..

Калибан: Да, говорить ты научил меня, —
Чтоб проклинать я мог. Сгнои тебя
Чума за это!

Шекспир «Буря»

Пока Европа приближается к открытой войне с Россией, состоявшиеся выборы во Франции и Германии только ускоряют распад Европейского Союза. Французские и немецкие правящие партии больше не поддерживаются большинством. В обеих странах, напротив, те, кто находится на (электоральном) подъеме, более или менее готовы дружить с Путиным; во Франции есть фанатики Ле Пен, а в Германии и нацистская AFD, и националистические рабочие во главе с Сарой Вагенкнехт заняли место центра. Долговременная устойчивость подстрекающего к войне немецкого правительства остается неясной, поскольку оно ввергает крупнейшую экономику Европы в рецессию и готовит линию фронта для российско-европейской войны.

Везде либеральная демократия движется к войне. Везде загнивает национализм.

Тем временем Израиль, ядерная сверхдержава, продолжает закручивать свою самоубийственную спираль, убивая всех, кто осмеливается находиться в поле его зрения — в основном палестинцев, но теперь также речь идет про Ливан и Сирию. Несмотря на военное превосходство Израиля в Секторе Газы и за ее пределами (во многом благодаря поддержке США), внутренние разногласия и международная изоляция, которые уже очевидны, только подстегнут психотический кризис, поскольку ужасы геноцида продолжаются.

Нетаньяху надеялся использовать ХАМАС, чтобы разделить палестинцев в Газе и на Западном берегу[1]. Еще до 7 октября многие израильские комментаторы, такие как Гидеон Леви, ставили вопрос, не пошатнулись ли легитимность и будущее Израиля.

Тем временем в ядре империи разыгрывается еще одна война, которую мы не можем игнорировать. Ее ведут разные сегменты белой, европейской, элитной структуры власти: между неолиберальным империализмом и националистическим трампизмом. Вот почему Газа стала символом той великой эпохи, в которую мы живем: потому что израильский геноцид является символом современного гиперколониального насилия.

Возможно, глядя поверх этой войны имперских элит, можно найти новые ориентиры и новые карты для дезертирства. Для этого мы должны сначала посмотреть на то, чем колониализм сегодня отличается от того, что было в прошлом.

 

Переоценка колониализма

Для многих Газа была и продолжает оставаться символом возвращения колониализма, который многие ошибочно отправили на свалку ХХ века. Оставив в стороне префиксы вроде пост-, международное движение сопротивления на протяжении многих десятилетий показывало, что колониальные проекты никогда не заканчивались, они просто меняли свой характер.

История колониализма — это история территориального хищничества. Исторически он был нацелен на богатые ресурсами места для удовлетворения потребностей материального накопления Запада. Миллионы людей подвергались жестокой эксплуатации, испытывая все ужасы колониализма на местах или депортировались на территорию колонизаторской державы. Невозможно описать формирование индустриальной капиталистической системы в Европе, не принимая во внимание, что этому процессу предшествовало и сопутствовало грубое подчинение неевропейских территорий и порабощение миллионов людей.

Многие авторы знают эту логику, которую Седрик Робинсон назвал «расовым капитализмом». В своей книге «Чернокожий марксизм» он демонстрирует ключевую роль расовой сегрегации в накоплении капитала на европейском континенте и за его пределами. Более того, как отмечали многие исследователи антиколониализма, возможно, наиболее известный из них Эме Сезер, европейский фашизм в некотором смысле был применением практик колониального управления к самой метрополии — в случае нацистов речь идет о евреях, коммунистах, квир и цыганам[2].

Этот факт настолько очевиден, что даже такой человек, как Збигнев Бжезинский, занимавший пост советника по национальной безопасности Джимми Картера, в 2016 году был вынужден это признать сам: «Периодические массовые убийства их не столь далеких предков колонистами и связанными с ними искателями богатства, в основном из Западной Европы (стран, которые сегодня, по крайней мере, предположительно, наиболее открыты для полиэтнического сожительства) привели в течение последних двух столетий к резне колонизированных народов в масштабах, сопоставимых с преступлениями нацистов во время Второй мировой войны: буквально с участием сотен тысяч и даже миллионов жертв. … Столь же шокирующим, как масштаб этих зверств, является то, как быстро Запад забыл о них».

Действительно, историческая память очень избирательна, особенно когда речь идет о преступлениях европейской цивилизации. В частности, память об истреблении неевропейских народов не удостаивается особого внимания и не является частью коллективной памяти, в отличие от Шоа.

Британцы, бельгийцы, французы, итальянцы и другие нации также истребляли целые народы в рамках куда более масштабного проекта по навязыванию европейского экономического и политического господства. Однако их не так часто упоминают за пределами левых кругов или в академических кругах; для тех, кто контролирует внимание общественности, может показаться, что один лишь Гитлер заслуживает вечного проклятия — возможно, потому, что большинство его жертв не были чернокожими. Карикатура на тех, кто осуществил геноцид коренных народов Северной Америки, даже прославляется в героическом культе, созданном Голливудом.

Хорошо известно, что колониализм вызвал необратимые материальные последствия на земном шаре — например, то, что Андреас Мальм называет «ископаемым капитализмом»; однако колониализм также оказал огромное влияние на социальную и психологическую сферы, о чем, возможно, наиболее ярко писал именно Франц Фанон. Антиколониальные движения ХХ века в конечном итоге не смогли трансформировать политический суверенитет в экономическую, культурную и военную автономию — во многом из-за вмешательства колониальных держав[3]. Сегодня колониализм продолжает развиваться быстрыми темпами, хотя и с использованием новых, так называемых детерриториализированных методов и модальностей, независимо от формального суверенитета, которым пользуются (если можно так выразиться) страны Глобального Юга.

 

Гиперколониализм: извлечение когнитивных ресурсов

С момента «детерриториализации» глобального капитализма — другими словами, его глобализации и финансиализации — отношения между Глобальным Севером и Югом вступили в фазу «гиперколонизации». Я использую этот термин для более точного обозначения этих новых модальностей колониальной агрессии и менеджмента. Их появление не означает конец «старых» методов — будь то экстрактивизм или бессовестный грабеж — а скорее указывает на возникновение новых цифровых форм эксплуатации рабочих, которые физически остаются на Глобальном Юге, но производят стоимость детерриториализированным, фрагментированным и технически скоординированным образом.

Сегодня извлечение стоимости из Глобального Юга происходит частично в семиотической сфере: цифровой захват очень дешевой рабочей силы, по сути цифровое рабство, в таких секторах, как логистика и даже сельское хозяйство. Это некоторые из способов гиперколониальной эксплуатации, интегрированных в схемы того, что я уже много лет называю семиокапитализмом.

В то время как некоторые продолжают ошибочно считать рабство докапиталистическим явлением из-за его решающей роли в так называемом первоначальном накоплении капитала, теперь совершенно очевидно, что рабство никуда не исчезло и повсеместно и широко сохраняется в новой форме благодаря цифровым модальностям управления и детерриториализированной координации.

Глобальная сборочная линия была реструктурирована в географически дислоцированном виде: рабочие, управляющие глобальной сетью, живут в тысячах миль друг от друга, и отчасти из-за этой фрагментации они не могут запустить процесс организации и автономии.

Формирование цифровых платформ создало продуктивных субъектов, которых не существовало до 1980-х годов: цифровую рабочую силу, которая не может быть признана социальным субъектом из-за прекарности и фрагментации ее внутреннего состава. Платформенный капитализм создает два уровня подчинения и занятости. Небольшое меньшинство рабочей силы участвует в разработке и маркетинге так называемых нематериальных продуктов, получая высокую заработную плату и идентифицируя себя с компанией и ее номинально либеральными ценностями. В то же время гораздо более многочисленная и географически разбросанная рабочая сила выполняет техническое обслуживание, маркировку и другие задачи по очистке для онлайн-платформ за очень низкую заработную плату и не имеет ни профсоюзов, ни политического представительства. Зачастую эти работники нанимаются субподрядчиками и почти полностью оторваны от компании, эксплуатирующей их рабочую силу. В крайних случаях они могут даже не думать о себе как о рабочих, поскольку их скудная заработная плата выплачивается во все более невидимых формах. В период с 1990-х годов по первое десятилетие нового века эта новая цифровая рабочая сила сформировалась в условиях, которые делают автономию и солидарность трудящихся практически невозможными. Возможно, ярким примером этой рабочей силы являются сотрудники «краудсорсингового рынка» Mechanical Turk компании Amazon, о которых идет ревь в документальном фильме Ганса Блока и Морица Ризевика «Уборщики» (2019), где рассказывается о суровой материальной и психологической эксплуатации рабочих.

Существовали отдельные попытки цифровых работников организовать профсоюзы или выступить с требованиями к своим компаниям. Я вспоминаю, например, восемь тысяч работников Google, которые выступили против подчинения своего работодателя военно-промышленному комплексу США. Но подобные проявления солидарности имели место лишь там, где цифровая рабочая сила собиралась в больших количествах и получала высокую заработную плату.

В своей книге «Канувшие и спасенные» итальяно-еврейский автор Примо Леви пишет, что, когда его интернировали в концентрационный лагерь, он надеялся на солидарность среди других заключенных, но должен был признать, что они были «тысячей изолированных монад, между которыми непрерывно велась невидимая отчаянная борьба за жизнь». Он описывает это пространство как «серую зону», потому что бинарность жертва/преступник была в данном случае неприменима, поскольку закон и мораль полностью отсутствовали. Оказавшиеся в условиях крайнего насилия и постоянного террора люди вынуждены постоянно думать о собственном выживании, и им не удается создать узы солидарности с другими эксплуатируемыми людьми. Как в лагерях смерти, так и на хлопковых плантациях рабовладельческих штатов в США, нематериальный и материальный рабский цикл, который помогла создать цифровая глобализация, похоже, подрывает условия для солидарности.

Вот на что я хочу указать словом «гиперколониализм». Это зависимая функция семиокапитализма: жестокое извлечение интеллектуальных ресурсов и внимания в условиях детерриториализации.

 

Гиперколониализм и миграция: расширение ареала геноцида

Но гиперколониализм проявляется не только в извлечении прибыли из когнитивного труда. Он, пожалуй, наиболее заметен в чрезвычайно жестоком контроле потоков миграции — будь то в Средиземноморье или через границу США и Мексики. Все это также тесно связано с изменениями в глобальном, расовом капиталистическом способе производства, вызванным семиокапитализмом, который изменил условия для глобальной циркуляции информации и капитала.

Все более бесплодные, стареющие, экономически упадочные и культурно подавленные люди Глобального Севера видят в массах мигрантов опасность. Они боятся, что бедняки принесут свои страдания в богатые мегаполисы. Мигранты изображаются как причина несчастий, от которых страдает привилегированное меньшинство. Класс политиков, специализирующихся на разжигании расовой ненависти, вводит в заблуждение старых белых людей, заставляя их верить, что если кто-то сможет уничтожить эту вызывающую тревогу массу молодых людей, напирающих на ворота крепости, то хорошие времена вернутся. Америка снова станет великой, а умирающая белая родина вернет себе молодость.

За последнее десятилетие линия, разделяющая Север и Юг, которая проходит от границы Мексики и Техаса до Средиземного моря и лесов Центральной и Восточной Европы, стала полем битвы позорной войны — черным сердцем глобального геноцида. Это геноцидальная война против безоружных людей, изнуренных голодом и усталостью, подвергающихся нападению вооруженных полицейских, собак, садистов-фашистов и, прежде всего, сил природы, усиленных изменением климата: рек, морей, пустыни.

Несмотря на яркую рекламу товаров, стимулирующую потребительских идиотов, несмотря на неолиберальную пропаганду, логика семиокапитала сохраняется. Поскольку Глобальный Север проникает на Юг через бесчисленные щупальца паутины, население стремится получить доступ к территориям, где климат еще терпим, где есть вода, где война еще не достигла всей своей разрушительной силы. Но это население отталкивается вооруженной полицией и геноцидом.

На Глобальном Севере значительная часть белого населения (если не большинство) решила забаррикадироваться внутри крепости и использовать любые средства для отражения волны мигрантов — будь то парламентские или внесудебные. Вчера колонизаторы, которые пересекли моря, чтобы вторгнуться в чужие земли, теперь кричат «вторжение» при виде миллионов, напирающих на границы их крепости.

 

Упущения марксизма

В ранних работах Маркса и Энгельса роль колониализма почти не рассматривается, за исключением нескольких отрывков. Например, в Манифесте Компартии 1848 года западный империализм по существу представлен как прогрессивная сила, которая выводит слаборазвитые общества на уровень буржуазной цивилизации, прокладывая путь для формирования глобального пролетариата. Однако в «Капитале» Маркс демонстрирует острое, хотя и не вполне развитое, понимание взаимосвязи между колонизацией, работорговлей и истоками промышленного капитализма. В первом томе анализу этих процессов посвящена глава «Тайна первоначального накопления». Власть колонизаторов, депортация рабов и эксплуатация детского труда уже обсуждаются в этой главе, хотя и кратко. (Маркс также уделяет внимание Ирландии во всем «Капитале».) Как гласит знаменитый первый абзац этой главы: «Мы видели, как деньги превращаются в капитал, как капитал производит прибавочную стоимость и как за счёт прибавочной стоимости увеличивается капитал. Между тем накопление капитала предполагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость – капиталистическое производство, а это последнее – наличие значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Таким образом, всё это движение вращается, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы не можем выбраться иначе, как предположив, что капиталистическому накоплению предшествовало накопление «первоначальное» («previous accumulation» по А. Смиту), – накопление, являющееся не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом».

В главе «Генезис промышленного капиталиста», Маркс рассматривает колонизацию Индии: «В 1769–1770 гг. англичане искусственно организовали голод, закупив весь рис и отказываясь продавать его иначе, как по баснословно высоким ценам». И далее «Хлопчатобумажная промышленность, введя в Англии рабство детей, в то же время дала толчок к превращению рабского хозяйства Соединённых Штатов, раньше более или менее патриархального, в коммерческую систему эксплуатации. Вообще для скрытого рабства наёмных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента рабство sans phrase [без оговорок] в Новом свете».

За некоторыми исключениями, в большинстве ортодоксальных марксистских теорий вопрос колониализма оставался плохо изученным со стратегической точки зрения. Определенная степень европоцентризма является составной частью этой марксистской точки зрения. Даже в сочинениях Ленина, в том числе «Империализм как высшая стадия капитализма» (1916), вопрос не разработан до конца. Пришлось подождать до 1960-х годов, чтобы тема колониализма вышла на передний план интернационального рабочего движения. Тем не менее, стратегическая перспектива не была полностью определена, за исключением таких важных работ, как «Как Европа сделала Африку нищей» Уолтера Родни (1972).

В те годы движение борьбы с колониализмом изменило глобальное соотношение сил. Однако даже после обретения национального суверенитета колонизированные народы в самых разных уголках мира не смогли освободиться от экономического рабства, которое на них наложили пять столетий систематической эксплуатации и ограбления. Возможно, только маоизм поставил колониальный вопрос в центр революционной стратегии. Но можем ли мы действительно считать Мао Цзэдуна марксистским мыслителем? Или нам следует скорее считать его предшественником неевроцентристской перспективы, выходящей за пределы марксистской теории?

Все эти вопросы об отношениях между глобальным капитализмом и империализмом вернулись сегодня и настойчиво стучат в дверь, но способность мыслить в интернационалистических терминах, похоже, ослабла. Сегодня общественная мысль в ужасе отшатывается от того факта, что ядерная война вновь стала актуальной, как и от того факта, что геноцид не имеет ни конца, ни края. После ликвидации рабочего интернационализма только капитал остался способен предложить глобальную перспективу, но она состоит уже не из концепций, а из финансовых алгоритмов и абстракций.

Несмотря на формальную деколонизацию 1950-х и 60-х годов, несмотря на все разговоры о постколониализме в академических кругах, колонизированные народы сегодня угнетены сильнее, чем когда-либо прежде. Но общая форма колониализма глубоко изменилась параллельно с изменением процессов капиталистической валоризации. Действительно, часть словаря и ряд идеалов из истории движения борьбы с колониализмом были переняты движениями националистического характера – например, правым этнонационалистическим движением Хиндутва во главе с Нарендрой Моди, что спровоцировало хаос и ряд конфликтов.

Необходимо срочно рассмотреть новые условия и формы колониализма в XXI веке. Только тогда мы сможем понять, что собой представляют эти новые конфликты. Только тогда мы сможем представить, как сегодня возможно дезертирство.

e-flux